— Мой дорогой Ганнибал, без любого из нас можно обойтись. Ты это должен знать лучше, чем кто-либо другой. Но я там появлюсь. Такая досада, забыл кое-какие бумаги, вот и возвращаюсь за ними, — Лужа перевел взгляд на Питера. — А вы, надо полагать, мистер Фоксглав, новый помощник Ганнибала? Очень приятно, меня зовут Мурамана Лужа. О, я хорошо знаю вашего дорогого дядюшку! Я рад познакомиться с вами. Простите, но сейчас я не могу пожать вам руку и поприветствовать вас должным образом. Ну ничего, в следующий раз обязательно.

Он помахал тонкой ручонкой, и его тележка умчалась.

— Боже милостивый, — сказал Питер с неподдельным изумлением, — какое отталкивающее создание. Даже если бы я ничего не знал о нем, все равно сказал бы так! От него исходит что-то угрожающее и ядовитое. Такое ощущение будто перевернул камень и смотришь на маленького черного скорпиона, притаившегося под ним. 

— Хорошо сказано, — согласился Ганнибал. — Действительно, лиса в курятнике, кошка в голубятне. Это правда, что он знаком с вашим дядей?

— Ну, дядя никогда не упоминал о нем при мне.

— Хм… Это любопытно. Оч-чень любопытно, — Ганнибал, развалившись, надвинул на глаза свой нелепый шлем и, казалось, уснул.

Дорога все петляла и петляла вокруг Дзамандзара и наконец поднялась на мыс, который образовывал одну сторону бухты «Хохотунья». Рикши подкатили к воротам из кованого железа с выгравированном на них официальным гербом Зенкали — дельфин, птица-хохотунья и между ними дерево амела. Ворота висели на массивных столбах из коралловых блоков. В сторожевых будках должны были неотлучно находиться, охраняя  въезд в королевскую резиденцию, два высоченных солдата-зенкалийца, с ружьями, в желтых, расшитых золотом куртках, черных брюках, и больших белых пробковых шлемах, с грациозно изгибающимися, страусиными перьями.

Однако весь должный эффект был несколько смазан тем фактом, что один часовой сидел на корточках и бросал кости, в то время как другой задумчиво наблюдал за результатами, ковыряя в носу. Их ненужные винтовки стояли у сторожевых будок. Но как только рикши показались из-за угла, часовые тут же бросились за ними, и когда повозки подкатили к воротам, оба уже, как положено, стояли по стойке смирно  с ружьями на караул. 

— Мы приехали посмотреть на Кинги, — объяснил Ганнибал. — Открывайте, парни!

Часовые отворили ворота, и рикши понеслись по петляющей дорожке, обсаженной огромными деревьями манго[30] и баньяна. А вот и дворец: большое невысокое здание, сооруженное из массивных коралловых блоков, выкрашенных в бледно-розовый цвет, похожее на красивый, но странный торт.

Возницы остановились, тяжело дыша и лоснясь от пота. Парадные двери дворца открылись, и появился мажордом, одетый в алый мундир и с феской на голове. За ним следовали трое слуг рангом пониже, одетых в белую униформу.

— С добрым утром, сахиб, мистер Ганнибал, — мажордом улыбался от уха до уха. — Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, Малапи, — ответил Ганнибал, вылезая из повозки. — Будь хорошим парнем, отведи этих чертовых собак на кухню, ладно? Да смотри, не давай им слишком много, а то еще, чего доброго, изгадят мне все ковры! А где Кинги? Я привез представить ему нового массу — мистера Фоксглава.

— Проходите, масса, проходите, — сказал Малапи, кланяясь Питеру. — Кинги в саду, сахиб, мистер Ганнибал. Сюда, пожалуйста.

Он повел их быстрым шагом в большой сумрачный зал, полный странных запыленных портретов, а оттуда — в залитый солнцем сад, расположившийся в квадратном внутреннем дворе, образованном стенами здания. Лужайки здесь были точно бархат, крохотные фонтанчики, числом около тридцати, плели туманные кружева из капель в недвижном воздухе, напоенном ароматами различных цветов и кустарников, которые окружали клумбы со всех сторон. 

