Де Торнье кивнул:

— Брат Жак, распорядись, чтобы им вырыли могилу и подготовили крест. Мы должны сделать всё как надо, чтобы Господь упокоил их души и с миром призвал их в Царствие Небесное!

— Конечно, всё будет сделано… — сержант кивнул и повернувшись пошёл к кормовому настилу, на котором в ряд уже были уложены тела павших тамплиеров.

Бернар де Торнье проводил его взглядом, затем вытащил из ножен и с силой воткнул в палубу свой меч. Все четверо братьев-рыцарей, обратясь к укреплённому на рукояти кресту, молитвенно сложили руки:

— Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam! — Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему воздать Славу!..

Верхний Дунай, малонаселённая лесистая местность в западных землях бывшего герцогства Швабия, Священная Римская империя, ноябрь 1307 года от Рождества Христова.

Холодная ноябрьская волна поздней осени 1307 года люто била в правые борта трёх тяжело идущих шнеккеров. Отрывистый холодный ветер наполнял поднятые меньше чем наполовину белые полотнища их больших прямоугольных парусов, и всё равно скорость кораблей была угрожающе опасной для довольно узкого и потому коварного на этом участке Дуная.

Чтобы как-то сбить свою, всё время норовившую вырасти скорость, этим, куда более пригодным для бескрайнего моря, чем для узкой реки, кораблям — достигавшим в свою длину двадцати метров, но при этом довольно узким — приходилось рыскать на курсе. Делать это, при таком сильном ветре и опасной боковой волне, было не только сложно, но и в достаточной степени рискованно — крутой берег был угрожающе близок, и выскочить на него можно было в считанные мгновения.

В очередной раз, бросив озабоченный взгляд на хмурое, низко висевшее над угрюмыми берегами небо, старший кормчий Халл Фарбьорн, уже не первый год ходивший по этой великой реке и хорошо знавший её коварство, дал знак следившим за парусами людям ещё немного убрать парус. Старший над ними рослый сержант зычно подал команду: заскрипели снасти, и тяжёлое полотнище медленно поползло вниз. Мастер Фарбьорн почувствовал как давление воды, набегающей на лопасть его рулевого весла, немного ослабло, и коротко бросил:

— Так довольно! Крепите!

Сержант, не сводивший с Фарбьорна усталых от постоянного напряжения глаз, снова отдал команду, и парус надёжно закрепили. Его, бывшая и без того уполовиненной площадь, теперь уменьшилась ещё на добрую четверть, и это не замедлило дать результаты. Ходко идущий шнеккер стал меньше зарываться своим высоким носом, однако и боковая качка, в мелкие колючие брызги разбивающая наваливающиеся на его борт волны, ещё больше усилилась.

Это было неприятно, но чем-то приходилось жертвовать, и Халл Фарбьорн, проверив, как теперь корабль слушается его рулевого весла, утвердительно кивнул своему помощнику. Тот тут же поднял вверх копьё с укреплённым на нём условным сигналом: на идущих позади кораблях забегали люди, и за минуту площадь их парусов сделали такой же малой, как и на головном шнеккере.

Караван пошёл медленнее, но ровнее, и старший кормчий облегчённо выдохнул — с одной его заботой стало временно легче: «Эхе-хе!.. Храни нас Господь милостивый, не презри моления изгнанников в юдоли скорби!..»

Если бы один только ветер заботил этого старого, много повидавшего на своём веку воина, он бы сейчас лишь привычно усмехался: и непогоде, и коварству набравшей силу осенней реки. Всё было сложнее, и в этот ноябрьский день, о капризах порывистого ветра Халл Фарбьорн почти и не думал — ветер, как ветер… что на реке, что на море — он всегда был сам по себе: как вздумает, так и задует и либо поможет кораблю, либо, наоборот — помешает ему в его пути… что и говорить: с ветром хоть и нельзя договориться, но понять-то его намерения всегда можно, и то, как он себя поведёт, опытному кормчему всегда ясно…

Увы, судьба сложилась так, что сегодня Халлу Фарбьорну и без хорошо посвежевшего ветра было над чем поразмыслить и о чём неустанно молить Господа…

Обернувшись, он окинул быстрым, но цепким взглядом идущие позади шнеккеры. Корабли шли хорошо, ровно, но старший кормчий опять-таки не смог сдержать невольно вырвавшегося из его груди тяжёлого вздоха. Несмотря на то, что паруса на всех трёх кораблях теперь были свёрнуты на две трети своей высоты, и большие лапчатые кресты красного цвета, нашитые практически на всю их площадь, оказались таким образом практически скрыты, они всё так же легко угадывались по оставшейся видимой верхней, расходящейся на своей вершине, на два рогатых ответвления, части.

