— Кармен, последняя цена — двадцать пять за голову, — твердо сказал Паппас.

— А почему ты не берешь девушек зенкалиек? — поинтересовалась Одри.

— Моя дорогая, они очаровательны, нежные, и все такое, но вот с личной гигиеной — прямо беда! Это не то, к чему привыкли вы, я и наши джентльмены. Потные вонючие подмышки и все остальное — это не для моей клиентуры. Девушки красивы и трудятся ударно, но к чистоте не привыкли, благослови их Бог.  Да, когда у тебя заведение, подобное этому, ты скоро понимаешь, что пословица права, — «чистоплотность сродни праведности». Чистота — лучшая красота, особенно в жаркий день.

Вот недавно пришлось избавиться от одной. Такие большие глаза, и так хотела работать, но первый же  джентльмен сказал мне: «Кармен, она настоящая маленькая красавица, но мне всю наволочку засморкала». Пришлось уволить, да джентльмены все такие чувствительные. Приходится принимать это во внимание, такая специфика. 

Капитан Паппас одним махом осушил свою кружку:

— Двадцать фунтов с головы, и ни пенсом меньше.

— Договорились, — Кармен, наполнив крохотную медную рюмку ромом, перелила его в пустую кружку капитана. — Это выгодная сделка, дорогуша. 

— Выгодная, — согласился капитан и рыгнул мягко, самодовольно. Грек чувствовал, что выиграл.

— Что ж, — сказала Одри, допивая пиво. — Теперь, мы убедились, что о вооруженных силах позаботились, и можем спокойно ехать.

— Дорогая, вам действительно нужно? Ну, ладно, раз надо, значит, надо. Послушай, не могла бы ты с твоим милым джентльменом прийти на ужин в следующую пятницу? У меня будет день рождения, и я устраиваю небольшую вечеринку. Ничего особенного — будет горстка гостей, будем петь и пить. Капитан, ты принесешь свой инструмент, эту базуку, а, капитан? 

— Конечно! Какой же вечер без хорошей греческой музыки!

— Охотно будем! — пообещала Одри.

Юноша и девушка протиснулись к выходу сквозь пеструю толпу кошек, собак, кроликов и морских свинок. Попугаи вразнобой пожелали им счастливого пути, пронзительно закричав на прощанье, и повозка тронулась в путь.

— Я в смятении. Я думал, мое сердце навеки отдано Джу, а теперь, когда ты познакомила меня с Кармен, я понял, что девушка моей мечты — это именно она.

— Кармен вне конкуренции, — согласилась Одри. — И еще она — одна из самых добрых людей, которых я знаю. Если кому нужна помощь, она тут как тут. Несколько лет назад у нас была эпидемия ветряной оспы, так она и ее девушки сутками не отходили от больных, самоотверженно выхаживая их.

— Да, видно, что характер у нее сильный, в лучшем смысле этого слова… А теперь куда? 

— К дереву омбу. А потом отвезу тебя домой.

— Знаешь, мне очень хочется вернуться туда, наверх, и тщательно обследовать долины, прежде чем они уйдут под воду. Их когда-нибудь исследовали должным образом?

— Сомневаюсь. Единственный, кто туда добирался, это Друм.

— Это еще кто? 

— Профессор, специально присланный из Англии министерством сельского хозяйства для комплексного изучения биологии Зенкали. Он-то и установил важность бабочки амела. Теперь он пытается выяснить, где эта чертова тварь размножается, и поэтому рыщет по всему острову. Странный он, но молодчина.

— А если я приведу в порядок все свое туристическое снаряжение, поедешь со мной туда на уик-энд, чтобы исследовать окрестности?

— Да, — сказала девушка после короткой паузы. — Весьма охотно.

— Ну, я все организую, и сообщу тебе, — Питер откинулся назад и неожиданно почувствовал себя наверху блаженства.

Полчаса спустя они, сменив карету Кинги на машиу Одри, катили по дороге, ведущей в долину реки Матакамы, и вскоре добрались до окраины Дзамандзара, где находился Ботанический сад. Сад этот, заложенный еще голландцами, был не очень обширный, но содержался аккуратно и насчитывал множество растений из Азии и Африки. Деревья и кустарники были высажены рядами или группами, окруженными водоемами с разноцветными водяными лилиями и папирусом. Посреди этой пышной экзотической растительности приютилась низенькая облупившаяся постройка, являвшаяся, как свидетельствовала табличка на входе, административным зданием Ботанического сада.

