— Тридцать лет со мной такого не было…, - попытался подняться с травы один старичок волшебник, еще пребывая в стране секс-приключений, но быстро переключился на реальность, — Принцесса! Что с принцессой?! Где она?!

— Всё с ней нормально, — решил не бить я пенсионера по голове, — Сидит, ждёт папу.

— Сидит и ждет…? — дед резко перешел с карачек в сутуло-стоящее положение, а затем огляделся по сторонам. Увиденное его не порадовало, от чего он пожух плечами и угрюмо на меня посмотрел, вопрошая, — Какие ваши требования… Герой?

— Какие, в жопу, требования? — удивился я, — Сначала нам подсунули принцессу, спустя пять минут попытались штурмовать, а теперь хотите, чтобы гадами, негодяями, подонками, последней негостеприимной мразью, лживыми ублюдками, паразитами, недостойными личностями и просто подлецами были демоническое посольство, а не Шварцтадд? Хрен вам! Мы с удовольствием и безвозмездно передадим Опполину Эгнос Диццендорн, неизвестно как пробравшуюся в нашу резиденцию в руки её отцу, только обеспечьте бедняжке защиту против покушений!

Волшебника, как и судорожно закашлявшуюся Лилит, прихватил мозговой спазм, так что последние мои слова он далеко не сразу осознал, но тут сработал закон Мерфи, моментально зарядивший обстановку по полной. В метре от ворот кусок воздуха пошёл рябью, затем негромко хлопнуло, и перед наши настороженные очи явился встрепанный, отчаянно рыжий, худой как глиста и расхристанно одетый тип с квадратными глазами, дебильной улыбкой и… кубическим устройством в руках. Крайне похожим на те, которые имели при себе панически убегающие репортеры до этого. Тип ошалело моргнул, крутанулся на пятке, а затем задал страшного драпака, оставив после себя звонкое эхо «Премия Викингдорфа мояяяяяяя!!»

Старичок обреченно застонал, делая себе вежливый, но отточенный многими годами использования фейспалм, а затем, сев там, где стоял, начал ругаться черными словами. Присев рядом с ним, я начал насвистывать веселую мелодию, глядя, как к резиденции послов Князя Тьмы приближается немалый конный отряд, во главе которого на здоровенном белом коне скачет нервный и решительный лицом император по имени Кратур Эгнос Диццендорн. С огромным двуручным молотом в руке.

Интересно, а не попробует ли он вскоре самоубиться этой колотушкой?

— Вот как? — в тишине, наполненной лишь шуршанием бумаги, вопрос прозвучал очень сакраментально, несмотря на свою вопиющую краткость и отсутствие уточнений. Огромная пушистая лапища взяла еще одну газету, поднесла к здоровенным зеленым глазам манулотавра, после чего трагически-небрежным жестом сбросила новостную прессу назад на стол. Под сощурившимися гляделками вновь открылось мурчалище, откуда вновь донесся тот же, но с большим надрывом в голосе вопрос, — Ну вот как так?!

— Мы стали свидетелями того, как Мач Крайм влияет на… происходящее, — меланхолично, но довольно громко поделился своим мнением Картавр. Скосив на меня выпуклый глаз, жаб дипломатично добавил, — Когда происходящее ему не нравится.

— Хочу заметить, что моей вины особо-то и нет, — слегка нервно возразил я, передергивая плечами, — Это всё тот хитрый рыжий жук с камерой, обманувший нас своим фальшивым побегом!

— Он бы ничего не смог заснять, согласись ты на предложение его императорского величества провести передачу дочери на территории посольства! — с приложенной к лицу рукой простонала Лилит Митрагард, распластавшаяся на диване. Суккубу мучили газеты, мигрень и мой вид. Точнее, существование. Или его последствия.

Вообще да, неловко получилось. Мягко выражаясь.

Газеты, которыми мы обложились, пестрели заголовками. От довольно безобидных «Герои — наёмники богов!», до откровенно панических «Они никогда не думали о нас!». Я что, Тефаль, что ли, о вас думать? Однако, мои собственные возмущенные мысли тут не играли большой роли. Напуганные репортеры и журналюги действительно выдали, возможно, в первый раз за всю свою печальную жизнь, чистую правду. Только вот речь в ней шла обо мне и моих словах лишь краешком. На донышке, можно сказать.

