Святой Дед сегодня вытворяет чудеса: Под украи́нскую наливку «Спотыкач» Он в мутных бликах медного Креста Всем увидел тысячу удач. Он был доверенный кудесник И потихоньку слову Божьему учил, И был совсем не пролетарский буревестник, И только о надежде говорил. Он, может, тоже был не без греха, Славянский брат с глазами голубыми. О Божьей милости он повторял слова, Встречаясь с безнадежными больными. Блаженный, за своим смирением Прошёл дорогу тюрем и войны. А вот сейчас за каждым к небу обращением Молил во благость чьей-нибудь души. Когда забили в барабаны братоубийственной войны, Он понимал, что победителей не будет, Но не понимал, за кем Славянский Спас нести, И с кем там Божье благоденствие пребудет. Он замолчал, как соловей в неволе, Потух в глазах и заболел душой. И в час полуденный в цветущем русском поле При ясном свете отошёл Святой. Ни о чём Частое моргание, никчёмный разговор, Наградой за старание – в картах перебор. Хлопают в ладоши на выводы докладчика, А на грудях у барышни – советская геральдика. В приёмке стеклотары мается толпа В похмельных испарениях и грохоте стекла. У маленького братика болячка на руке, Он скулит и чешется от этого Пирке. У бабушки в трамвае украли кошелёк, А пионеры строем шагают на урок. В первомайский праздник сыто и светло, Когда на корку хлеба сгущёнки натекло. Когда Когда стоишь босой в промёрзшем поле, В окружении голодного зверья, Твой палец – на курке свободы воли, Если рядом не предавшие друзья. Когда упавший снег, как саван погребальный, На заплёванную землю опустился, Я вползаю в тонкий мир астральный, Где мой ангел-охранитель затаился. Почему-то жар костра совсем не греет, Хотя кожа пузырится от огня. Что внутри сломалось и дряхлеет Без слез и криков изуродует тебя. Когда уже плевать и растереть, Что приговор тебе выносит сталинист, И безразлично – слышать и смотреть, Что твоего ребёнка лечит атеист. Когда жертва презирает палача, Уходит мир привычного комфорта, Но ровно разгорелась поминальная свеча, А бабочки вспорхнули с праздничного торта. Когда закончится словесная пурга, И ты меня прикосновением разбудишь, Я помолюсь и за себя, и за тебя. Не осуди, и не судимым будешь. Другу
Мне тогда почти исполнилось шестнадцать, После восьмого выгнали за то, что был зубастый. А ему почти подкралось восемнадцать, Он был с белыми ресницами, рыжий и вихрастый. На пальце перстень с розовым кристаллом, В губах мундштук от папиросы «Беломор». Он явно был отвергнут комсомолом За чуждый коллективу кругозор. Мы оба выросли средь уличных помоек, В бараках довоенного комфорта. Там было видно, кто по жизни стоек, И тех, которые совсем другого сорта. Ему ничто не было кисло и не остро, И в водке его было не унять, Но только он доходчиво и просто Сумел поведать, что такое мать. Он песни пел на простенькой гитаре О правде и умении простить, О том, что не сторгуешь на базаре, И чтобы дружбу не случилось хоронить. Зачем же ты ослаб и уступил, И к смерти дал себя приговорить? Спасибо, друг, что главному учил — Уметь надеяться, поверить и любить. Часть II. Воскрешение Воскрешение Смотрю – деревья ветер загибает, И всё живое прячется под крышу. Злой норд-вест со стен рекламу отрывает, А с ней и театральную афишу. Дождь нещадно город избивал, Переполняя русла тротуара. Я сам себя сегодня не узнал В грохоте природного кошмара. Театральная афиша на воде блестит, Оратория эпическая тонет. Кому-то жизнь виолончелью прозвучит, А кому и в колокол позвонит. Собачка на ветру не может устоять, Её, наверное, под крышу не пустили. В такие дни грехом считалось выгонять, Но где-то эту заповедь забыли. Через окно всё блекло и размыто, Я иду собачку выручать: Мне с детства было намертво привито, Живое не оставить умирать. Вокруг меня кипящая земля, Я в руки принимаю жизни сотворенье И беру кусок афишного листа. Для нас троих сегодня Воскрешение. И тех Если самое заветное желание — Куда-нибудь в сторонку отвернуть, Когда не хочется ни дружбы, ни внимания, Значит, время наступило от всех передохнуть. Пусть мир меня сегодня позабудет, Пусть все будут неприветливы и даже холодны, