Но вообще, купе – это сказано громко. Обособленная деревянная клетка на четыре персоны. Можно было откинуться, опереться затылком о деревянную стену, и поспать…

Один из соседей был мальчишка примерно моих лет, может, чуть старше, длинноногий и широкоплечий, но худощавый. Сразу было видно, что он из небогатой семьи. Не наел себе гладких боков и щек.

Одежда на нем была штопаная— перештопанная, вытертые на коленках штаны и невнятного цвета куртка. Но зато все чистое.

Он сидел, вольготно расположившись на лавке, сунув озябшие руки в карманы куртки, нахально закинув ногу на ногу, почти касаясь меня оттопыренным коленом, и дремал, уткнувшись носом в воротник своей куртки.

Лица его толком было не рассмотреть.

В неясном свете болтающейся от тряски масляной лампы я видела только его темно— каштановые, отливающие медью, чуть волнистые волосы, упавшие на белый лоб. Черные— черные ресницы дрожали на прикрытых веках, под ними – опустившиеся на щеки тени. Острый тонкий нос.

Немного.

Но даже по такой небольшой видимой части его лица можно было понять, что он хорош собой.

Странное дело; рассматривая его поношенную выцветшую одежду, я вдруг поймала себя на мысли, что невольно улыбаюсь, попав под власть его обаяния.

Нет, серьезно – если у него и был какой магический дар, то это, несомненно, обаяние. Даже заплатки на его штанах казались украшением, какой— то декоративной деталью, пришитой очень аккуратно и красиво.

Его жалкий узелок с вещами лежал рядом со мной на скамье. Из него торчало острое перо, старое, потемневшее и изгрызенное, но им все еще можно было писать, и уголок ободранного, заляпанного чернилами учебника.

Все ясно. Тоже студент, и тоже едет в свою академию. Наверняка в какую— нибудь отдаленную, раз выдвинулся так рано, задолго до начала занятий.

Второй сосед был с головы до ног закутан в старый черный плащ. Словно куколка бабочки в кокон. Под плащом была такая же черная потрепанная куртка. По крайней мере, я видела ее высоко поднятый ворот, в котором незнакомец прятал свое лицо. Из— под плаща торчали ноги в белых чулках и в ношеных, исцарапанных, раскисших от осенней слякоти туфлях.

Сверху этот черный бесформенный кокон прикрывала широкополая шляпа с павлиньим, порядком вылинявшим пером.

Когда незнакомец шевельнулся, я с изумлением увидела, что над воротником куртки торчит пара розовых, нежных острых ушей. А из— под шляпы по плечу незнакомца рассыпалась прядь жемчужно— белых волос, льющихся, как лунный свет.

Эльф! Настоящий эльф, мама дорогая!

Я вытаращилась на эльфа, раскрыв рот. Кажется, я даже наклонилась вперед, чтобы заглянуть ему под шляпу, так велико было мое любопытство.

Но рассмотреть что— либо я не успела.

Над головой моей раздался удар, ветхая крыша почтовой кареты покрошилась под стальными когтями. Хриплое карканье раздалось наверху, от которого кровь стыла в жилах.

Я вскрикнула в ужасе, потому что в хриплых воплях грязных птиц мне послышалось мое имя. И в то же миг дремлющий мальчишка, вольготно развалившийся на лавке, оказался рядом со мной, а его крепкая ладонь зажала мой рот, не позволяя и пикнуть.

– Дознаватель тебя ищут? – быстро спросил мальчишка.

Я смогла лишь кивнуть, испуганно тараща на него глаза. Попыталась рвануться и бежать, но он прижал меня крепче.

– Даже не думай, – прошипел он мне в ухо. – Они догонят тебя в три скачка, если ты дернешься!

Как я и предполагала, мальчишка был прехорошенький.

В его чертах сочеталась и расцветающая мужская красота, и невероятное, чарующее обаяние. Когда он улыбался, можно было обо всем забыть. Какой— то редкий магический дар.

Но размышляла я над этим совсем недолго.

У мальчишки оказались ужасно чуткие, ловкие пальцы, просто пугающе ловкие.

Пуговицы моего пальто, с которыми я возилась бы минут пять, под этими пальцами как— то сами собой распустились, и мальчишка плюхнул мне на колени свой узелок. Еще миг – и пуговицы застегнуты, а я уже не я, а толстая тетка с круглым животом.

