Тогда я впервые в жизни поняла, сколько радости может принести бунт, пусть даже и безмолвный.

– Берди? – сказал дедушка. – Ты что, не слушаешь меня?

– Прости, – ответила я, мысленно выбрасывая из головы беспризорные мысли. – Что ты мне сейчас говорил?

– Не желаешь сходить вместе со мной в супермаркет?

– Лучше рухну в постель, если ты, конечно, не против.

– В первые дни всегда трудно. Ну да ничего, завтра уже полегчает.

Он коснулся цветочка у меня над ухом нежно, как ветер, и по его отсутствующему взгляду я поняла: дедушка подумал о моей маме. О его дочери. О том самом человеке, который вначале развел нас в разные стороны, но потом опять соединил.

– Смотрите, какая она у нас независимая. А ты быстро взрослеешь. Может, даже слишком. Но справляешься со всем этим просто великолепно, – сказал он. – Мама тобой бы гордилась.

Будем надеяться, что да.

Когда дедушка ушел за покупками, я собрала остатки завтрака и пошла наверх по скрипучей деревянной лестнице, которая вела к единственной в доме ванной рядом с моей комнатой. После бабушкиной смерти дедушка перетащил свои вещи из главной спальни в свободную комнату, которую от моей отделяла лишь лестничная площадка. Именно туда теперь переехали все его книги и модели кораблей, именно там мы теперь спали. И когда по другую сторону стены моей комнаты никого не стало, я почувствовала, что у меня наконец появилось личное пространство.

Мое жилище заливал серый утренний свет, смягчая строгие очертания кровати с пологом и осветляя кричащие цвета картин на стенах. Будучи художницей – причем в действительности очень даже хорошей, если учесть, что ее работы продавались в галереях Сиэтла, – тетя Мона за несколько лет написала мне целый ряд эксцентричных портретов: Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ник и Нора Чарльз, Коломбо, ну и, как водится, Нэнси Дрю. Она даже изобразила мою мать. Это полотно, вместе с парой старых фотографий, висело рядом с туалетным столиком, соседствуя с вставленным в рамку постером Билли Холидей с культовым белым цветком в волосах, датируемым примерно 1946 годом. Вот у кого я почерпнула идею втыкать в волосы цветок. Я отцепила лилию, положила ее рядом с вазой, в которой красовались еще с дюжину таких же, и бросила носки в люк для грязного белья, который вел в прачечную на первом этаже – одно из преимуществ старых домов. После чего сгребла со стола ноутбук, опасно балансировавший на винтажной печатной машинке «Смит Корона», и растянулась на кровати.

Затем набрала в строке поиска Дэниэл Аоки, нажала клавишу ввода и принялась просматривать результаты. Смотреть особо было нечего. Никаких фотографий, лишь совершенно посторонние ребята, у которых, по воле случая, оказались те же имя-фамилия, что и у него. Вот высветились несколько ссылок на аккаунты в социальных сетях, один из которых вполне мог принадлежать ему – в качестве аватара профиля там использовался постер Гудини, снабженный краткой подписью «Хватит спрашивать меня в порядке я или нет». Только вот вход на эту страничку был разрешен лишь друзьям, поэтому мне, чтобы на нее попасть, надо было обратиться с просьбой к владельцу аккаунта, чего делать категорически не хотелось. В остальном его имя попалось мне еще только один-единственный раз – на сайте одного из сиэтлских магазинов, торгующих комиксами, где ему посчастливилось выиграть какое-то состязание. Правда, было это три года назад.

Кто же ты такой, Дэниэл Аоки?

И кем была я сама в ресторанчике тем дождливым днем, когда бросилась на него с таким видом, будто мне на все в этом мире было ровным счетом наплевать? Взгляд вырвал из мрака занимавшие целую стену книжные полки, забитые детективами, – их захватанные корешки ощетинились не хуже кривых зубов. Большинство из них представляли собой недорогие издания в бумажных обложках, но при этом я была счастливой обладательницей двух полных собраний сочинений о похождениях Нэнси Дрю: первое, когда-то принадлежавшее маме издание, в которой знаменитая сыщица предстает особой бесшабашной и рисковой, и переработанное собрание сочинений 1960-х годов, где автор живописует ее уже хладнокровной и какой-то слишком уж идеальной.

