– А мы можем попасть туда? – Спросила я. Последовало общее движение.

– Это происходит обычно в конце экскурсии. – Растерянно сказал Андрей Михайлович.

– И мы еще много не узнали о… – Коля хотел сказать «скрипке», но заменил «творчестве музыканта».

– Мне бы очень хотелось начать с его могилы. – Твердо настаивала я, почти осуждая сама себя за странность поведения.

– Что ж… – Андрей Михайлович вопросительно посмотрел на Колю, в глазах которого отражалась горькая доля джентльмена уступать даме. Я оценила это с благодарностью, хотя и понимала, что вскоре за уступчивость джентльмена придет возмездие в виде часовых кругов по залам музея. Мы отправились к фамильному склепу Лопухиных.

– Можно спросить вас? – Обратился Андрей Михайлович к Коле.

– Конечно.

– Что у вас в руках?

Коля мило заулыбался, скрывая замешательство.

– Скрипка Виктора Виттельбрандта. – Выпалила все больше раздражавшаяся я. Андрей Михайлович, распознав в моих словах сарказм, добродушно рассмеялся.

– Это правда. – Серьезно сказал Коля, блаженно предвкушая реакцию экскурсовода. Сам бы он, конечно, на его месте упал в обморок и, видимо, ожидал от Андрея Михайловича именно этого, но тот лишь изумленно воскликнул: «Откуда?!»

– Дело в том, что моя спутница, – Коля официально, сам на себя не походя, деловито указал на меня, – представительница дворянской фамилии Лопухиных и потомок самих Вячеслава Лопухина и Марии Дмитриевой. Иначе говоря, когда-то эта усадьба принадлежала ее далекой прабабушке.

– Вы потомок Марии Дмитриевой? – С восхищением посмотрел на меня Андрей Михайлович, даже не подозревая, какое это несчастье – быть ее потомком. Я кивнула.

Мы шли по тенистой аллее. На улице становилось прохладно. Тучи добрались и до Лебединой песни, зной остыл, и теперь день хмурился к вечернему дождю. Вдалеке показалась крыша каменного склепа. Подойдя ближе, можно было разглядеть, что это было подобие древнегреческого храма в миниатюре.

– В поле фронтона портика, – сказал Андрей Михайлович, когда мы уже стояли у входа в склеп, – находится лепной герб вашей семьи.

Я с интересом вгляделась в ту часть крыши, на которую указывал экскурсовод.

– Мария Дмитриева, – продолжал он, – верила, что ее предки родом из Греции, поэтому мавзолей был построен в таком стиле. Сама Мария называла склеп Тартар. Его строили еще при ее болезни и если присмотреться, то у входа можно заметить надпись – отрывок из древнегреческих мифов: «Ночь окружает его в три ряда, как воротник шею, а над ним растут корни земли и неубранного моря». Думаю, что ваша прабабушка была сильной женщиной, раз нашла в себе силы не только принять неизбежную смерть, но и придать ее эстетике.

Он говорил теперь со мной, церемонясь. Хотя у него не было никаких существенных причин верить тому, что я действительно сотрудник научного института и потомок Марии Дмитриевой, а не ребенок, лгущий в свою пользу. Сюда, наверно, не часто приходили узнать историю усадьбы, и Андрей Михайлович рад был любому слушателю. Это нравилось мне в нем и раздражало одновременно.

– После приватизации усадьбы склеп был заброшен, после разграблен. – Удивленно стушевался Андрей Михайлович, заметив мой пристальный, недобрый взгляд. – Сейчас на его восстановления нужны средства, но он охраняется.

Сказано последнее было с намеком.

– Если вы хотите, – продолжал намекать Андрей Михайлович, – то можете обратиться в комитет охраны памятников нашего региона. Там вам, как потомку первых владельцев усадьбы, вполне могут дать разрешение на поиск инвесторов и выдать задание на восстановление…

– К сожалению, у меня нет времени. – Оправдываясь, отвечала я, упиваясь зловещим чувством иронии своего ответа.

– И денег. – Добавил Коля.

– Все же, вашему исследованию это наверняка пригодиться и всегда можно найти меценатов, даже в нашем однотонном мире. – Объяснял Андрей Михайлович, как бы шутя. – А теперь, прошу, сюда.