Нельзя бесследно утаивать нечто масштабное достаточно долго так, чтобы протечек не было. Можно замалчивать, можно опровергать, можно принижать одно и раздувать другое, но ручейки истины всегда сочились и будут сочиться. Так произошло и тут. Кратко упомянув мои фразы (не переврав!), мастера скандалов вывалили в своих статьях все известные им прегрешения Героев, ранее живших в этом прекрасном городе. А вот этого добра тут было просто море. От невинных оргий до полномасштабных гулянок с пожарами. От вполне безвредной покупки сети популярных кафешек до аукциона рабов. От… ай, что там говорить! Пришедшие к успеху пацаны, «боровшиеся со злом» в Шварцтадде, отрывались по самое небалуйся!

А потом еще этот рыжий и его «Высшая правда»… фотография, на которой закутанную в десяток защитных заклинаний принцессу Опполину Эгнос Диццендорн тянут от нас на веревке к любимому папе, а та кричит, упирается и протягивает ко мне ручки… Лучше бы было, если б ловкий невидимка соврал, написамши о том, что коварный злодей очаровал принцессу темной магией, от чего та тронулась кукушкой, но силы добра таки отняли деву и теперь лечат клизмой и шоком. Так нет, рыжий очень точно передал в своих статьях и мои реплики и ответы императора… и крики продолжающей отчаянно желать оплодотворения принцессы, признающейся на всю округу о том, что была влюблена заочно аж с событий в Великой Библиотеке…

В общем, если бы у новостей, столь обильно и неприятно поразивших этот несчастный город, был бы хоть какой-то определяющий вектор, то тут давно бы уже было восстание. А так просто все быстро делились на тех, у кого есть деньги переправиться на другой континент и тех, у кого таких средств нет, от чего нужно идти и с горя пить. Переговоры были поставлены на паузу (как будто до этого что-то было!), аристократы нервным большинством шуганулись с Шварцтадда (а то и с Хелиса), а меня с девочками буквально засыпали настойчивыми приглашениями в разные замки… расположенные очень далеко отсюда.

— Они не извинились, — пробурчал я, с отвращением отбрасывая газету, — Ни за засаду! Ни за поведение на приёме! Ни за принцессу!

— Император не может себе подобного позволить, — с укором посмотрел на меня манулотавр, откладывая газету и вынимая здоровенную трубку, которой тут же задымил, — Его двор в хаосе, фракции распадаются и создаются каждый день, в городе волнения, а он сам, напоминаю вам, Герой, планирует сохранить империю в виде автономии. Ситуация зависла на волоске, а вы сейчас этот волосок дёргаете… своими причиндалами. Нельзя же так.

— А то, что они делают, разве можно?! — злобно шваркнула смятой газетой в угол Тами. Гномка была зла как шершень, так как служители Зла и Тьмы категорически протестовали против исков о моральной и материальной компенсации, которые рыжей хотелось бы впаять местным. Очень хотелось бы!

— Терпеть подобное — часть нашей… и вашей работы, — вздохнул Зауррморрхаввн, — Претензии у нас могут появиться, только если Владычица Сатарис решит, что они должны появиться.

И не возразишь, на самом-то деле. Остается сидеть на попе ровно, воспитывать Валеру и лелеять темные мысли, страдая в остальное время фигней. Зауррморрхаввн, Картавр и грайвены делали тоже самое — никому не было до нас дела. А может, и было, только вот окружающие все посольство гвардейцы никого не пропускали и не выпускали.

К воспитанию Валеры я привлек Мимику, Матильду и Лилит. Если Валера демонстрировал повышенные по сравнению с нормой признаки внимательности, я вызывал демона, отдавая пухлого пацана на растерзание логике, уговорам и урокам. Когда фокус воина зла ослабевал, в дело вступала жрица со своими душеспасительными россказнями. Они были бы куда эффективнее, будь засранцу на пару лет больше, потому как декольте — аргумент железный, но и так более-менее работало. Работа шла бодрее, чем я думал, так как сам пухляш был сильно впечатлен моей расправой над гвардейцами, за которой подсмотрел в окно. Особого авторитета я у него не добился, просто потому что не было кровищи, разбросанных кишок и съеденных на глазах у публики сердец, но вот относительная легкость, с которой Герой напинал вполне взрослым дядям, Валеру неприятно поразила и заставила чуть-чуть бояться.