твоя Мария Д.»
– Моя жизнь зависит от скрипки? – Я начинала нервничать. – Где нам искать это лекарство? В музеях?
– Я не знаю. – Серьезно отвечал Коля. – Прежде, думаю, тебе нужно обратиться к твоей прабабушке. Она, по моим заключениям, может что-либо знать.
***
То ли Коля свихнулся, то ли еще одним симптомом моей неизведанной болезни являлось сумасшествие, но уже на следующее утро я отправилась в деревню у соснового леса – Ключи, где жила моя прабабушка – Дарья Васильевна Лопухина. Коля согласился довести меня до места на своей салатовой семерке.
– В путь! – Повелительно сказал Коля, когда мы уже были в машине. Я перекрестилась.
От города до Ключей добираться было не меньше двух часов. Раньше я с удовольствием проделывала и более дальние поездки, но теперь моя болезнь и здесь давала о себе знать. Мы останавливались, по меньшей мере, раз десять, потому что у меня кружилась голова и меня тошнило. Поначалу мне было стыдно перед Колей, потом я отчаянно боролась с нараставшей истерикой, но где-то на середине пути стала воспринимать свои мучения, как обыденность. В те дни особенно пугало не то, что болезнь подчиняла мое тело, а то, что она поглощала мою личность. Я злилась на себя за слабость, за слезы, и при этом с каждой минутой все больше уповала на помощь призрачной скрипки. Совместно с врачами и учеными ответ на мой клинический вопрос уже искали колдуны и гадалки. Один из батюшек, которых я в большом количестве посетила за все года своего недуга, однажды предположил, что я одержима бесами, и родители возила меня на молебен, чтобы проверить, убивает ли мое тело нечто из рядов потусторонних сил, но и здесь результатов не оказалось, чем бесы разочаровали меня и моих родителей. Неизвестность была ужаснее самой страшной истины. Так я думала тогда.
Прабабушку я не навещала уже два года подряд. Ведь были дела важнее. Ей было уже за 90 лет. Прадедушка умер десять лет назад, и Дарья Васильевна жила одна в маленькой деревушке, где ничего не работает, кроме смекалки. Из молодых людей здесь были только фермеры, уставшие от суеты больших городов и теперь ведшие здесь хозяйство и торговлю, обменивая пенсию пожилых соседей на продукты цивилизации. К деревне вела дорога, окруженная широкими коврами засеянных полей; позади угрюмо стоял сосновый лес.
Прабабушка знала о моей болезни, но за два года я сильно сдала и, увидев меня так: без предупреждения, неожиданно, – Дарья Васильевна не сдержалась, громко ахнула и заплакала.
– Проходите, ребятки. – Сказала она, высвобождая меня из своих объятий и украдкой вытирая слезы. Теперь она старалась улыбаться. – Простите меня старую. Давно не видела тебя, Оленька, вот и расчувствовалась.
В маленьком старом доме все говорило о скромной старости интеллигентного человека. Деревянный пол, чисто вымытый и тщательно подметенный, покрывали цветные, вышитые узорами, половики. На широком столе у окна лежало множество книг, журналов, газет и отрывных календарей. За стеклом серванта аккуратно стояли советские куклы. Через прозрачные белые шторы в дом проникал бледный луч света и падал на стену с фотографиями нашей семьи. Сын Дарьи Васильевны – мой дедушка – умер пять лет назад; невестка ее – моя бабушка – жила с моими родителями в областном городке за 40 км от Ключей; внуки учились в разных городах, приезжали редко (я явилась раз за два года и то по крайней необходимости), а она любила и хранила в своем сердце нас всех, и я подумала, что, возможно, в этом и был секрет ее долголетия.
Мы пили ромашковый чай из больших белых кружек, заедая пирогами с вишней. Она готовила пироги каждые понедельник и пятницу, ожидая гостей и, не дождавшись, отдавала вкусный гостинец соседям. Мне было совестно приступать к делу о скрипке, а вскоре это желание и вовсе отпало. Казалось, что лучшим решением было остаться здесь, у леса, среди бескрайних полей, душистых цветов, провести остаток своей жизни в тишине, рядом с человеком, который любил меня с самого моего рождения, даже тогда, когда я обижала его, когда меня не было рядом.
К вопросу перешел Коля.
– Дарья Васильевна, вам известно что-нибудь о человеке по имени Виктор Виттельбрандт?
Прабабушка изменилась в лице.
– Я не застала его при жизни, – отвечала она, – но я знаю, что это человек, приносящий беду.