Преодолев несколько коротких кривых лабиринтов кустарников, недалеко от склепа, мы увидели высокую плиту из черного мрамора. Местами она была отколота, границы могилы не были обозначены.

– Перед вами могила знаменитого скрипача Виктора Виттельбрандта. – Объявил Андрей Михайлович торжественно.

– Уникальное место. – Заметил Коля.

– А все же? – В тоне шутки вновь начал после некоторого молчания Андрей Михайлович, указывая на коробку и футляр в руках Коли. – Что это за таинственный багаж? Это действительно скрипка? Я тоже играю на скрипке! Вам некуда ее положить? С нашей стороны теперь тоже есть заинтересованность в вашем пребывании здесь. Могу предложить остаться бесплатно в санатории на несколько дней. Я бы о многом хотел спросить вас, Ольга. Ведь после Михаила Лопухина следы родословной первых владельцев усадьбы исчезают.

– В архивах найдено много интересного по этому вопросу. – Оживился Коля. – А это… Мы были у прабабушки Ольги по вопросу нашего исследования, и там нам была передана уникальная вещь. – Коля сделал торжественную паузу. – В моих руках действительно скрипка Виктора Виттельбрандта с литерой «V» и копия нот тех композиций, автором которых является сам музыкант.

От обморока Андрея Михайловича спасло только чувство долга.

– Мы должны передать это на экспертизу! – Воскликнул он.

– Несомненно! – Подтвердил Коля.

Все это время я не могла оторвать взгляд от могилы Виттельбрандта. Он мертв, но продолжает убивать и после смерти.

– Вы играете? – Ворвалась я в счастье союза взаимного просвещения.

– Я? – Андрей Михайлович был в большом оживлении, не понимая, к чему вопрос, он все же восторженно, не успев переменить интонации и все еще переживая радостные новости о найденной скрипке, ответил. – Конечно!

– Сыграйте нам.

– Что вы? На этой скрипке? – Он испугался. – Да у меня рука не поднимется.

– Сыграйте-сыграйте. Эта скрипка принадлежит моей семье, а значит – мне. Я вам разрешаю.

– Вы не правы. – Мягко возмутился экскурсовод. – Эта скрипка – культурное наследие нашего региона, если не страны или даже всего мира!

– Всего мира! – Подхватил Коля.

– Почему вы решили, что это настоящая скрипка? – Почувствовав повод для того, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение, я прибавила тон, отчего Коля сразу стал озадаченным и в волнении ловил момент, когда можно было вмешаться. – Вы сами сказали. Никто не проводил экспертизы, вы знаете нас всего несколько часов! Андрей Михайлович, как можно быть так преступно наивным?

– Почему же преступно? – Растерянно отвечал Андрей Михайлович, вздрогнув и неуверенно негодуя. – Я допускаю возможность. Только она и поможет мне, если вы действительно лжете. Первое, чем историк должен руководствоваться – это жажда истины, и оно же единственное, потому что все остальное убивает первое.

Я молчала.

– Если то, что вы говорите про скрипку – ложь, – говорил он, все более горячась и смотря на оправдывавшегося всем видом Колю, – то и вы, и ваш спутник совершаете подлость перед наукой.

– Мы не лжем! – Фальцетом вырвалось у Коли. Слова Андрея Михайловича сильно задели его. – Оля, скажи!

– Извините меня. – Тихо ответила я. Злость стала еще сильнее, грызла меня изнутри не только завистью и отчаянием, но теперь и угрызениями совести. – Все, что было сказано нами здесь – правда. Посмотрите на Николая. Его взгляд скажет больше в защиту скрипки, чем я.

Я оскорбила Колю, когда сказала, что мы можем солгать. Еще более его обиду обнаружил ответ Андрея Михайловича. Чувствуя возникшее напряжение и ловя на себе недовольные взгляды, я почувствовала, как мое тело начинает дрожать, в голове что-то напряженно сжимается и все вокруг расширяется, начиная увеличиваться в размерах. Вид мой не скрывал внутренних ощущений. Я поняла это, когда испуганные Коля и Андрей Михайлович стали говорить со мной, как с испуганным ребенком.

– Оленька, ты нас видишь? – Говорил Коля, фальшиво улыбаясь.

– Что с ней? – Шептал Андрей Михайлович, будто я слышала только избранные фразы утешения.