— Питер! Как ты там? С тобой все в порядке?

Ответа не последовало.

К счастью, густые заросли  китайской гуавы,  в которые он упал, — той самой проклятой гуавы[42], которая глушит все на свете, — с амортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да ушибами ребер. Он лежал в кустах и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он со стоном сел и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву крупную птицу.

Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Несомненно, это была вполне живая Птица-Хохотунья.

Наш герой сидел, словно громом пораженный. Птица плутоватым взглядом разглядывала его, затем сделала несколько медленных шагов в его сторону. Питер любовался, как грациозно она поднимает ноги и поворачивает голову — словно искусный учитель танцев в маскарадном костюме птицы. Прошествовав изящным семенящим шагом сквозь побеги гуавы, она похлопала крыльями. Раздался звук, будто кто-то тасовал колоду карт. Питер обратил внимание на длинные ресницы птицы над большими, весело сверкающими глазами. Казалось, птица совсем не удивилась, увидев Питера. В кустах вновь раздались шорох и хлопанье крыльев, и появилась самка птицы-хохотуньи. При виде самца она успокоилась, и издаваемые ею крики сменились, тихим бормотанием.

 Она подошла к своему супругу и слегка поправила перья у него на груди — так чрезмерно заботливая жена поправляет галстук своего благоверного. Сидя и наблюдая за происходящим, Питер чувствовал, как все его существо переполняется необычайным волнением. Перед ним ласково кокетничала пара птиц, — птиц, которые считались давным-давно вымершими. 

Самец издал глубокий вибрирующий звук, как будто кто-то в погребе бросал картошку в виолончель. Самка, поправлявшая свое оперение так же раздраженно, как пожилая леди свое платье, прижатое дверьми лифта в «Хэрродс»[43], ответила несколькими невнятными мурлыканьями.  Обе птицы ласково поглядели друг на друга и, столь же благожелательно, на Питера. Затем они двинулись навстречу друг другу, изящно скрестили клювы, как фехтовальщики, начинающие поединок, и внезапно застучали ими друг о друга, как будто кто-то провел палкой по деревянному забору. Сделав это, они воздели клювы к небу, закрыли глаза и затянули свою песню:

— Ха! Ха! Ха! — Их горлышки вибрировали. — Ха! Ха! Ха!

Птицы замолкли, а затем самка исполнила короткий, но сложный танец, при этом чуть не уткнувшись клювом в землю. Закончив этот ритуал, птицы взглянули друг на друга с видимым выражением привязанности, стукнулись клювом о клюв,  и принялись бродить по лужайке, нежно поглядывая друг на друга и вороша листья в поисках насекомых.

Питер отряхнул с себя мох и землю. Птицы лукаво поглядели на него, и подошли ближе. Они стояли почти рядом и смотрели на Питера с нескрываемым интересом. Наконец самец с видом гурмана, пробующего новый деликатес, ущипнул Питера за брюки, в ответ Питер протянул руку, и птицы стали нежно хватать его клювами за пальцы, нежно мурлыкая. Затем переглянулись, и тихо и мелодично прокомментировали:

— Ха-ха… ха-ха!

Они осматривали и клевали его брюки и рубашку и пристально вглядывались в его лицо, моргая длинными ресницами над темными глазами. Затем, убедившись, что он безвреден и желанен в их мире, они двинулись прочь в кустарник, переговариваясь между собой глубокими вибрирующими звуками. 

Питер лег на спину, пытаясь переварить произошедшее с ним невероятное событие. Он снова услышал, как Одри зовет его, но остался молча лежать, уставившись в небо. Его переживания были сродни чувствам человека, который зашел в знакомую писчебумажную лавку купить поздравительную открытку, а там ему ни с того ни с сего предлагают чудом сохранившуюся Библию Иоганна Гутенберга. Или чувствам счастливца, который неожиданно обнаружил среди чердачного хлама скрипку Страдивари. Нет, случившееся с ним куда значительнее! Ведь люди в принципе могут создать еще одну такую Библию, и скрипку неотличимую от скрипки Страдивари, но птицы, которых он только что видел, — уникальны. Исчезнут они — и никто никогда их не вернет.

— Питер, Питер… С тобой все в порядке?! — В голосе Одри звучало отчаяние.