– Дело в том, – настойчиво продолжал Коля, ловя на себе мой недовольный взгляд, – что я недавно проводил биографическое исследование о нем и нашел странную связь между Виттельбрандтом и болезнью вашей правнучки.
Дарья Васильевна поднялась из-за стола.
– Бабуш, тебе плохо? – Я не на шутку испугалась. Она покачнулась, держась за спинку стула.
– Вы в порядке? – Коля вскочил с места. – Может, воды?
– Не нужно. – Прабабушка махнула рукой. – Этот день должен был настать. От судьбы не спрячет даже глубокая старость в лесной глуши.
Мы стояли, молча, в ожидании смотря, что она скажет.
– Когда ты, Оленька, родилась, я надеялась, что все легенды о проклятие Виктора Виттельбрандта – страшные сказки матери моего покойного супруга, но должна была родиться правнучка, и страх усиливался. Тогда, только ты родилась, я настояла, чтобы мы с твоим прадедушкой отправились сюда – в Ключи. Мне тогда казалось, что в этой глуши Виттельбрандт тебя не достанет. А потом ты заболела. И, увидев тебя теперь, я в точности вспомнила описания Марии перед самой ее смертью. – Речь ее прервалась вырвавшимся из груди рыданием.
– Бабуль, где эта скрипка? – Я подбежала к ней, обняв за плечи. – Скажи нам. Возможно, что спасение как раз в том, чего мы так боимся.
– Ты еще совсем дитя. – Отвечала она мне сквозь слезы. – Никакой разгадки нет, Оленька. Это проклятие.
– Есть. – Вмешался Коля. – Я нашел в архиве письмо Марии Дмитриевой к Вячеславу Лопухину – ее мужу. В нем говорится, что снять проклятие может только скрипка Виттельбрандта.
– Эта скрипка принадлежит самому дьяволу. – Прошептала бабушка.
– Значит, спасти Олю может именно он. Дарья Васильевна, она у вас?
Прабабушка утвердительно покачала головой, и мои последние сомнения были разрушены. «Боже мой!» – Подумала я тогда. – «Я действительно проклята!»
Дарья Васильевна направилась в кладовую. Мы ожидали ее в молчании. Вернулась она, держа в обеих руках футляр и скрипку. Коля стоял бледный, с мокрыми от пота висками и даже слегка дрожал.
– Это она? – Прошептал он.
– Она. – Отвечала прабабушка. – На обороте знак.
– Литера «V». – Торжественно заключил Коля.
– Я отдам тебе ее. – Прабабушка пристально посмотрела на меня. – Помни, в ней таится зло и возможно правильным было бы не прятать ее здесь, а отдать в руки святым обителям или уничтожить… В конце концов, она твоя, Оля.
Она протянула мне в руки скрипку, по виду которой нельзя было сказать, что этому инструменту было более ста лет.
– Как новая. – Я взглянула на Колю, который все больше впадал в прострацию счастья от появления искомой исторической ценности. – Правда, ведь, Николай? – Я повысила голос, и Коля ответил «А!», будто я его только что разбудила. – Что нам теперь с ней делать?
– Думаю, мы должны отвезти ее в усадьбу Виттельбрандта. – С готовностью отвечал он, походя на пойманного с поличным преступника. При спорных обстоятельствах, он наверняка убил бы меня за эту скрипку, если бы я и так не была смертельно больна. Порой я приходила к мысли, что он втянул меня во все это только для того, чтобы поминать меня с этой исторической ценностью подмышкой.
– Надеюсь, вы не скоро уходите? – Прабабушка всплеснула руками и суетливо засеменила на кухню, крича по дороге. – А варенье!
– Мы погостим еще пару часов. – Отвечала я, игнорируя торопящие меня жесты Коли. – Это моя бабушка, – шептала я ему, – у которой я не появлялась долгое время. Усмири свои поисковые амбиции.
Коля обиженно фыркнул и ушел в гостиную. Я осталась одна, держа в руках орудие своего убийства, запланированного век тому назад. У Виттельбрандта была своя усадьба! Мне с нетерпением хотелось попасть в это место. Наверняка там хранился портрет хозяина, и я с удовольствием бы взглянула этому портрету в глаза. Мысли о Викторе Виттельбрандте исчезли в тот момент, когда в комнату вновь вошла моя прабабушка, потому что никто в мире, даже знаменитый скрипач, от инструмента которого зависела моя жизнь, не дороже малинового варенье горячо любящей прабабушки, которую я не навещала долгие два года.
