— Высшее выражение мазохизма, — сказал Дик.
— Что?
— Это место. Моя теория сводится к тому, что люди ходят на дискотеки с целью достижения мазохистических переживаний. А эта пользуется такой популярностью потому, что воплощает в себе наибольший садизм. Посмотри вон туда.
Он повел ее в сторону, где выстроилась длинная очередь в небольшую комнатку с надписью «девибрационная комната». В ней ничего не сотрясалось и внутри были расставлены кресла для отдыха. Входной билет стоил доллар. Комната была настолько мала, что в ней одновременно могли находиться только шесть человек. Выражение лиц выстроившихся в очередь людей с каждой минутой становилось все плачевнее. Силки и самой было не по себе.
Затем Дик снова отвел ее в центр зала. Он отказался от столика и не хотел танцевать; он просто стоял посередине зала и профессиональным взглядом наблюдал за происходящим. Время от времени он кивал, словно находя подтверждение собственным мыслям. Силки никак не могла понять, как он собирается использовать эти наблюдения в своей постановке, но наверное он разбирался в этом лучше, чем она. Силки ощущала себя и Дика аутсайдерами, посторонними наблюдателями. Ощущение было странным, но приятным. Они отличались от других и находились вне происходящего, и никто из присутствовавших не мог соразделить с ними их состояние.
— Этот балкон — для высоких гостей. Если тебе не очень хорошо, можем посидеть там — они меня знают. Знаменитости могут безбоязненно приходить сюда и наблюдать за происходящим без каких-либо мучений. Только так здешняя администрация может дать им возможность ощущать себя непохожими на других.
На подвесном балконе перед каждым столиком имелась занавеска, и многие знаменитости опускали их, чтобы вообще ничего не видеть, когда зрелище им надоедало. «Вот потеха, — решила Силки, — платишь пятнадцать долларов за вход, а потом прячешься от всего происходящего».
— Пошли отсюда, — предложил Дик.
Была полночь. Они зашли в кафе-мороженицу на Третьей авеню, и он купил ей огромную порцию пломбира с орехами и изюмом. Силки предпочла бы стакан воды. Поэтому, поигрывая ложечкой в креманке, она притворилась, что ест. Мороженое стоило три доллара пятнадцать центов, и Силки была рада, что Дик не обратил внимание на то, что она едва к нему притронулась. «Он наверное, зарабатывает много денег, — подумала она, — или просто настоящий джентльмен».
Ей стало гораздо лучше после того как они вышли из «Лоботомии», и теперь Силки пыталась вспомнить классное высказывание Дика о садизме и мазо-чем-то дискотек, чтобы когда-нибудь суметь повторить это и произвести впечатление на нужных людей. Но Дик продолжал говорить все более и более интересные вещи и она разрывалась, пытаясь запомнить все. Он один заменял дюжину человек.
А потом он проводил ее в «Челси» и попросил водителя такси подождать. Силки испугалась, что наскучила ему, и у нее резко испортилось настроение. Он даже не намекнул, что собирается подняться, просто велел водителю подождать. Силки гадала, поцелует ли он ее на прощание, но он просто взял ее руки в свои, и долго держал, глядя на нее.
— Я прекрасно провел этот вечер, — сказал он.
— И я. Правда. — Она хотела было пригласить его к себе. Но потом вспомнила о кампании, спящей на полу в ее номере, и подумала, что Дик в ужасе убежит из такого бедлама. — Я обязательно прочту книги, о которых вы мне говорили, — добавила она.
Он улыбнулся.
— Я завидую тебе, ты будешь читать их впервые. Спокойной ночи, — и он ушел.
Она было направилась к лифту, а когда увидела, что такси отъехало, опустилась в кресло в вестибюле, чтобы немного побыть одной. Она не знала, что и думать. Весь вечер ей казалось, что нравится ему. Он был явно не из робких. Может, она показалась ему непривлекательной? Может ему не нравится спать с темнокожими? А может, он голубой? Нет, Силки была уверена, что Дик не гомосексуалист. А может, дома его ждет ревнивая красотка? Надо будет собраться с силами и разузнать все у мистера Либры. Господи, ну и дура же она! Надо было расспросить его самого, а не слушать его беседы об искусстве во время обеда. Но ей все это так льстило и было так интересно, что в тот момент она совершенно не думала о его личной жизни. А может все его образованные ровесники в Нью-Йорке именно так себя ведут на свиданиях. Силки решила, что дело именно в этом. Он уважал ее. Ну и ну! Он испытывал к ней уважение!
