Коля пришел к столу натянутым, как скрипичная струна. Прабабушка заметила это и, встретив его теплой, приветливой улыбкой, предложила сливок к чаю. Коля отказался. Тогда Дарья Васильевна стала рассказывать, что в молодости сама играла на скрипке, что инструмент Виттельбрандта чудесен в звучании и как бы невзначай упомянула о парочке нотных тетрадей, доставшихся ей от свекрови, с композициями, автором которых был сам Виктор Виттельбрандт.

– Покажете? – Вспыхнул Коля.

– Для начала выпей-ка чаю, внучок. – Назидательно отвечала прабабушка. – Откушай варенья. А я пойду, поищу, авось тогда и найдется.

Пока в кладовой прабабушка искала ноты, Коля уничтожил пол литра варенья чуть ли не залпом.

Скрипка и ноты были у нас. Семерка набрала скорость 130, но казалось, что мы летим с невероятной скоростью. В уши задувал ветер, отчего у меня разболелась голова и вновь начало тошнить. Глаза Коли нервно блестели, он сиял от радостного возбуждения и казался мне бесстыдным.

– Прошу тебя, сбавь скорость. – Из-за шума езды говорить приходилось напряженно.

– Извини. – Он понимающе взглянул на меня, и машина убавила ход.

Я раздражалась, осознавая, что чувство это неоправданно. В глубине души было даже радостно, что Коля вытащил меня из привычной среды, даже если все наши с ним поездки в итоге окажутся напрасны. Через три дня мне нужно было явиться домой к родителям, откуда меня должны были повезти на очередной медицинский осмотр, а затем отправить на неделю в столичную клинику. Меня лечили от онкологии, бесконечно проверяли на гормоны, искали паразитов, подозревали в анорексии и еще множество всего. Я была звездой мировой медицина и с каждым днем все больше призраком. Слабость, боли, жажда, судороги, онемение и сон, переходящий в обмороки и обратно – мои последние семь лет жизни. Прогнозы разные. Порой я отдавала предпочтение врачам, которые в своих диагнозах продлевали мне жизнь, а порой – наоборот, были лучше те, кто сокращал срок моим мучениям. И жизнь давно превратилась в большой медицинский эксперимент. Вот и Коля стал автором одного из них, решив поискать лекарство в прошлом.

– Невероятно! Ноты самого Виктора Виттельбрандта. – Нарушил он молчание, чередуя взгляды на меня и на дорогу.

– Здесь нужно аккуратнее. – Я указала взглядом на могильный венок впереди у обочины. – Мне-то все равно, но тебе еще следует быть осторожным.

– Зачем же ты тогда поехала со мной, если тебе все равно?

– Не знаю.

Мне хотелось поговорить с ним как-нибудь по-другому, но я так устала от одной мысли предстоявшего пути, что не стала даже пробовать завязать разговор. Воодушевление Коли было приятным со стороны, но разделить его чувство я не могла – в моем сердце для этого не было подходящего места. Только я закрыла глаза, как меня опять затошнило и пришлось останавливаться. Выражение лица Коли стало встревоженным и мрачным. Мне даже не пришлось ничего предпринимать, чтобы поглотить радость его мечтаний реальностью своей болезни, еще одним симптомом которой определенно было – мучить всех вокруг.

– Как скоро мы доберемся? – Спросила я Колю, когда мы вновь поехали.

– Усадьба располагается в селе Лебединая песня. Туда ехать еще минут двадцать.

– Говорящее название.

– Да уж. – Отвечал Коля, смеясь, и мне нравилось в нем то, что можно было шутить над моим положением без скрытых оттенков жалости. – Когда-то эта усадьба принадлежала мужу Марии Дмитриевой.

– Моему дедушке? – Я впилась в Колю взглядом. В ответ он спокойно улыбался, будто бы то, что усадьба Виттельбрандта относится к моей фамилии, был так себе факт. В ответ он только кивнул мне. Я молчала, ожидая продолжения, которого не было.

– И? – Нетерпеливо протянула я.

– И ничего. – Коля пожал плечами. – Согласно биографии Виттельбрандта, он купил свою усадьбу у главы городского собрания. Теперь, конечно, понятно, что Вячеслав Лопухин продал ему усадьбу, чтобы без насилия похитить скрипку.