Питер сел, его мысли все еще были в смятении… — но ведь Одри волнуется:

— Одри… Ты слышишь меня?

— Да… С тобой все в порядке?

— Да, да, не волнуйся! Возьми еще одну веревку, привяжи покрепче к дереву и скорей сюда. Я нашел кое-что невероятное.

— У тебя очень странный голос. Ты уверен, что с тобой все в порядке?! 

— Ну да, да, — ответил он нетерпеливо. — Скорее сюда!

Несколько минут спустя Одри, словно богиня с неба, опустилась на землю рядом с ним.

— Ты меня чертовски напугал! — напустилась она на своего друга. — Почему ты не отвечал? Я звала, звала! Уже думала, что ты сломал себе шею.

— Я вел беседу с парой птиц.

Одри удивленно уставилась на него:

— С… парой птиц?

 — Да. Это были Птицы-Хохотуньи!

— Птицы-Хохотуньи?!

— Именно так. Настоящие, живые, полностью покрытые перьями  Птицы-Хохотуньи. Они даже клевали мне брюки.

Девушка обеспокоенно посмотрела на него:

— А ты случайно… не ударился головой? Тебе не померещилось?

— Вовсе нет. Пойдем, я тебе покажу.

Он схватил ее за руку и потащил через кустарник туда, где скрылись птицы. Птицы нашлись, примерно, в  пятнадцати метрах — гуляют себе по небольшой поляне, ищут насекомых, кокетничают друг с другом. Одри смотрела, не веря глазам своим:

— Вот это да!.. Святой Петр и все апостолы — Тебе действительно не привиделось!

— Вот именно. Настоящие, натуральные Птицы-Хохотуньи, — из Питера гордость прямо сочилась.

— Питер… Это невероятно! 

Птиц заинтересовала Одри. Питер был уже тщательно осмотрен, теперь настал черед его спутницы. Птицы нежно пощупали клювами джинсы и пальцы рук девушки, чтобы выяснить, являются ли они съедобными. Очевидно, сочтя, что полученной таким путем информации вполне достаточно, они скрестили клювы и застучали ими друг о друга, как будто кто-то провел палкой по деревянному забору. Сделав это, они воздели клювы к небу, закрыли глаза, и затянули свое «Ха! Ха!.. Ха! Ха!». 

Одри присела на корточки и стала подзывать птиц, щелкая пальцами. Когда птицы подошли к ней вплотную, она ласково погладила им головы. От наслаждения пернатые закрыли глаза и заворковали.

— Разве они не очаровательны? — Орди радостно улыбнулась Питеру. — Они такие ручные… Прямо как домашние цыплята.

— Вот потому-то их и перебили к чертовой матери, — сказал Питер. — Интересно, сколько их тут может быть?  

— Это совсем небольшая долина. Не думаю, чтобы в ней может жить много. Может быть, это единственная оставшаяся пара. — Предположила Одри.

— Надеюсь, что нет, — Питер огляделся вокруг.

— Ну, так облазим все вокруг и выясним, — предложила девушка.

— Боже мой… Вот это да! — неожиданно выпалил Питер с такой горячностью, что испугал и Одри и птиц-хохотушек.

— В чем дело? 

— Да ты только посмотри… — в волнении пробормотал Питер. — Вон там, все те деревья — деревья омбу…

— Боже милостивый, это действительно так! Фантастика, Питер! Да их тут десятки. Должно быть в долине их полно. То-то Феллугона будет рад!

— Не говоря уже о Стелле, — добавил Питер. — Да, все это вызовет  некоторое волнение, когда мы вернемся и обо всем расскажем!

— Думаю, первым делом нужно сообщить Ганнибалу, — сказала Одри. — Но прежде исследуем долину и выясним,  есть ли там еще птицы.

Долина оказалась около двух километров в длину и метров пятьсот, шестьсот в ширину. Вниз по ней, извиваясь, тек поток, который в одном месте расширялся, образуя небольшое озеро. По берегам озера в грязи и песке, то тут то там попадались отпечатки лап хохотушек. Но потребовалось некоторое время, чтобы отыскать и самих птиц. За три часа они насчитали четыреста деревьев омбу и пятнадцать пар Птиц-Хохотуний.