Этой, хорошо видимой части красной крестовины всё ещё оставалось вполне достаточно для того, чтобы любой, попутный или идущий навстречу шнеккерам корабль, без труда опознал бы их принадлежность…

Благо подобной встречи, в такое время года и в такую погоду, ни с каким-то случайным попутным кораблем, ни — что было более вероятно — со встречной галерой, старший шкипер особо не опасался. Хвала Господу и святому покровителю ордена Берна́рду Клерво́скому, что сам могучий Дунай пока не встал, скованный льдом, и в это время года был хоть и леденяще холоден, но достаточно полноводен — это давало пусть и призрачную, но всё же хоть какую-то надежду на спасение…

Старший кормчий перехватил рулевое весло поудобней и, твёрдо уперевшись ногой в борт, потянул его на себя. Послушный его воле корабль забрал правее, ближе к стремнине и пошёл ровнее.

«Вот так-то будет лучше… — умение хорошо справляться с тяжёлой работой кормчего не давало Халлу Фарбьорну его обычного спокойствия и удовлетворения. Он нет-нет, да бросал, из-под низко надвинутого на глаза шлема, внимательные взгляды на проплывающие мимо бортов берега. Сейчас они были к нему и ко всем остальным, находящимся на шнеккерах людям, очень враждебны. — …и посему, молю Тебя, Господи: предваряй нас Своей благодатью и умножай непрестанно милосердие Твоё, дабы мы верно исполнили волю Твою, в жизни и в скорбный час нашей грядущей смерти…»

Берега были пустынны, и старший кормчий перевёл взгляд на небо, внимательно осмотрев тяжёлый, затянутый серыми тучами небосвод от зенита и до самого горизонта: «Ничего… и Слава Тебе, Господи! Мы всего лишь люди — преданные тебе и готовые положить жизнь свою во Славу Твою, но мы обычные люди из плоти и крови! Избавь нас, Господи: и от козней дьявольских, и от духа нечистого! Ради предсмертного борения Твоего, избавь нас, Иисус, от всякого зла, несущего нам адскую погибель!..»

В голове старшего кормчего всплыли события недавних дней, когда идущие в глухой ночи шнеккеры подверглись внезапному нападению двух крылатых демонов, убивших семерых братьев, среди которых был и его напарник — добряк Бьорн Бардайл. Фарбьорн вспомнил, как хоронил его обезглавленное и истерзанное демоном тело и горестно вздохнул: Бьорн хоть и был в ордене уже больше десятка лет, но суровые законы орденского братства не изменили его характер. Сколько Халл знал Бьорна, тот всегда — как бы тяжело ему не было — старался оставаться жизнерадостным и полным надежд человеком. Для Халла Фарбьорна он был не только братом по ордену, но и верным товарищем по жизни и по долгим годам совместного плавания: «Упокой Господь его чистую душу!»

Фарбьорн взглянул на возвышающийся в носу шнеккера форкастль. Теперь он был огорожен большими пехотными щитами, а на его площадке, в полном боевом снаряжении, постоянно находилось пять арбалетчиков и один из сержантов-конвентов. После той трагической ночи, что унесла жизни семерых братьев, это была вынужденная мера: кто знает, не вернутся ли снова те жуткие крылатые твари, не появятся ли они из-под облаков и не обрушатся ли на головы тамплиерам, как это было в прошлый раз?..

«Храни нас, Господи, не дай погибнуть, помилуй и спаси!..»

Под грубым навесом, из свёрнутого в несколько раз запасного паруса, закрывавшего от посторонних глаз внутренности головного шнеккера, их было всего четверо.