А потом Даша почувствовала, что кто-то гладит её по плечу. Она открыла глаза и увидела, что старуха сидит на земле рядом с ней и протягивает стакан с водой.

– Ну, прости, деточка! Глупая была шутка, ты права. Надо было такси вызвать, конечно.

Даша выпила воды, успокоилась, высморкалась. Только сейчас заметила, что воздух густой и тягучий – невыносимо пахнет чем-то сладким. Подняла глаза. Прямо перед ней, за покосившейся створкой ворот, стояло раскидистое апельсиновое дерево, усыпанное белыми цветами вперемешку с крупными оранжевыми плодами. «Зачем же она в магазине апельсины покупает, если у неё своих полно?»

Старуха сидела рядом и тихо, будто сама с собой, говорила:

– Совсем я тут одичала, в этой глуши. Сын уже лет двадцать как уехал, внуки выросли – им теперь неинтересно у меня гостить, давно не приезжали. Соседей нет. Людей редко вижу, скучно мне тут одной. Какие только глупости не лезут в голову. Вон, пистолет игрушечный стала с собой носить – внук оставил, ещё когда маленький был. Думала, если нападёт кто, хоть напугаю. А вместо этого сама на тебя напала. Не знаю, что на меня нашло. Прости.

Коза стояла перед хозяйкой, внимательно слушала, кивала рогатой головой.

– Ладно, поеду я. Поздно уже, – Даша села в машину, посмотрела в зеркало на козу: «Не задавить бы», но старуха крепко держала свою питомицу за волнистые чёрные рога. «Всё, проехали. Не думать. Забыть, как дурной сон». Даша покрутила ручку радио, нашла музыку: это хорошо, это поможет отвлечься. Сделала погромче, начала подпевать, постукивая пальцами по рулю. Дорога резко повернула, лес кончился, и впереди раскинулось бледное небо, по которому рыжим апельсином катилось предзакатное солнце. Даша вырулила на шоссе и помчалась вниз, в город, лежащий далеко под горой.

Дома поспешно переоделась, с грустью посмотрела на испорченный костюм: «Не надо было на траву садиться. Попробую в химчистку отнести – может, выведут эти пятна. А вот носила бы пончо, как некоторые… – Даша поморщилась, представив себя в ярко-оранжевом балахоне. – Да ну, ещё чего не хватало!»

Разбирая продукты, выронила на пол большой апельсин. Тот самый, который не захотела отбирать у старушки. Оказывается, та незаметно положила его в Дашин пакет. Даша подняла апельсин, повертела в руках. «Как же меня угораздило с этой старухой связаться! Почему я вообще согласилась её подвезти? Никогда ведь так не делала!»

Даша вспомнила, как старуха стояла у дорожки со своей коричневой козой: худое морщинистое лицо над высоким воротом свитера, всклокоченные седые кудри, хитрый взгляд. «Вот и повод заехать к ней в гости: отвезу ей этот апельсин, скажу, что она его в машине забыла», – и Даша улыбнулась, впервые за этот долгий день.

Ye Powers that smile on virtuous love,

O, sweetly smile on Somebody!

Frae ilka danger keep him free,

And send me safe my Somebody!

Robert Burns

Антон с Олей стояли под большой афишей нового фильма – красной с золотом – «Антоний и Клеопатра». Обе руки мальчика были заняты портфелями. Он отбивал их коленками – то один, то другой, внутри гремели ручки в пеналах – и рассказывал подруге:

– Я вчера к бабушке на работу зашёл, как раз попал на вечерний сеанс и посмотрел краем глаза. Про любовь!

– Для взрослых. Нас всё равно не пустят.

– Проберёмся. Я уже придумал как. Нам обязательно надо, раз у нас любовь. И у нас имена даже похожи.

– Антоний – да. Но Клеопатра…

– Ты начало посмотри – Клео и Оля – разве не похожи?

Оля сомневалась. И Клеопатра была такая красивая – одета в золотые одежды, вся сверкающая, яркая. Оля была в школьной форме, с двумя косичками, перевязанными коричневой лентой, и пальцы в чернилах. Но ей было приятно, что Антон видит в ней сходство с актрисой.