Лично мне лучшим казалось первое.

Детективы покруче я раньше прятала в глубине стенного шкафа, ведь девочке вроде бы как не положено читать о серийных убийцах, сексе и преступлениях. Когда умерла бабушка, из-за этих спрятанных книг у меня даже случилось небольшое нервное расстройство – мне казалось, что я таким образом таила от нее секреты. Если бы она их когда-нибудь обнаружила, то наверняка посчитала меня такой же бунтаркой, как и моя мама, – мне, по крайней мере, казалось именно так.

Печаль порождает нелогичные мысли.

Включая и убежденность в том, что постоянные препирательства с бабушкой по поводу моего страстного желания пойти в последний класс обычной школы, как все, тоже поспособствовали тому, чтобы у нее случился тот сердечный приступ. Умом я понимала, что это не так, но все равно вновь и вновь прокручивала в голове наши ссоры в виде назначенного самой себе наказания. Это была еще одна причина, побудившая меня устроиться работать в отель. Прожив в опустевшем доме последние несколько месяцев, я стала воспринимать его чем-то вроде тюрьмы, из которой мне больше ни в жизнь не выбраться.

Свобода выбора оказывает на поведение огромное влияние.

Прокручивая на ноутбуке страницу за страницей, я вспомнила объявление, которое Дэниэл упомянул, подумав, что я его видела. Он его еще не снял? И если так, то где его искать? Когда любопытство взяло верх, я принялась прочесывать местные блоги и новостные сайты. Попытки накопать что-то в тематических рубриках «Сиэтл Таймс» и «Стрэйнджера», городской газетенки, выходившей раз в две недели, успеха не принесли. Я искала почти целый час, пока на меня не навалился сон. Затем подавила зевок, собралась было уже сдаться и закрыть крышку ноутбука, но тут вдруг наткнулась на местный форум «Ищу человека».

За последнюю неделю на нем разместили сотни сообщений – просто удивительно, как много народу случайно пересекаются в большом городе! Я была поражена. Большинство из них касались поиска совершенно незнакомых людей, с которыми авторам постов довелось случайно встретиться в транспорте. В некоторых напрямую просматривался вычурный сексуальный подтекст. Какая-то женщина запала на парня, которого увидела в ресторане в окно – всего лишь затылок, – но тут же поняла, что это настоящая любовь.

А потом в глаза бросился пост, от которого мой сонный пульс галопом помчался вперед.

Девушка с цветочком в ресторанчике «Лунный свет».

Во вторник вечером мы говорили в кабинке за столиком у окна.

У тебя были убийственные глаза, ты читала детектив.

Я показал тебе пару карточных фокусов.

Потом мы вместе вышли под дождь, но ты убежала.

Мы не могли бы поговорить?

Я не могу спать, постоянно о тебе думаю, и никак не могу понять, что же, собственно, пошло не так.

Я несколько раз перечитала сообщение и только после этого закрыла ноутбук. А потом остаток утра пролежала без сна, пялясь в потолок, пока мои мысли наворачивали в голове круги, заставляя мятежное сердце биться все быстрее и быстрее.

На рынок «Пайк Плейс» тетя Мона впервые взяла меня, когда я стала достаточно взрослой, чтобы разгуливать под черепичной крышей этой галереи на берегу. Он располагался всего в паре кварталов от ресторанчика «Лунный свет», и даже сейчас, когда мы, ближе к вечеру перед моей третьей сменой в отеле, подходили к культовым часам в «Паблик Маркет Сентр», в моем мозгу вспыхивали ассоциации с наполненными радостью и весельем субботами: я мысленно вновь то смотрела на торговцев рыбой, на потеху туристам упражнявшихся в метании палтусов; то прижималась носом к окну «Бичер’з», глядя, как делают сыр; то терла пятачок Рэйчел, бронзовой поросюшки у входа на рынок, чтобы сопутствовала удача. Многочисленные магазинчики и палатки, разбросанные по этажам, представляли собой нескончаемый лабиринт открытий, которые только и ждали, чтобы их кто-то совершил.