– Эту скрипку? – Коля засмеялся после этого вопроса. Наверное, я сильно нелепо нахохлилась от негодования. – Насколько большая усадьба? – Усмиряя свой пыл, я интуитивно приняла наиболее сдержанную позу, но в ответ Коля опять рассмеялся.

– Большая. – Отвечал он. – Но это все равно не имеет никакого значения. После смерти Виттельбрандта, все здания и земли усадьбы приватизировали Советы. В начале, там был дом культуру, потом и до сих пор – санаторий.

– И ты ничего мне не сказал. – Как бы себе говорила я, пытаясь укомплектовать в голове услышанное.

– Я не хотел тебя тревожит. Ты нервная. Но то, что следует ехать к твоей прабабушке, и что скрипка может находиться где-то в вашей семье – это я знал из информации о продаже усадьбы.

Молча, я пыхтела, стараясь утихомирить разбушевавшееся дыхание, чтобы не разболелись спина и грудь. Мы проехали высокие холмы песка, загораживавшие строительные площадки, затем за окном долго мелькали поля, огороженные посадками тополей и берез, редкие домики с надписями «Кабачки. 250», «Морковь. 100» , за табличкой «Ямская степь» подул сильный ветер, небо затянуло тучами и хлынул дождь такой силы, что, казалось, машину Коли вот-вот унесет, но семерка, смахивая с лобового стекла скрипевшими дворниками мутные волны воды, уверенно плыла под ударами ливня. Впереди все было сплошь белым, встречные машины давали нам пять струями луж, вылетавших из-под их колес. Так продолжалось еще несколько километров и дождь внезапно перестал, тучи таяли изнутри, открывая пропитанные солнечным светом белоснежные облака, под еще темным небом справа сияло ярко-желтое поле подсолнухов, а слева, под отвесным склоном, стояли тонкие голые стволы сосен с пышной кроной у самых верхушек, на уровне глаз они походили на коричные палочки . Впереди показалась табличка «Лебединая песня».

Санаторий назывался так же, как и село. Благодаря частым указателям, найти его не составило большого труда.

Когда мы въехали внутрь усадьбы, справа там открылся сверкавший на солнце пруд с четырьмя белопарусными яликами; справа двухэтажная церковь, от которой вдаль, рисовались сад и роща, соединенные в обширный парк с цветущими аллеями и живописными павильонами. Взяв футляр со скрипкой и коробку с нотами, мы направились к воротам. Шли молча: я в эстетическом восхищении, Коля в исследовательском предвкушении, но оба мы сошлись в чувствах, когда увидели белокаменный двухэтажный дворец, сиявший в волнах солнечного света.

– Так, – оглядываясь, сказал Коля, решая, что делать дальше, – теперь нам надо бы войти.

– Надо бы.

По ступенькам к двери я поднималась с тяжелым сердцем. Мне вдруг представилось, как расставался Вячеслав Лопухин с этими местами и как сильно любил он Марию, если ее желание не причинять Виктору вреда было для него дороже усадебной роскоши.

Внутри дворца, у входа, располагалась вахта, которую вела тучная женщина с презрительным взглядом. Она медленно и внимательно посмотрела на нас, состроила кислую гримасу и с чувством нараставшего раздражения спросила: «Куда это?»

– Мы исследователи биографии Виктора Виттельбрандта. – Отвечал ей Коля.

– Откуда?

– Из Научно-исследовательского общества «Клио».

– Зачем?

– Исследуем биографию Виктора Виттельбрандта.

– И что?

– Можно ли нам встретиться с тем, кто может провести экскурсию по его усадьбе.

– Звоните по телефону.

– Но мы ведь уже приехали. Издалека…

– Чем я могу вам помочь?

– Позовите заведующего музеем усадьбы или направьте нас к нему.

– У нас нет заведующего.

– А кто может помочь?

– Не знаю. Звоните по телефону.

Но мы не знали никаких телефонных номеров, и так продолжалось еще очень долго, пока я, тяжело вздохнув, не упала в обморок.

Очнулась тут же, в коридоре. Рядом стояла вахтерша, Коля, пожилой мужчина в белом халате держал в руках вату, резко пахнувшую нашатырем, рядом стоял молодой парень в белой рубашке и черных брюках.