С Тошкой они ходили в один класс, а до этого были в одной группе детского сада. И живут рядом на одной улице. Оля так привыкла к тому, что они всюду вместе, что известие о Тошкином переезде ещё не совсем уложилось у неё в голове.

– Так вы когда переезжаете?

– Сразу, как четверть закончится. Заберём документы. Я буду ходить в другую школу, рядом с домом.

Вечером Оля рассказала всё маме, по секрету. Просто не могла не поделиться – и про переезд, и про Клеопатру. Она никак не ожидала, что мама тут же перескажет всё папе, а он расхохочется и будет теперь её всё время поддразнивать:

– Эй, Клёпочка! Клеопатра, сколько двоек сегодня принесла?

А через неделю мама объявила, что Оля уезжает на всё лето к бабушке в Донецк. Так она и не успела посмотреть фильм. И толком не попрощалась с Тошкой – так всё быстро произошло.

В Донецке было хорошо. Бабушка в первый же день напекла хворост – окунала форму на длинной палочке сначала в тесто, а потом в кипящее масло, и вытаскивала на поднос золотистые хрустящие розы. Их можно было есть прямо горячими, запивая молоком, а можно было остудить, посыпать сахарной пудрой и взять с собой на блюдечке во двор.

Вечером Оля сидела в густом малиннике у самого забора и выбирала самые сочные и спелые ягоды, пушистые и сладкие, они сами падали в ладонь. На уличной лавочке с другой стороны забора уселась соседка тётя Муца, жена дедушкиного брата, и рассказывала другим кумушкам:

– Ольку-то, слышь, на всё лето к Нинке прислали – из Крыма сюда. От моря. Ты подумай, никому девка там не нужна. Свекруха заявила, что не будет с ней возиться, у ней своих дел полно.

– Ой, разведётся Галка с ним, помяни моё слово! Мужик у ней никудышний совсем, даром что моряк. Прошлый раз, как приезжал, ни одного дельного слова от него – всё хиханьки да хаханьки.

– Дык она, небось, и позарилась на него, что моряк. Денег они гребут!

– Та тю на тебя! Не больше, чем в шахте!

– О том я и говорю: разведутся!

Оля продолжала запихивать в рот красные ягоды, но вкус у них изменился. Сладость ушла.

В конце месяца неожиданно пришло письмо от Тошки.

«Здравствуй, Клео!

Я так и не ходил на этот фильм. И ты не ходи, если у вас он идёт. А то будет нечестно.

Я уже переехал на новую квартиру. Она на самом высоком пятом этаже. И у нас есть балкон, прямо из зала. Там можно вешать бельё и курить. Я пробовал курить с пацанами на улице. Не понравилось.

Двор здесь огромный. Очень много детей. Есть футбольная площадка. Мы с пацанами всё время играем в футбол. Девок тоже много. Но все какие-то дуры. Дразнятся и нарываются.

По выходным ездим на море, на Омегу. В прошлом году было веселее на Херсонесе. Помнишь, как мы ныряли там? А потом играли на раскопках? На Омеге очень мелко и полно народу. Плывёшь и натыкаешься на кого-нибудь.

Когда ты вернёшься? Твоя мама говорит, что в конце августа. Это долго. На конверте я написал свой новый адрес. Пиши на него.

Твой Антоний».

Оля тут же написала ему ответ – на открытке с видом Планетария – они ходили туда с дедом. Ужасно интересно было – звёзды, планеты. И про планетарий Тошке рассказала, пусть не думает, что она тут скучает, пока он там в своём многолюдном дворе в футбол играет. Только вот никак не могла решить, как подписать открытку – своим именем или всё-таки «Клео». Лучше, конечно, Клео. Красиво. И даже немножко таинственно. Но ведь открытку может прочитать любой – она без конверта. А Оле не хотелось, чтобы их тайну узнали все. И стали бы смеяться, как папа. Поэтому открытка всё лежала и лежала у Оли в тумбочке.

Бабушка каждый день что-нибудь пекла или жарила. Вкусненькое. На день рождения Оли – ровно в середине лета – сделала трёхъярусный торт с грецкими орехами, политый шоколадом. Вот бы такой есть каждый год! Бабушка сказала, что у Оли первый юбилей – десять лет, круглая дата. Народу собралось – вся улица – и дети, и взрослые. Стол поставили во дворе под старой грушей, но дети быстро поели и побежали гулять.