Раньше, когда подружки ночевали вместе, они после ванны сидели в постели, расчесывали волосы и до бесконечности обсуждали Дедди. Потом болтовня сосредоточилась на мальчиках, кто с кем гуляет, кто из девчонок принимает противозачаточные таблетки, стоит ли заниматься этим с мальчиками, которых любишь, и можно ли незаметно украсть пилюли у своей собственной мамочки. Донна и Мишель были на год старше Барри. Им было уже пятнадцать. У них уже были большие груди и они давно пользовались тампаксами. Обе они были девственницами, как и Барри, но многое другое уже пробовали. Донна любила мальчика по имени Херб, с которым познакомилась в храме. Мишель подцепила своего Джонни в церкви и встречалась с ним регулярно, хотя он ей и не очень нравился. Мечта всей жизни Джонни сводилась к желанию как две капли воды походить на своего кумира Дастина Хофмана. Барри была атеисткой и в церкви не ходила. Она знала, что Донна и Мишель тоже были атеистками или по крайней мере агностиками, потому что они обсуждали это; молиться же они ходили лишь потому, что в церквях можно было познакомиться с новыми мальчиками.

Раньше по субботам девушки отправлялись на поиски Дедди, чаще всего в «Плазу», или на студию и ждали, ждали, ждали. Они уже не надеялись встретить его, но само ожидание было актом любви. Теперь же по утрам в субботу Донна отправлялась на встречи молодежной группы при храме и своим Хербом, а Мишель спала до полудня, а остаток дня приводила себя в порядок, готовясь к вечернему свиданию с Джонни. Барри все больше и больше времени проводила одна.

Мишель и Джонни иногда приглашали ее с собой на так называемые свидания «в слепую», но Барри обычно уклонялась, соглашаясь лишь в экстремальных ситуациях, когда надо было идти на танцы или на вечеринку, куда приглашались пары. Один мальчишка из класса как-то пригласил ее на свидание, но она отказалась, сославшись на занятость. Она еще не чувствовала себя созревшей для встреч с мальчиками. У нее еще будет достаточно времени для свиданий в будущем. На самом деле она просто боялась забеременеть. А при мысли о браке ей физически становилось плохо. Пару раз на вечеринках она целовалась с мальчиками, и в ней вспыхивало странное желание и отвращение одновременно. Чем сильнее было желание, тем сильнее отвращение. И она говорила себе: «Я еще просто ребенок. Мне только четырнадцать. Я не готова. У меня еще все впереди».

Ее мать больше опасалась как бы не забеременела подружка Русти. Беременность — это единственное, о чем могут думать родители. Барри знала, что мать втихаря роется в ее столе. Что она там ищет? Доказательства, что дочь уже потеряла невинность? Свидетельства беременности?

Противозачаточные пилюли? Коробку тампаксов вместо котексов, которыми приказывала пользоваться Барри мать? Барри просто бесилась от этого. Однажды она даже подложила в ящик стола мышеловку. А в другой раз накопала в парке червей, засунула их в баночку от аспирина из непрозрачного темного стекла, содрав предварительно этикетку. В результате ее мамаше пришлось открыть банку и вытряхнуть червей прямо к себе в ладонь.

— Зачем ты хранишь червей? — поинтересовалась она в тот же вечер.

— Червей?

— Ты меня слышала. Червей. Я их нашла. Что с тобой?

— А кто тебя просил рыться в моих вещах?

— Я просто клала чистое белье.

— Незачем было это делать. Мой шкаф — это моя собственность. Я сама могу поменять белье.

— Вам никогда не угодить, — пожаловалась мать. — Я все стараюсь для вас сделать, а вы только орете на меня.

— Я специально подложила червей, чтобы ты перестала лазить в мои вещи.

— Если ты не хочешь, чтобы я там копалась, значит тебе есть что прятать.

— Да ничего у меня нет.

— Что ты от меня прячешь?

— А почему ты мне не доверяешь? — закричала Барри.

— Прекрати кричать!

— Почему ты не можешь оставить меня в покое?

— А мышеловка! На прошлой неделе я нашла мышеловку! Ты — просто глупый ребенок. Когда ты наконец повзрослеешь?

— А почему ты не даешь мне повзрослеть?

