– Мы из научного общества «Клио». – Говорил Коля молодому парню. Тот с недоверием посмотрел на меня. Я попыталась улыбнуться.

– Андрей Михайлович, их интересовал музей. Я сказала, чтобы звонили. – Говорила вахтерша молодому парню.

– Кому звонили? – Осторожно замечал он ей.

– Чем я могла им помочь? Они просили направить их к заведующему.

– Направили бы ко мне.

– Но вы ведь не заведующий.

– Заведующего у нас нет.

Это был очень странный разговор.

– Прошу прощения, – вмешалась я, – кто же сможет нам помочь? Мы так долго ехали и, как видите, жара сумасшедшая. Я…

– Да, – ласково перебил меня Анатолий Михайлович, – жара, правда, ужасная. Меня зовут Андрей Михайлович. Я не заведующий музеем, потому что заведующего у нас нет. Мы подчиняемся частично местной администрации, частично больнице. Пока что, скажем так, у нас на местах смена власти и главный тот, кто не успел уйти на больничный.

– Нам бы кого-то по истории. – Волнуясь, начал Коля, все это время молчавший и безутешным взглядом смотревший то меня, боясь ухудшений, то на Андрея Михайловича, боясь, что тот не поможет Коле с его скрипкой.

– Я экскурсовод. – Сообщил Андрей Михайлович, и Коля мгновенно растворился в любви к нему.

– Прошу вас, – взмолился он, – это дело чрезвычайной важности. Совсем недавно в областном архиве были найдены уникальные документы, открывающие новые факты о судьбе знаменитого скрипача конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, нашего земляка, прославившего…

Коля Тишин сам собой представляет редкое ископаемое. Если бы ему предложили отдать все значимые события будущего планеты Земля, чтобы пролить свет на все волновавшие Колю загадки прошлого – по одному событию за загадку – то у будущего просто не хватило бы событий. Его речь, адресованная Анатолию Михайловичу, наотмашь извлекла все накипевшие чувства Коли и сбила неподготовленный разум экскурсовода с ног.

– Прошу. – Ответил поспешно Андрей Михайлович, боясь нового залпа причин и благодарностей.

Коля схватил меня под руку и с видом наигранной деликатности потащил за собой, как потрепанный флаг грядущей исторической истины. Я почти могла идти сама, жестом давая знать о том мужчине в белом халате, который, в общем-то, об этом особенно не беспокоился. Не смотря на вернувшиеся силы, я приняла позицию ведомой, принимая помощь Коли, которой бесполезно было сопротивляться. Даже, если бы мой смертный час пришел в тот момент, он бы не решился перешагнуть через Колю и подождал.

Представившись сотрудниками городского научно-исследовательского института, мы ожидали, что скажет экскурсовод.

– Может быть, начнем с небольшой экскурсии? – Предложил Андрей Михайлович. Мы охотно согласились.

Усадьба до покупки ее Виктором Виттельбрандтом принадлежала не Вячеславу Лопухину, как изначально предполагали я и Коля, а моей прабабушке Марии Дмитриевой. В конце XVIII столетия ее дедушка – князь Лев Васильевич Двитриев получил эту усадьбу от императора Петра I за верную службу, оставил столичное общество и отправился жить в провинцию. Отец Марии – Константин Львович Дмитриев был губернским предводителем дворянства, возглавлял аппарат уездных чиновников и был близким другом губернатора – Аркадия Ивановича Невелидова, ставшего крестным отцом Марии Дмитриевой.

Коля слушал с трепетом, все более и более оживляясь. Андрей Михайлович рассказывал увлеченно, вдохновляясь интересом слушателей. Он показывал нам старинные фотографии семьи Дмитриевых. Мария Дмитриева была красивейшей девушкой.

– Мария Константиновна Дмитриева – это будущая жена Вячеслава Евгеньевича Лопухина? – Спросил Коля, как бы вдруг.

