Он сделал паузу, снял очки, лихорадочно протирая их, при этом его глаза выглядели маленькими, как у крота, но стали прежними, как только очки заняли свое место.

— Вот почему, мистер Фоксглав, мы держим Стеллу в этом, — он махнул своей пухлой рукой. — Давайте не будем называть это клеткой — ведь клетка непременно ассоциируется с неволей, с тюрьмой. Стелла предпочитает, чтобы мы называли ее жилище будуаром.

— Понятно, — серьезно сказал Питер, стараясь не встречаться взглядом с Одри.

— Последняя из своего рода, — сказал Феллугона, — последняя из своего рода… Когда она уйдет, покинет нас,  — мир станет беднее… Потеря будет неизмерима… 

— Да, да, — сказал Питер. — Почитаю — за большую честь, доктор Феллугона, что мне разрешили повидать Стеллу. Это для меня действительно огромная честь.

— Как мило с вашей стороны, как мило, — сияя, сказал Феллугона. — Я уверен, что вы своим приходом доставили массу радости Стелле. Понимаете ли вы, дорогой мистер Фоксглав, как важны для нашей Стеллы встречи с новыми людьми? Боюсь, ей уже порядком поднадоели постоянные посетители, одни и те же лица. Приходите еще. Это ваш долг, ей-богу.

Не переставая рассуждать, сколь важное терапевтическое значение для здоровья и благополучия Стеллы имеют встречи с новыми людьми, доктор Феллугона проводил Питера и Одри до машины. Встав на цыпочки, он помахал им рукой, его очки сверкали на солнце. Как они отъехали, Питер откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. 

— Я сдаюсь. После «будуара» Стеллы, меня уже ничем не удивишь. Да, будуар, надо же.

Одри усмехнулась:

— Я так и думала, что тебе понравится. И на Стеллу посмотрел, и доктора Мали увидел — это один из моих любимых персонажей.

— Теряюсь в догадках: как же тебе удалось собрать коллекцию столь милых чудаков? — спросил Питер.  

— Это не я. Это Зенкали. Я думаю, такие люди, будучи квадратными колышками в круглых отверстиях, просто бродят по миру, и когда, наконец, оказываются здесь, то обнаруживают, что это идеальное место для них. Посмотри на губернатора, — бедняжка. В течение многих лет его гоняли по всему миру — проваливал одно дело за другим, пока кому-то не пришла в голову блестящая идея отправить его сюда.

— О таком губернаторе зенкалийцы могли только мечтать.

— И я про то же. Зенкалийцы его обожают. Он носится по всему острову, словно ополоумевший мотылек: там выставку овощей откроет, там ребенка по головке погладит… Это только для нас с тобой он — тихий помешанный, а в глазах зенкалийцев он — великий человек! Они все слушают его речи с благоговением.

— Как, он еще и речи произносит?!

— Да, и не по одному десятку в год. Сами зенкалийцы вдохновляют его на это. Ганнибал называет его словоизлияния «словесными айсбергами», потому что лишь десятая часть того, что исторгается из его уст, имеет хоть какой-то смысл. Но зенкалийцы мнят своего губернатора лучшим после Шекспира мастером слова.

Они поехали к жилищу Питера по дороге, бежавшей вдоль побережья. Заходящее солнце раскрасило небо в зеленые, алые и абрикосовые полосы, а воздух казался прохладным после дневной жары. Навстречу то и дело попадались женщины: одни шли с корзинами свежевыстиранного белья на голове, другие возвращались с полей, неся на плечах мотыги, а на голове — корзины с овощами и фруктами. 

— Заскочишь ко мне? Выпьем немножко, — пригласил Питер, когда они подъехали к его бунгало.

— Только очень ненадолго. Я просто обязана поскорей вернуться домой и проследить, чтобы папочка поужинал.

Усталые путники вошли в гостиную, и им навстречу вышел вышел Эймос, весь в белом и с широкой белозубой улыбкой. В руке у него была трость, используемая на Зенкали в качестве сумки письмоносца:

— Добрый вечер, сахиб, добрый вечер, мисси Одли. Маса получит грамота от масса Ганнибал, сахиб. 

— Спасибо, — сказал Питер, принимая послание из рук Эймоса. — Пожалуйста, Эймос, подай нам напитки.