— А фотографии этого актера в твоей комнате! От них просто тошнит. Ты должна встречаться с мальчиками.

— Но мне всего четырнадцать лет!

— Ты уже достаточно большая, чтобы быть взрослой.

— Я не повзрослею, если ты будешь подглядывать за мной.

— Я твоя мать.

И что это значит? Что мать имеет право на любые безнравственные, грязные поступки, потому что она мать? Мать это что, крыса? Не удивительно, что чернокожие мальчики обращались к девочкам «ну, мать», словно это самое худшее, во что вы можете превратиться.

Но на самом деле она не испытывала ненависти к своей матери. Она ее просто не замечала, пока та не вмешивалась в ее жизнь. Только вот вмешивалась она очень часто. С ней, к примеру, нельзя было просто посидеть и поговорить о чем-нибудь умном, о политике или о войне во Вьетнаме. Ее мамаша была архиконсервативна. Она называла всех участников любых маршей протеста хулиганами, даже священников, монахов и монахинь.

Священник-хулиган. Ее папаша был еще хуже и обожал Никсона.

По правде говоря, Барри не особенно то и интересовалась политикой, но не говорить же с родителями о морали, сексе и мальчиках! Но родители вероятно считали, что родились на этой земле для того, чтобы наставлять и запрещать, и с ними ни о чем нельзя было спокойно и интеллигентно поговорить — они тут же вступали в яростный спор, что было стыдно с точки зрения Барри, так как родители были старше, умнее и могли бы принести большую пользу, если бы не судили обо всем предвзято. Они не желали опускаться до ее уровня и не желали поднимать ее до своего, так что единственное, что оставалось, это по возможности избегать их.

С друзьями события в мире она тоже не обсуждала. С друзьями можно было говорить о чувствах, потому что они испытывали такие же и понимали ее. Друзья нужны для того, чтобы не чувствовать такого страха и одиночества. Донна и Мишель же теперь говорили только о своих мальчиках. Они, правда, часто обсуждали случай с одной девочкой, которую убили прямо на глазах соседей, которые даже не удосужились вмешаться. Эта история приводила их в ужас, и они снова и снова возвращались к ней.

— Да в этом мире нельзя ждать помощи от других, — говорила Мишель. — Надо иметь своего мальчика и повсюду ходить только с ним, чтобы он мог тебя защитить. Будешь ходить одна, тебя обязательно убьют. Я рада, что у меня есть Джонни.

— Такой коротышка? — язвила Барри.

— Зато у него есть нож. И запомни, пожалуйста, если только кто-то попытается меня изнасиловать, Джонни не замедлит им воспользоваться.

— Ну да?.. — с благоговением выдохнули девушки.

— А еще он после школы занимается карате. Росту в нем, конечно, маловато, но он не дурак.

— А Херб исповедует ненасильственные меры противления, — заявила Донна. — А через год, когда ему исполнится восемнадцать, он собирается сжечь свою призывную карточку.

На девочек это произвело впечатление. Сжечь свою призывную карточку это еще круче, чем носить нож и заниматься карате.

— А что Херб будет делать, если на тебя кто-нибудь набросится на темной улице? — поинтересовалась Мишель.

Донна задумалась.

— Убежит? — не сдавалась Мишель.

— Думаю, что он будет защищать меня, — сказала Донна. — Он не будет драться с полицейскими, а с убийцами и хулиганами — будет.

— А меня защитит Шальной Дедди, — заявила Барри.

— О, Шальной Дедди, Шальной Дедди, — сказала Донна. — Да его просто нет. Он не существует. Он лишь звезда. Почему ты не заведешь себе настоящего парня?

— Терпеть не могу эти два квартала с автобусной остановки до дома, сказала Барри, чтобы сменить тему разговора. Она не любила, когда девочки начинали относиться к ней отчужденно. — Именно там убили эту девушку. Терпеть их не могу!

— Заведи себе парня, — не отставала Мишель.

— Я буду бояться его не меньше, чем хулиганов, — призналась Барри.

— Но почему? — изумилась Донна. — Тебе же не нужно сразу ложиться с ним в постель. Я же не сплю с Хербом, и он от меня этого и не ждет. Я вообще с этим делом собираюсь подождать до двадцати одного года.