– Именно. – Подтвердил Андрей Михайлович. – Ее ждала печальная судьба. Мария вышла замуж, родила ребенка – здорового мальчика, будущего князя Михаила Лопухина, открывшего конный завод в Алексеевке, однако сама Мария перенесла беременность тяжело, так что вовсе подорвала здоровье и, как известно, умерла от обычной простуды вскоре после рождения Миши. Вячеслав Евгеньевич не выдержал утраты, продал имение жены Виктору Виттельюрандту и уехал с сыном в Петербург. Оттуда на родину матери Миша вернется только спустя двадцать лет, но уже как совладелец завода (здесь Михаил Вячеславович Лопухин почти не жил, проводя большую часть жизни в Петербурге). После революции история этого семейства нам не известна. – Андрей Михайлович продолжил после нескольких секунд задумчивой паузы, как бы улавливая потерянную нить повествования. – Но вас, насколько я понял, интересует Виктор Виттельбрандт?

– Да. – Вдруг с жаром заговорила я, сама удивившись своему восклицанию. Меня все больше охватывало волнительное предчувствие.

– Что ж. – Экскурсовод как бы в сомнении наклонил голову и пожал плечами. – Это почти совсем отдельная история. Пройдемте в соседний зал.

Мы вошли в просторную светлую спальню с высоким прямым потолком, обрамленным золотистым карнизом. С гармоничной искусностью стояла мебель: круглый столик с тремя стульями, диван, две тумбы с желтыми абажурами, камин. Белоснежные стены, разделенные пилястрами, две двери комнаты венчала позолоченная лепнина витиеватых узоров. На одной из стен висел вертикальный миниатюрный портрет красивого мужчины. Он был молод, на вид лет тридцати, большие зеленых глаза смотрели из-под стекол круглых очков прямо и смело; темные волосы были густыми, кучерявыми, слегка непослушными; тонкое лицо, подчеркнутое бледными скулами, застыло в дерзкой, насмешливой, улыбке; он был утончен, хотя и крепко сложен; насмешлив, горд и даже надменен, но словно полон благородного отчаяния, вызывавшего к себе симпатию, если не влюбленность.

– Потрет Виктора Виттельбрандта, написанный рукой Константина Рутовского – его друга и поклонника. – Торжественно объявил Андрей Михайлович.

– Да, – с восхищением вторил ему Коля, – я уже встречал этот портрет.

Из собравшейся в комнате компании я одна видела Виктора Виттельбрандта впервые, и при взгляде на его портрет сердце горько сжалось от обиды. Он прожил полную событий жизнь, оставшись в памяти людей знаменитым музыкантом. Его портрет висит в прекрасной зале дворца, когда-то принадлежавшего ему. Он высокомерен, полон уверенности, тщеславия, распаленного чередой преданных поклонников и поклонниц. В этот самый миг, в который его увековечил Рутовский, он, наверное, и не вспоминал о бедной Марии. С таким ли лицом он получал ее имение?

– Сколько ему здесь лет? – Спросила я брезгливо.

– Здесь, если не ошибаюсь, Виктору двадцать восемь лет. Здесь он уже директор филармонического общества, и художник показывает нам его в первый день прибытия из Парижа. Там Виктор Виттельбрандт открывал своим выступлением фестиваль.

Я представила, как ему рукоплещет Франция, а потом представила, как Марию кладут в могильную яму, и вдруг ее мертвое лицо на мгновение стало моим. Эта мысль поразила меня.

– Как он умер? – Спросила я насмешливо, в тон взгляду, смотревшему на меня со стены.

– Он умер в семидесятилетнем возрасте от болезни. Здоровье Виктора ухудшалось с каждым годом из-за образа жизни, который он вел. В молодом возрасте была украдена скрипка Виктора, которой он очень дорожил. Это повлияло не только на творчество музыканта, но и подорвало его здоровье. После сорока Виктора стали мучить первые припадки. Я же считаю, что он умер от душевной болезни.

– А где его могила?

– Здесь же. В этой усадьбе. Рядом с фамильным склепом Лопухиных.

Я негодовала до того, что была лично оскорблена и в глубине души сама смеялась над своим негодованием. Еще два дня назад я ничего не знала о своей родословной, но так быстро успела проникнуться обидой за Марию Дмитриеву, что была готова мстить, если бы было кому. Где-то мелькала ехидная мысль, что не трепет к своей фамилии, а собственное положение заставляло меня ненавидеть этого человека. Мне было легко поверить в то, что Виктор Виттельбрандт являлся причиной моей странной болезни, потому что отрицать эту мысль он тогда не мог, а найти причину мне очень хотелось.