– На сегодня все подозреваемые отменяются, – сказала я тете Моне, отодвигая тарелку с кружевными картофельными оладьями, до неприличия залитыми кетчупом, – сегодня всякие бездельники, гопники и мошенники в «Лунный свет» даже носа не кажут. Что совсем неплохо, потому как мне скоро заступать на смену.

Она покачала головой:

– Не торопись. Если никакой подозрительной активности не наблюдается, если первая ночная смена тебя совсем не тревожит, то что тогда, скажи на милость, с тобой происходит?

Я застонала, положила голову на стол, прильнув щекой к холодному пластику, и уставилась в огромное, испещренное каплями дождя окно. Там по тротуару в сумеречной мороси и под светом фонарей носились прохожие. Серый май вскоре сменится июньским унынием, которое принесет с собой еще больше дождей и окончательно затянет тучами небо, пока в Сиэтл не придет настоящее лето.

– Мне довелось сделать одну глупость, – призналась я, – и теперь никак не удается выбросить ее из головы.

Порхавшие шмелями ногти нежно убрали с моего лба прядку каштановых волос с пепельным отливом, подальше от замызганного кетчупом края тарелки с недоеденными оладушками, и заложили ее за цветок лилии у меня за ухом.

– Может, все не так плохо? Давай выкладывай.

Я пару раз протяжно вздохнула и буркнула:

– Мне повстречался один парень.

– О-хо-хо, – прошептала она, – парень, говоришь? Подлинный представитель рода человеческого?

– Может быть. Он настоящий красавец и поэтому вполне может оказаться космическим пришельцем, клоном или каким-нибудь андроидом.

– Хм… сексуальный робот в обличье парня… – промурлыкала она. – А ну-ка рассказывай, да чтобы все без утайки.

– А нечего особо рассказывать. Ему девятнадцать, он на год старше меня. А еще он волшебник.

– Волшебник – в смысле, фокусник из Лас-Вегаса или Гарри Поттер? – спросила она.

Я тихо хихикнула:

– В смысле, показывал карточные трюки и незаметно подложил салфетку с номером телефона в книгу, которую я читала.

– Погоди-ка. Ты что же, встретила его здесь? В этом ресторанчике?

Вместо ответа я подняла вверх расслабленный кулак и кивнула им в знак согласия, будто головой.

– Это в прошлом месяце? После собеседования при приеме на работу?

– Ага, когда в библиотеке появилась вакансия на неполный рабочий день и меня позвали на собеседование.

Я ничуть не сомневалась, что эта работа у меня в кармане, но… мне ее так никто и не дал. А когда спустя какое-то время я поняла, что эта моя неуместная уверенность стала одним из факторов, которые подтолкнули меня увлечься «этим парнем» в тот день, который так и не стал судьбоносным, на душе стало еще тягостнее.

– И ты мне даже ничего не сказала? – спросила тетя Мона. – Берди! Ты же знаешь, больше всего на свете я обожаю любовные драмы. Всю твою жизнь жду, когда ты поведаешь мне какой-нибудь романтический хит из жизни молодежи, который вознесет меня на вершину экстаза, а ты мне даже ничего не сказала?

– Пожалуй, именно поэтому и не сказала.

Она притворно ахнула:

– Ну ладно, справедливо. Но теперь ты свой секрет выболтала и вполне можешь рассказать мне об этом сексуальном котеночке… мяу.

– Во-первых, он парень, а не робот и не котеночек. А вел себя – сама прелесть и очарование.

– Давай дальше, – сказала она.

– Показал мне пару карточных фокусов. Я горела энтузиазмом по поводу этой работы в библиотеке. Шел проливной дождь, и он спросил меня, не хочу ли я сходить в «Египтянин» посмотреть какой-нибудь инди-фильм. Я ответила, что никогда не была в «Египтянине», на что он сказал, что тот располагается в масонском храме, о котором я даже понятия не имею. А ты знаешь? Это, наверное…

– Берди! – в отчаянии воскликнула тетя Мона. – Что дальше было?

Из моей груди вырвался тяжкий вздох. Щека прилипла к пластиковой поверхности.

– Мы под дождем побежали к его машине, припаркованной за ресторанчиком, вокруг, считай, никого не было, а потом… в общем, сама знаешь…

– О боже. Только не это.