Одри постучала в дверь.

— Войдите! — отозвались высоким голосом изнутри.

В комнате за письменным столом, заваленным папками с гербариями и научными трудами, сидел толстенький человечек с лысой блестящей головой. Он носил самые большие очки, которые когда-либо видел Питер, а толщина стекол свидетельствовала о том, что степень остроты его зрения лишь немногим отличается от слепоты.  

— А! Одри! Одри! Как я рад, что ты пришла! — проскрипел человечек, выкатываясь из-за стола и пожимая ей руки. — Как я рад. Чем могу служить? — Он привстал на цыпочки, его толстое тело дрожало, нелепые очки сверкали.

— Знакомьтесь, Питер Фоксглав — доктор Мали Феллугона. Доктор я привела Питера посмотреть на дерево Омбу, если можно, конечно.

— Рад, очень рад познакомиться, — Феллугона пожал руку Питеру. — Весьма польщен, весьма растроган, это большая честь. Конечно, вы должны увидеть Омбу. Бедное, милое создание, оно теперь совсем одно в мире, знаете ли, и оно так любит посетителей.

Так говорить о дереве?! — Питер почувствовал симпатию к этому человеку. Феллугона вооружился преогромным ключом, и, выйдя из конторы, вся троица отправилась по широкой, обсаженной Королевскими пальмами[61] дорожке.

— Вы не представляете, как это дерево ценит любой пустяк, который для него делаешь, — продолжал человечек. — Конечно, заботу и ласку любят все деревья, но это — особенно. Представляете, оно обожает музыку и, к счастью, я играю на флейте. Первое, с чего я начинаю каждое утро, — играю мелодию или две Омбе, этому бедному созданию. Похоже, оно предпочитает Моцарта и Вивальди, а Баха находит слишком сложным. 

Доктор Феллугона привел гостей в ту часть сада, где было воздвигнуто сооружение, напоминающее гигантский вольер. Поверх стального каркаса была натянута москитная сетка. Феллугона отпер дверь, и они вошли внутрь.

— Вот оно, мистер Фоксглав, — в голосе Феллугона слышались рыдания. — Самое одинокое дерево в мире.

Дерево омбу выглядело весьма необычно. — Коренастый ствол высотой, где-то, три и диаметром около одного метра. Массивные изогнутые корни обхватывают землю, как когти какого-то странного мифологического зверя. Кора испещрена серыми и серебристыми прожилками, — вся в дырах и трещинах, словно гигантский кусок пемзы. С толстых изогнутых коротких ветвей, на удивление одинаковой длины, как будто их кто-то нарочно подстриг, свисали небольшие блестящие зеленые листья, по форме напоминающие наконечники стрел. Питер решил, — похоже на огромный зеленый пляжный зонт с толстенной ножкой. 

— Красота, не правда ли? — благоговейным шепотом спросил Феллугона.

— Согласен, — сказал Питер, хотя подумал, что при взгляде на это дерево слово «красота» едва ли приходит в голову первым. Да, его нельзя было назвать «красивым» в общепринятом смысле. Но под его шершавою корой почти физически ощущалось биение живого сердца, как у зверя или птицы. Юноша шагнул вперед и провел ладонями по растрескавшейся, изрытой оспинами коре, теплой и шершавой, как шкура слона.

— Оно обожает, когда его гладят, чешут и делают ему массаж, — сказал Феллугона. — Кляну себя, что не имею возможности уделять ему столько времени, сколько оно заслуживает. Столько других забот по саду! Вот и приходится мне ограничиваться тремя-четырьмя визитами в день. Сознаю, что оно недополучает от меня интеллектуального общения: эх, если б я мог приходить к нему и обмениваться с ним мыслями чаще!

— А почему вы держите его в этой клетке? — спросил Питер.

— Насекомые-вредители. — Феллугона сверкнул очками, произнеся эту фразу так, словно это было ругательство. 

— Насекомые-вредители, дорогой мистер Фоксглав. — Он нервно глянул вокруг, подняв толстый указательный палец. — Стоит только чуточку приоткрыть дверь, хоть на сантиметр, хоть вот на такусенькую щелочку, и они хлынут внутрь, свирепые как орды Чингисхана, дикие, как армии Аттилы, более безжалостные, чем римские легионы. А что поделаешь? Как только была установлена важность бабочки амела для экономики, сразу последовал запрет на применение любых инсектицидов и насекомые-вредители получили полную свободу.