Когда она поднялась наверх, все развлекались: одновременно слушали пластинки и смотрели телевизор, и никто даже не поинтересовался, как она провела вечер. Девушки сделали вид, что даже не заметили ее отсутствия. Только ее младший братец Корнелиус в конце концов поинтересовался, хорошо ли она провела время, и Силки так обрадовалась, что чуть не расплакалась. Милашка была уже в постели, хотя еще не спала. Силки заметила, что лишь она одна еще оставалась в гриме. Намазывая лицо кремом, Силки повернулась к Милашке и как можно ласковее спросила:
— Эй, хочешь?
— Зачем? — мерзким голосом осведомилась Милашка.
— Чтобы снять косметику.
— Иди в задницу, — бросила Милашка и, отвернувшись, накрылась с головой одеялом.
— Что это с ней сегодня? — обратилась Силки к остальным. Ей никто не ответил. Она почувствовала, как у нее замерло сердце. Дик был прав, — они завидовали ей. Но они же были ее лучшими подругами, не могут же они вот так просто разлюбить ее. Она повернулась к Черил и Берил, с которыми была ближе остальных. — А не заказать ли нам рыбу и чипсы?
— А он что не удосужился тебя покормить? — злорадно спросила Черил.
— Конечно, покормил, но… я подумала, что будет здорово…
— Мы не хотим есть, — сухо ответила Берил и повернула регулятор звука проигрывателя на полную громкость.
— Что вы все на меня взъелись? — воскликнула Силки, пытаясь перекричать шум. — Он больше никогда мне не позвонит!
— Почему же нет? Он что уже знает о твоей фригидности? — заорала Тамара в ответ.
— Он совсем другой, — кричала Силки.
— Да неужели? Он что, платит за это? Может поэтому ты собралась угостить всех нас, бедных черномазых, рыбой с чипсами? — все расхохотались.
И тут что-то в душе у Силки оборвалось.
— Вы ничего не понимаете, — закричала она. — Для вас предел мечтаний — это Мэрвин. Вы даже себе не представляете что такое свидание с добропорядочным человеком.
— Зато похоже, ты представляешь, — взвизгнула Тамара, побагровев от ярости. — Ты у нас встречаешься только с великими белыми режиссерами и готова вылизывать ему задницу. Почему бы тебе не трахнуть старую обезьяну Либру?
— Да-да, — поддержала Берил. — Задай-ка ему жару.
— Силки трахает Либру, Силки трахает Либру, — вдруг запели они все хором. Корнелиус стоял, глядя на них с глупым видом. Силки бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Ее трясло. Это походило на ночной кошмар. Она поняла, что дело не только в свидании с Диком, это всего лишь стало последней каплей, потому что он столь явно выделил ее и взял с собой, не стесняясь встретиться со своими друзьями. Этот нарыв назревал давно, просто Силки по своей глупости ничего не замечала. По-настоящему все произошло еще во время шоу, когда девушки поняли, что Силки — их звезда. Они были вынуждены осознать это, так как все окружающие понимали это. Но разве она была в этом виновата. Они сами сделали ее солисткой. Она даже посопротивлялась для вида. Она не требовала ни большего количества денег по сравнению с остальными, ни особенных костюмов. Не ей принадлежала идея стоять впереди с отдельным микрофоном; так поступали все солисты. Она не кокетничала с Диком Девере. Она ничего не сделала. В этом-то и было все дело — ей не надо было ничего делать, все происходило само собой, лишь потому, что Бог наградил ее таким голосом. Силки захотелось сбежать на улицу, но ей некуда было идти. Может, это и означало «быть звездой»? Терпеть, как целый день мистер Либра обращается с тобой как с последним дерьмом, а по вечерам выносить ненависть подруг? «О, Господи, Дик…» подумала она и поняла, что ей не хватает его. Он один понимал ее. Как бы ей хотелось знать его номер телефона, чтобы позвонить. Она ударила кулаком по раковине и взглянула на свое отражение в зеркале, — лишенное косметики и искаженное гневом, лицо ее было уродливым. Без парика, со своей короткой прямой стрижкой она походила на мальчика. Если бы Дик сейчас увидел ее, он потерял бы к ней всякий интерес. Не на что было даже посмотреть. Но его, казалось, вообще не заботило, как она выглядит. Он считал ее хорошим человеком. Он бы понял. Она не могла больше оставаться здесь, со своими «друзьями», после всего того, что они наговорили.