В обязанности графа К. Н. Зотова входило наблюдение за обучением русских учеников в Париже. Еще до появления там Абрама Петрова он писал в 1717 году А. В. Макарову: «Приняли их в гардемарины весьма ласково и охотно; только прискорбна душа моя даже до смерти, смотря на их нищету… для чести государевой, я от всей ревности роздал парик, кафтан, рубахи, башмаки и деньги. Желал бы сам быть палачем и четвертовать того, который на смех вас обнадеживал, что здесь гардемаринам хорошее жалование и мундир и квартиры. На день им идет по 12 копеек только, и больше нет ни мундиру, ни квартир. Так мне прискорбно, что легче бы было видеть смерть перед глазами моими, нежели срамоту такую нашему отечеству, и лучше бы их перебить, что просят, нежели ими срамиться и их здесь с голоду морить. Многие хотят в холопы идти, только я их стращаю жестоким наказанием, истинно против своей совести, ибо знаю, что худо умирать с голоду. Надобно одноконечно им присылать по 300 ефимков в год хотя из казны»[278].

Между двумя этими «воплями» Алексей и Абрам писали Макарову и царю, но никто им не отвечал. Судя по текстам, бедствовали российские ученики жестоко, но царю было не до них, а без его вмешательства никто ничего не решал. Странное государственное устройство российское — один лишь царь в силах решить вопросы быта русских учеников, находившихся за границей.

«Всемилостивейший царь и государь!

Не здравый ищет врача, но болящий: как я уже конечно нахожуся внешна и внутренне скорбяща, не имеяй иного дохтора, ни лекарства, разве высокою вашего величества милостию исцелити бедность мою можете. Ей, всемилостивый государь, в крайней нищете уже есмь, и препятствует много бедность наша вам угодное по желанию нашему исполнить, ибо вся науки за ничто здесь не даются, но всякая заплаты своей требует. Я никогда не забуду милости-ваго указу вашего величества, который при отъезде Вашем из Парижа нам дан устно не так, как рабам, но как детям своим, дабы не попасться в тюрьму. Но я воистину сего бо-юся, не ради мотовства, ни гулянья, но ради бедности нашей скорей может статься, ибо милостиво определенным жалованием вашего величества защитить себя двема стами ефимками французскими ни по которому образу невозможно. Умилосердися, великий государь, над бедностью нашею по обыкновенной своей высокой милости, повели прибавить вашего государева жалованья! Призри, милостивый государь и отче, слезно вопиющих к тебе, которые не имеют иныя надежды, ни прибежища, ни заступника, кроме вашего величества!

Истинно, не гипокрицким образом простираем прошение, но слезным, и будем ожидать высокой нам милости вашего величества, всемилостивейшаго нашего царя и государя всенижайший раб Алексей Юров.

Из Парижа, Ноября 1 дня 1718 года»[279].

Письма, подписанные одним Юровым, имеют также самое прямое отношение к Абраму Петрову, к Петру I обращается он не от себя одного.

«Всемилостивейший царь государь!

По многом нашем слезном вопле паки ваше величество трудить кровно принуждены о прибавке вашего государева жалования. Истинно, всемилостивейший государь, мучимся совестию нашею, чтобы за такою нашею бедностию не упустить времени; умилосердися, всемилостивейший государь, утверди высокою вашею государевою милостию то, за что ухватились, дабы из рук нам не упустить. Мы видим, колико милион душ питаются милостивым призрением вашего величества и все радуются, как и мы оною мило-стию воспитаны; порадуй, всемилостивейший государь, истинно скорбящих, повели прибавить вашего государева жалованья, а нам Сава Рагузинский здесь дает через своего корреспондента только по 200 рублев, которыми не токмо пропитатися, ни от долгов себя защитить невозможно.

Всемилостивейший государь

вашего величества всенижайшие рабы

Алексей Юров, Абрам.

Декабрь 24 1718 г.

Из Парижу»[280].

Абрам и Алексей вместе и порознь продолжали жаловаться на жизнь то царю, то кабинет-секретарю, и опять их письма оставались без ответа. 24 июня 1718 года не стало царевича Алексея, и у царя отыскалось время на прочтение отчаянных криков изголодавшихся парижан. Материальное положение российских учеников временно улучшилось. Жизнь Абрама Петрова в Париже его правнук опишет с фантазией и интуицией в «Арапе Петра Великого». Наверное, изображенная в романе жизнь все же далека от действительности: Абрам всеми силами стремился выполнить то, чего желал царь и он сам, — овладеть специальностью военного инженера, но не светскими красавицами.

В 1720 году предполагалось открыть в Ла-Фере высшую военную школу (Ecole de l’Artillerie) с обучением в ней офицеров артиллерии и инженерных войск. Зачисление в нее иностранца разрешалось только в случае, если он вступит во французскую армию. Рискуя жизнью, Абрам год прослужил в действующих войсках и был принят в военную школу. Об этом его поступке М. Д. Хмыров пишет:

«Между тем, с наступлением 1719 г., Испания и Франция объявили одна другой войну, маршал Берквик повел французскую армию к границам испанским — и Ганнибал, вступив в ряды этой армии, инженерным учеником, участвовал при взятии французами Фонтарабии и Сан-Себастиана, был ранен «в подземной войне» (в траншеях) и, за отличие, награжден чином инженер-поручика. Дело в том, что царский крестник-арап, усердствуя оправдать надежды на него Петра, хотел непременно попасть в инженерную школу, которая с 1720 г. открывалась в Меце (ошибка, в Ла-Фере. — Ф. Л.), но не для иностранцев, не служивших Франции. В этой школе Ганнибал учился почти два года…»[281].

Возможно, М. Д. Хмыров ошибся лишь отчасти. До открытия в Ла-Фере военной школы подобные учебные заведения во Франции уже существовали, была военная школа и в Меце. Мы не имеем документов, отобразивших учебу Абрама Петрова во Франции до поступления в Лаферскую военную школу. Из его писем нам известно, что он брал частные уроки, возможно, некоторое время посещал классы в Меце[282]. Для поступления во вновь открытое в Ла-Фере учебное заведение требовалось сдать экзамены по общеобразовательным предметам и представить рекомендательное письмо персоны, близкой к короне. На каждое место претендовали три человека. Абрам Петров поступил с первой попытки. Французские офицеры, обучавшиеся в военных школах, были вполне обеспечены материально, «их содержание соответствовало рангу, который они занимали в корпусе»[283]. Получал ли Абрам Петров деньги от французских властей, мы не знаем, вероятнее всего — нет.

Ранение в голову, полученное Ганнибалом 17 июля 1719 года в бою под Фуэнтерабией[284], давало о себе знать всю его продолжительную жизнь. Служба Абрама во французской армии насторожила Петра I, он не желал терять талантливого молодого человека; к тому же до него доползли слухи о том, что французы не прочь оставить у себя храброго офицера[285]. Пытаясь объяснить свой поступок, Абрам отправил 5 февраля 1722 года А. В. Макарову длинное обстоятельное послание, приведем его заключительную часть:

«Р. S. прошу донести цесарскому величеству, что я был в службе здесь порутчиком инженерским, в котором полку я служил полтора года учеником. Понеже сделали здесь школу новую для молодых инженеров в 1720 году, в которую школу не принимали иностранных, кроме тех, которые примут службу французскую, но я надеялся, что не будет противно его величеству, что я принял службу для лутчего учение, нежели его величество изволит повелит мне пребыть сей год для учение, понеже мы зделали сами без мастеров город для учение атаков разных, также и для подкопов.