— Да, сахиб, — сказал Эймос и исчез.

Питер развернул письмо и прочитал:

«Питер, я должен сообщить пренеприятную новость. Идея строительства аэродрома прошла на голосовании, но, по-моему, точку ставить рано. Просьба прибыть ко мне завтра в восемь на военный совет. Дел много. Г.».

— Черт бы их побрал, — из глаз Одри хлынули слезы. — Черт бы их побрал! Черт бы их побрал!

— Да погоди ты! Может, все будет не так плохо, как вы с Ганнибалом думаете, — Питер говорил неловко, не зная, как утешить.

Одри залпом осушила стакан и поставила его на стол:

— Будет еще хуже, чем мы думаем. Ну, мне пора. Пока. — Одри так  быстро вышла из дома, что Питер не успел последовать за ней. Села в машину и уехала. 

 Весь следующий день, как и последующие две недели, Питер провел в неустанных трудах и заботах: он постоянно носился между Королевским дворцом, домом Ганнибала и Домом правительства, делая все необходимые приготовления для церемонии подписания договора между правительством Зенкали и правительством Великобритании.

Это соглашение, по сути, превращало остров в стратегически важный военный объект. Дело существенно усложнялось тем, что Кинги настаивал на максимально возможной пышности церемонии. Еще бы: ему так редко приходилось надевать свой ладно скроенный мундир, зачем же упускать такой шанс?!

Правительство Великобритании присылало по такому случаю из Сингапура батальон пехоты, военно-морской оркестр и трех малоизвестных военных — представителей трех видов вооруженных сил: бригадного генерала, пожилого адмирала и почти совершенно дряхлого подполковника королевских военно-воздушных сил. К удивлению Питера, его дядя, сэр Осберт, должен был представлять королеву. С ним ожидался приезд лорда Хаммера из всемирно известной строительной фирмы «Хаммерстайн-энд-Гэллоп», которая и будет (это казалось почти решенным) производить работы по сооружению плотины, аэродрома и военного порта.

То, что на первый взгляд было довольно простой церемонией, на самом деле требовало огромного количества бумажной и организационной работы. Был еще один человек, формально отвечавший за подготовку, — адъютант губернатора Диггри Финн, стройный молодой человек с волосами песчаного цвета и глазами с розовым ободком, с ужасным заиканием и отсутствием памяти. К тому же он имел склонность впадать в истерику при первых же признаках каких-либо осложнений, и было ясно, что толку от такого помошника ни на грош. Все перекладывалось на крепкие плечи Питера.

В общем, две недели Питер трудился как пчелка, и, в конце концов, все было подготовлено. Приведены в порядок спальни для гостей, организованы праздничные обеды, подготовлены танцы, проведены репетиции парада.  Губернатор написал и произнес перед зеркалом различные варианты речей. Знамена и флаги выстирали и обновили, а флагштоки отчистили от ржавчины. Зенкалийский оркестр тренировался до изнеможения. Правда, не обошлось без происшествий:

Репетиция салюта закончилась тем, что в стене королевского дворца, к крайнему раздражению Кинги, была пробита большая дыра. — Королевский гвардеец по ошибке зарядил пушку боевым снарядом.

Весь Зенкали был на грани истерики, даже такая тварь, как кобра, и та не вынесла всеобщей суматохи. Решив покончить с собой, она заползла в единственный в городе генератор. В результате весь остров остался без электроэнергии на двадцать четыре часа, пока искали электрика, достаточно храброго, чтобы извлечь тело.  За это время мороженое растаяло, а многие другие скоропортящиеся продукты, предназначенные для банкета, пришли в негодность. Радовался этому один капитан Паппас — ему представилась возможность лишний раз сгонять в Джакарту за новыми припасами.

Была от этого происшествия еще одна неприятность: пастух затемно гнал по городу, на базар стадо коров, когда  Дзамандзар внезапно погрузился во мрак. В панике животные, снесли и втоптали в грязь один из великолепных шатров, сооруженных для приема высоких гостей, к тому же — вследствие нервного потрясения — изрядно удобрили его своими лепешками. Двадцати пяти мойщикам потребовалось пять дней, чтобы шатер снова стал соответствовать всем требованиям гигиены.