Нас выписали, когда Полине исполнилось 3 недели, к этому времени она уже успела прибавить в весе около 500 граммов, и её состояние уже не вызывало опасений, однако при одном взгляде на неё становилось понятно, что она нездорова, и дело было совсем не в альбинизме. Можно было подумать, что её мать злоупотребляла алкоголем, курила во время беременности и в придачу была наркоманкой.

Мне было жутко стыдно перед Егором. И хотя я просила маму связаться с ним и сообщить новость, мне даже представить было страшно, что парень подумает при взгляде на малышку. И всё же утаивать от Егора факт рождения его пары я не собиралась. Пусть видит. Пусть знает.

Первую неделю в доме царила тишина: Полина спала почти всё время. Мы купили в комнату тёмно-синие занавески, даже коляска была тёмного цвета, чтобы свет не резал Полине глаза, так как они у неё были сверхчувствительные. Она была полной противоположностью Максима, и сравнение это было не в её пользу.

Дилан, как приходил с работы, вечера проводил рядом с дочерью, мы все вместе ходили гулять с коляской. Перед сном, я поила дочь отваром живицы, чтобы она хорошо спала и лучше набирала вес. За ночь я вставала всего по 2–3 раза, Полина давала нам поспать.

Дилан позвонил матери и сообщил о рождении Полины, она задала ему всего один риторический вопрос и всё. Отца он тоже оповестил, но тот и вовсе решил, что Дилан просит у него таким образом денег. В целом остался неприятный осадок после разговора с его родителями.

На день рождения Дилана мы ездили в Нижний Волчок, мама нашла Егора и пригласила его в гости. Егор совершенно не знал, как обращаться с детьми, поэтому сначала боялся брать Полину на руки. Его реакция, вопреки моим опасениям, была лишена негативных эмоций: парень уставился на малышку так, словно впервые узнал, что такое счастье. В глазах у него стояли слёзы, но он улыбался.

Также в тот день в деревне появилась и Света, она попросила меня отойти на пару минут, чтобы поговорить:

— Мама мне рассказала, как всё случилось. Я хотела сказать, что была не права тогда в кафе: мне не следовало бросаться угрозами.

— Очень надеюсь, что некоторые подробности больше никогда не всплывут на поверхность. — ответила я.

— Я тоже не ангел. — сказала она, имея в виду свои измены Сашке. — Мне хочется, чтобы мы продолжали общаться, семья же всё-таки…

— Родные не поступают так, как ты, Света. От твоих слов зависит судьба моей семьи, и ты не упустила возможности воспользоваться этим, перешла на шантаж.

— Я понимаю, что это гадко! Ты у нас знаешь, что такое быть любимой и счастливой, а всё моё счастье всегда как по волшебству превращалось в один большой облом! Это было сказано из зависти, понимаешь? Из зависти, что ты живёшь, а я — имитирую…

— Извини, трудно понять.

— Я не собираюсь рушить вашу семью. Правда. Ты моя сестра, и я люблю тебя.

— Ладно, проехали. — не стала дальше выяснять отношения я, и уж подавно мне не хотелось признаваться в ответной любви.

Разговор был закончен неловко, причём я понимала, что рано или поздно его нужно будет довести до логического конца. Я вернулась к своим и постаралась держать на лице улыбку, чтобы никто не заметил тревоги в моём взгляде.

Вся моя жизнь теперь свелась к ведению домашнего быта: я старалась уделять как можно больше внимания детям и содержать дом в порядке. При всём внешнем благополучии я не чувствовала себя счастливой, ежеминутное чувство тревоги не покидало меня. Гормоны продолжали выбрасываться в кровь, я с нетерпением ждала, когда можно будет хотя бы на полчаса остаться наедине с собой, чтобы превратиться и предаться безумию.

Летом я увезла детей в Нижний Волчок, а Дилан остался в городе и приезжал к нам по выходным. Разлуке Дилан был не рад, но отпустил, потому что я расстаралась и привела очень веские доводы в свою пользу.