На траве — конфетти из белых голубей. В углу лужайки два павлина машут хвостами в экстазе самодовольства. В центре сада высилась беседка в виде пагоды: на колоннах, сложенных из коралловых блоков, покоились массивные поперечные деревянные балки. На них разрослась пурпурная бугенвиллея[16], дрожавшая и искрившаяся под натиском мириад бабочек, мотыльков, жуков, пчел и прочих насекомых. В тени этого растения, натянут гамак, способный с комфортом приютить четырех людей обычной комплекции. Но помещалась в нем лишь персона короля Тамалавалы Умбера Третьего. 

Ростом монарх был около двух метров, вес его превышал сто двадцать килограммов. — Этакий шоколадного цвета конь-тяжеловес. Его большое мягкое лицо с широкими, но не мясистыми губами и прямым носом было ближе к полинезийскому, нежели к африканскому типу. Зрачки были размером с грецкий орех, а благодаря ярким белкам казались еще огромнее. На нем был длинный белый халат спадающий волнами с кружевными оборками вокруг шеи и запястий, украшенный вставкой английской вышивки, как у ночного халата викторианской эпохи.

На голове — алая тюбетейка, расшитая золотыми цветами, на ногах — простые красные кожаные сандалии. Золотой браслет на запястье и золотой перстень с сапфиром величиной с порядочный кусок колотого сахара — вот все, что он носил из украшений.

Владыка возлежал, свесив ногу из гамака, и, нацепив на кончик носа очки в роговой оправе, читал «Таймс». Он весь был завален газетами на разных языках. На журнальном столике рядом с гамаком находились атлас, пять словарей, ножницы, ручки и большой альбом для вырезок. 

— А вот и мы! — Ганнибал довольно бесцеремонно повысил голос, пока они шли по мягким бархатным лужайкам к беседке. — Вот и мы. Прошу прощения!

Кинги отложил газету и сдвинул роговые очки на лоб. Его лицо расплылось в ослепительной  приветственной улыбке. Владыка выпрыгнул из гамака, из груды газет, и произнес глубоким и сочным голосом:

— Ганнибал, бродяга, ты опоздал. Я думал, ты совсем не приедешь. —  Он осторожно взял руку Ганнибала своими могучими ручищами и нежно пожал ее.

— Еще раз прошу прощения за опоздание. Виноват Фоксглав.… Слушая его рассказы о любовных похождениях, я забыл о времени.

Кинги повернул свое сияющее лицо к ошарашенному Питеру.

— Мистер Фоксглав! — прогремел он. — Рад приветствовать вас на Зенкали!

— Я очень рад, что приехал сюда, ваше величество, — сказал Питер. — Я уверен, что ваше королевство подарит мне немало наслаждений.

— Ну, если вы имеете в виду любовные похождения, — заметил Кинги, — то боюсь, с этим у вас будут проблемы. Правда, Ганнибал?

— Да нет, — попытался возразить Питер, — я вовсе не гоняюсь целыми днями за женщинами, как вы могли заключить из слов Ганнибала.

— Какая жалость, — Кинги, казалось, говорил искренне, но в его карих глазах появился огонек. — А то внесли бы хоть какое-то разнообразие в здешнюю спокойную жизнь. Ну, пожалуйста проходите, садитесь. Сейчас я вас угощу.

Было видно, что гостей ждали. — Рядом с журнальным стоял еще один маленький столик со стаканами и термосом на нем, и две табуретки.

Кинги наполнил из термоса стаканы белой тягучей жидкостью и подал их Питеру и Ганнибалу.

— Ну, что скажете? — с тревогой спросил он, когда Питер, глотнув, сделал глубокий, судорожный вдох. 

— П-превосх-ходно, — прохрипел Питер.

— Мое собственное маленькое изобретение, — с гордостью сказал Кинги. — Изящная смесь белого рома, кюммеля[17], кокосовых сливок и молока. На меня с одного глотка оказывает такое неуважительное воздействие, что пришлось окрестить его «Оскорбление величества».

Он сел назад в гамак, надвинул очки на нос, сделал глоток из своего стакана, но прежде чем проглотить покатал его во рту, и затем спросил:

— Ну, мистер Фоксглав, надеюсь, вы привезли нам массу новостей из внешнего мира?

— Боюсь, что нет, сэр, — ответил Питер. — Видите ли, перед направлением сюда я служил на Барбадосе, а это отнюдь не центр цивилизованного мира.