Первым был рассудительный и хладнокровный Гуго фон Вайнгартен. Он был единственным среди них, кто хорошо знал эти земли и протекающую через них великую реку — единственный путь, оставшийся для них относительно свободным.

Вторым был Бернар де Торнье. Этот могучий бургундец то и дело касался головой державшей полог деревянной перекладины. Из-за бортовой качки это было неудобно, и он то и дело хватался за неё, одетой в кожаную рукавицу рукой.

Третьим был горячий, как огонь, Робер де Ридфор. Даже та опасная скорость, с которой шли корабли, казалась ему недостаточной, и он всё время бросал красноречивые взгляды на четвертого, находящегося под навесом мужчину — Филиппа Сен-Жерара, устало сидевшего на одном из расставленных вдоль бортов сундуков. Казалось, он настолько ушёл в себя, что не замечал ни этих взглядов де Ридфора, ни всего остального, происходящего на корабле и за его бортами.

Все четверо были братьями-рыцарями, и все четверо были последней надеждой гонимого и безжалостно уничтожаемого, на огромных пространствах христианской Европы, военно-монашеского ордена.

Ирония горькой и страшной судьбы… Казалось, что ещё совсем недавно, они были хозяевами всех путей: наземных, речных, и морских, и пять тысяч их командорств, разбросанных на огромном, от Португалии — до Кипра, европейском пространстве, обеспечивали защиту, кров, хлеб и ночлег не только им — рыцарям Храма — но и всем честным христианам, особенно тем, кто, совершая богоугодное дело, стремился совершить паломничество в Святую землю.

Всё это было ещё недавно, но, жажда богатств и зависть французского короля Филиппа Красивого взяли верх над его лицемерно выставляемыми напоказ христианскими добродетелями, и ранним утром чёрной пятницы тринадцатого октября, его сенешали вскрыли запечатанные королевской печатью конверты с секретным приказом об уничтожении официально подотчётного и подчинённого исключительно Римскому Папе ордена.

На рассвете этого дня королевские воины, во главе с придворным советником короля Филиппа — беспринципным карьеристом Гийомом де Ногарэ, ворвались в семибашенный парижский Тампль.

Этот высокий и крепко сложенный за́мок был практически неприступен. Тамплиеры не пожалели на его строительство ни времени, ни средств, и когда его мощные стены возвысились в центре Парижа, а над его башнями гордо заколыхались на ветру большие белые знамёна с красным крестом, никто не удивился тому, что именно в нём разместилось главное командорство разросшегося по всей Европе ордена храмовников.

К сожалению, иногда человеческая зависть и алчность бывают сильнее самых мощных каменных стен. Так случилось и с могучим Тамплем. Для Филиппа Красивого, он был не просто за́мком, в его глазах он выглядел ненавистным символом того, что кто-то другой, в подвластной ему Франции, может быть богаче и удачливее его самого — жестокого и беспринципного, но зато полновластного монарха!

И ещё… по мнению опозорившегося на всю Европу «Красноносого» короля, какое другое место, как не страстно ненавидимый им Тампль, самым лучшим образом мог служить храмовникам главным хранилищем «несметных» богатств их ордена: золота, серебра, драгоценностей и, что для этого бесчестного человека тоже было отнюдь немаловажным — его собственных долговых расписок?..

Кто помог воплощению преступного замысла французского короля? Только ли его корыстолюбивые советники? Может — сам Дьявол или какой-то из его слуг, отвечающий за воплощение в мире людей жадности, подлости и предательства, приложил к сему злодейству свою когтистую лапу? Запуганный Филиппом слабовольный Папа Римский Климент Пятый об этом трусливо умолчал, и потому причина этого, вошедшего в историю и ставшего символом несчастий, преступления перед христолюбивым крестоносным воинством навсегда осталась под завесой тайны.

Так или иначе, но тринадцатого октября 1307 года от Рождества Христова, неприступный Тампль пал, он был взят быстро и без кровопролития.