– Оно и есть.

– Только не говори мне, что вы забыли о презервативах.

Я подняла голову и испуганно оглядела ресторанчик:

– Ты не могла бы немного сбавить тон?

– Презервативы, Берди, вы ими пользовались или нет? – чересчур громким шепотом произнесла она.

Я посмотрела по сторонам, желая убедиться, что в поле зрения нигде нет миссис Пэтти. Или кого-нибудь из ее племянников либо племянниц. Их у нее была дюжина, с парочкой я ходила в школу, когда была еще совсем девчонкой.

– Неужели ты в самом деле думаешь, что я, дитя незащищенного подросткового секса, чья мать умерла после второй беременности, что я, девушка, которой тысячу раз пришлось выслушать наставления о безопасном сексе в исполнении бывшей опекунши…

– Один раз став опекуном, потом остаешься им всю жизнь. Я, Берди, никогда и ни в чем не стану для тебя «бывшей».

– Ну хорошо, в исполнении тетушки, которая в душе продолжает считать себя моей опекуншей…

– Так-то лучше…

– Я просто хочу сказать, что… да… конечно… С этим как раз проблем не было.

– А с чем были? Он что, оказался козлом? Ты от него что-нибудь подцепила?

– Так, стоп. Ничего такого. Просто я… испугалась… и смутилась.

На какой-то момент меня без остатка затопила волна блаженства. Этот забавный юный красавец меня целовал, я отвечала ему тем же, попутно гадая, а не лучше ли нам вместо кино перебраться на заднее сиденье. Сама не знаю, о чем тогда думала. Скорее всего, вообще ни о чем, и именно в этом заключалась проблема. Потому что, когда мы действительно перебрались назад и стали расстегивать друг на дружке одежду, все случилось слишком уж быстро. В самый разгар действа ко мне вернулась пугающая способность к здравомыслию. Я его не знала. В том смысле, что он для меня был совсем чужой. Не знала ни где сей новый знакомец живет, ни в какой вырос семье. Не ведала о нем ну ничегошеньки.

Поэтому, когда все закончилось, я пулей убежала.

Смылась, как преступник после неудачного ограбления банка.

После чего отправилась на терминал, села на паром и больше сюда не возвращалась.

– Вот хрень, – сочувственно протянула Мона, хотя я, помимо прочего, точно уловила в ее голосе облегчение. – А он?.. То есть… он что, от этого расстроился?

Я покачала головой и с отсутствующим видом поменяла местами перечницу и солонку.

– Он окликнул меня по имени. Мой поступок, по-видимому, его озадачил. Все случилось так быстро…

– Может, даже слишком?

– Нет, ты не подумай, он не лез напролом и все такое. Наоборот, был очень даже мил, а я оказалась такой никчемной.

Мона недовольно заворчала и подняла три пальца, пародируя скаутское приветствие:

– Клянусь честью… Ну что же ты, давай говори.

– Слушай, ты можешь вести себя как взрослый человек?

– Я хочу помочь повзрослеть тебе. Повтори нашу клятву, Верди.

Я подняла в приветствии руку:

– Я, дерзкая девчонка и бесстрашная дама, клянусь честью прилагать максимум усилий, чтобы никогда не лгать себе, проявлять доброту по отношению к окружающим и никогда не обращать внимания на всякую постылую хрень.

Моя бабушка, когда еще была жива, категорически запрещала ругаться, богохульствовать и произносить любые слова, свидетельствующие о том, что под крышей ее дома созрел бунт. Подлаживаться под ее правила после смерти мамы было ой как несладко, и тетя Мона помогла мне пережить этот этап, придумав клятву Бесстрашной Дамы… попутно тайком научив меня, десятилетнюю девчонку, дюжине выражений со словом «хрен».

С бабушкой тетя Мона не ладила.

Удовлетворившись моей клятвой, она опустила руку:

– Я знаю, как тебе трудно сближаться с людьми, знаю, сколько вас с Элеанор разделяло противоречий, но она все равно была твоя бабушка, а потеря близкого человека всегда оборачивается болью. Сейчас тебе может казаться, что тебя бросили все, кого ты любишь, но это не так. Не так, потому что рядом с тобой я. А будут и другие. Тебе нужно лишь их к себе подпустить.