Официальной причиной нашего летнего пребывания в гостях у бабушки была спокойная деревенская атмосфера, чистый воздух и относительная безопасность для жизни неугомонного Максима. В деревне у него была целая толпа друзей, с которыми он забывал о своей страсти к компьютерным играм.

Также повлияли на решение уехать бессонные ночи: Полина истошно кричала сначала от колик, потом от режущихся зубов. У меня и на сына-то внимания не всегда хватало, а уж на мужа — и подавно. Мои желания свелись к физическим потребностям: поспать, поесть и сбросить напряжение.

Мы уехали и тем самым дали Дилану возможность спокойно спать будними ночами и быть освобождённым от обязанностей по уходу за младенцем. Нет, Дилан вовсе не отлынивал от помощи нам, но манипуляции с младенцем получались у него настолько неловко, что мне легче было всё сделать самой.

Для меня лето в деревне было, прежде всего, возможностью выходить на охоту. Полчаса на велосипеде — и я в Верхнем Волчке. И я пользовалась этим приятным преимуществом каждый раз, когда мама соглашалась посидеть с Полиной.

После всех перемен, которые довелось претерпеть, наша с Диланом интимная жизнь оставляла желать лучшего: чувство вины перед новорождённой дочерью не покидало мои мысли ни на час. Мне даже снилось, как я страдаю от последствий своих опрометчивых решений. Я слишком скрупулёзно подошла к делу несения своей ответственности, и от этого наша жизнь снова перевернулась.

Нет, между мной и Диланом случалась близость, но она была лишена страстных порывов, словно мы оба устали от этой жизни и все наши желания горят только вполсилы.

Но было во мне и то, что полыхало необузданным огнём. Не знаю, может, в моём организме что-то сломалось, но я использовала любую возможность, чтобы сбежать охотиться.

Иногда я чувствовала, что зверь во мне становится сильнее человеческой сущности, как будто я создана для чего-то большего, чем просто воспитание детей. Но оставлять Максима с Полиной на шее мамы было бы плохим решением, тем более, Максим очень тянулся ко мне, старался помогать и к сестре относился хорошо. Спали мы в моей бывшей комнате, места хватало всем.

В августе у Полины начали резаться зубы, ночами она спала по полчаса, не больше, я ставила палочки на листке, сколько раз мне пришлось встать, цифры колебались от 10 до 23-х раз. Как-то ночью я была настолько утомлена, что не нашла в себе сил в очередной раз подойти к её кроватке. Меня начал тормошить Максим:

— Мама! Мама! Вставай! Она же плачет!

— Отстань… — сонно пробормотала я, на что последовал довольно ощутимый толчок мне в плечо.

— Но ей же плохо! Вставай! — сердитым голосом потребовал Максим.

Весь сон у меня как рукой сняло.

— Всё, встаю, иди, ложись. — сказала я и взяла Полину на руки.

Этот случай прочно врезался мне в память, и больше я никогда не позволяла себе такого. Ребёнок — это ответственность. Ребёнок — это человек, которому нужно помочь вырасти и научиться жить.

Дилан обычно приезжал в пятницу поздно вечером, а уезжал в понедельник рано утром. Последний раз я бывала дома в июле, когда возила Полину на прививку (в сельском медпункте нужная нам вакцина закончилась).

К пяти месяцам Полина достигла развития двухмесячного ребёнка, интересовалась только одной игрушкой: деревянной лошадкой, которую ей вырезал Егор. Мне было страшно это признавать, но у неё имелись явные отклонения в развитии, она даже не реагировала, когда её называли по имени, хотя было абсолютно точно известно, что она всё слышит.

Меня бесило, что Дилан слишком спокойно относился к тому, что Полина отличалась от нормальных детей, как будто не замечал этого. Он выглядел вполне счастливым, когда держал дочь на руках, а мне больней всего было смотреть на своих детей: на Максима, такого здорового, красивого, полноценного, и на Полину, его полную противоположность.

Егор частенько бывал у нас в гостях, я даже доверяла ему прогулки с Полиной во дворе, а сама в это время занималась дома стиркой, стряпнёй или собирала в огороде ягоды, абрикосы или виноград и тайно мечтала свернуть чью-нибудь шею.