Вопреки ожиданиям самого де Ногарэ и командующих штурмом королевских офицеров, больше пятисот бесстрашных рыцарей Храма, находящихся внутри Темпля, не оказали захватчикам никакого сопротивления.

Братья-рыцари и сам Великий магистр ордена тамплиеров — Жак де Моле (как понимала четвёрка плывущих на шнеккере рыцарей — по всей видимости — его последний Великий магистр) были арестованы. Не смея противиться воле христианского монарха и не ожидавшие от него такого подлого предательства, они были на месте лишены своих знаков отличия и духовного сана, закованы в цепи и брошены в подвалы своего же собственного замка.

К вечеру этого, проклятого на все времена дня, уже были арестованы почти все тамплиеры Франции, а гонцы Филиппа Красивого уже загоняли взмыленных коней, развозя его секретные письма во все монаршие и герцогские дворы Европы. В этих клеветнических письмах были ложные обвинения в адрес рыцарей Храма и призывы к их арестам, пыткам и, что было несомненным стимулом забыть про собственную христианскую совесть и честь — полному отчуждению в свою личную пользу всего их имущества.

Как голодные волки на стреноженного скакуна, почти все европейские короли, герцоги и папские епископы, за исключением разве что некоторых из тех, что правили в германских землях, слетелись на орденские командорства и, после проведения повальных арестов, начали их разграбление.

Наивные глупцы!.. — неужели они думали, что испытанные тяжёлой двухвековой войной с неверными рыцари Храма так глупы и доверчиво наивны, чтобы позволить предателям дела Христова вот так вот просто лишить себя всего того, что было завоёвано пролитой кровью тысяч тамплиеров, отдавших свои жизни в сражениях во славу Господа? Ладно уж — их бренные тела… — что для монахов — воинов они стоили?.. — это были всего лишь плотские сосуды, которых ради правого дела было не жалко, ведь палачи и купленные королём судьи были подобны сарацинам — те же враги, пощады от которых никто из храмовников никогда не просил и не попросит…

Пусть будут изуверские, далёкие от христианских добродетелей пытки, пусть длятся страдания и унижения — они лишь укрепят их бессмертные души и позволят им предстать перед Господом в признанном Им величии выполненного ими долга. И так будет, ибо со времён основателей ордена Храма — доблестных рыцарей Гуго де Пейна и Годфри де Сент-Омера, его бессменный девиз гласил: «Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam!» — Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему воздать Славу!

Но вот «сокровища» — всё то, что так нестерпимо жаждали у них отнять — это было уже нечто совсем другое. Предвидя неотвратимо грядущую беду, Великий магистр здраво рассудил и решил, что они могут пригодиться в дальнейшем, для нового, не менее славного и самоотверженного служения Господу, после грядущего возрождения ордена Храма.

Жак де Моле твёрдо верил, что это возрождение произойдёт неизбежно: мир не терпит нарушения равновесия — чаша зла и тьмы не может долго перевешивать чашу добра и света.

Великий магистр хорошо понимал то, как устроен мир и твёрдо верил, что наступит час, и орден Храма обязательно возродится. Пусть даже это возрождение произойдёт и не сейчас, если устроенные королём лицемерные судилища над тамплиерами приведут их на костры. Пусть оно произойдёт много после, когда для этого придёт время — то время, когда для защиты христиан от кривого мусульманского меча, от деспотии и тирании собственных, погрязших в разврате и грехах правителей, снова понадобится твёрдая сила святого крестового воинства. Именно тогда братья-рыцари ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова, как могучие мифические фениксы, восстанут из пепла инквизиторских костров и снова встанут на защиту христианского мира, и это время настанет, ибо так говорило Великое пророчество…

Думы четырёх братьев-рыцарей были тяжелы, так же, как были тяжелы и десятки нагруженных христианскими святынями, золотом, серебром и вывезенными из Леванта церковными драгоценностями сундуки, равномерно распределённые по всем трём, идущим по Дунаю кораблям.