Со спящего эльфа мальчишка снял шляпу, так осторожно и ловко, что тот и не пошевелился. Только его жемчужно— белые волосы соскользнули с плеч на грудь, и он вздохнул, хмуря брови.

В нашем полутемном закутке стало светло, словно взошла луна, и я онемела. Но полюбоваться эльфом мне не позволили: мальчишка бесцеремонно напялил на меня шляпу, скрыв лицо, и дал доброго тычка в шею, чтоб я скрючилась, как спящая старуха.

Последнее, что я видела, это разбитые башмаки, которые он на меня натягивал, прямо на мои новые туфельки…

Дознаватели были уже близко.

Я слышала, как они каркали, как они пробирались по карете, грубо тыча фонарями в сидящих на лавках людей. Сердце мое колотилось, как сумасшедшее, я вся сжалась в комок. Мальчишка, что меня замаскировал, привалился ко мне боком, скрестил на груди руки, снова закинул ногу на ногу и даже голову на плечо положил – вот нахал! Хорошо, хоть руки не распустил… но в моем положении, кажется, возмущаться было бы глупо.

Искоса поглядывая на проход, по которому метались тени, я замерла, когда увидела длинное черное пальто из тонкого сукна, плащ, словно вороновы крылья, словно рваная тьма, черные сапоги, ряд пуговиц, и руки в черных перчатках…

Чуть приподняв голову, я увидела жуткую маску из потемневшего металла, похожую на череп голубя, с длинным клювом и с пустыми огромными глазницами.

– Девчонка, – прокаркал дознаватель. Он назвал мое имя, невнятно, исковеркано, настолько насколько ему позволяло его птичье горло.

– Никогда его не слышал, – равнодушно ответил мой нечаянный защитник.

Дознаватель поднес свой фонарь поближе к лицу мальчишки. Но фонарь по— прежнему горел ровно, верный знак, что мальчишка не врет. Ну, еще бы! Имени моего мальчишка действительно не знал.

– Уберите свою вонючую чадилку! – меж тем возмутился мой спаситель. – Тут итак дышать нечем.

– Чье? – прокаркал дознаватель, ткнув своим металлическим черненым клювом в сторону моего чемодана. Волна жаркого страха прокатилась по моему телу. Попалась! Сейчас они поймут, что бесхозных вещей не бывает и начнут разыскивать хозяйку!

– Моё, – меж тем преспокойно ответил мальчишка. Фонарь вспыхнул ярче, дознаватель хрипло, насмешливо каркнул.

– Открывай! – злорадно проклекотал он.

Его голос был очень страшен. Будто сама тьма касалась сердца острыми когтями. Такими же острыми и опасными, как черные железные когти на его перчатках.

Но мальчишка не сдрейфил.

Он своей длинной ногой небрежно наподдал моему чемодану пинка, да так, что тот крутанулся и остановился, обернувшись стороной с замками к мальчишке.

Я не успела и подумать о том, как тот будет выкручиваться перед дознавателем. Мальчишка, к моему глубоком изумлению, выудил из своего кармана ключ – мой ключ, на серебристой цепочке! – и неспешно отпер чемоданчик.

Дневник, теплые брюки их клетчатой шерсти – это не могло вызвать подозрений. А вот панталоны… о, господи, стыдоба— то какая! Вороша мои вещи, своими когтистыми лапами дознаватель вытащил мое белье! И теперь оно висело, покачиваясь на его черном когте.

– Это что? – зашипел дознаватель злорадно.

Но мальчишка и теперь не испугался. Глаза его радостно и возбужденно разгорелись.

– Ах, это, – мастерски изображая смущение, протянул он, почесывая в затылке всей пятерней. – Ну, тут, понимаете ли, вот какое дело: я влюблен в свою кузину. Это ее. Да, да, не мое! Я украл это. Нет! Вы посмотрите, какие идеальные очертания!

И он почти благоговейно снял с когтя дознавателя мои панталоны.

Они, конечно, были не новые, но, разумеется, идеально чистые. И даже пахли недорогим порошком. Но мальчишка смотрел на них с нескрываемым восторгом, и даже фонарь дознавателя не реагировал.

Значит, не врет…

– О, господи, – с чувством произнес этот бесстыжий врун. – Это идеально. Это прекрасно. Это эталон!

И он зарылся лицом в белую ткань.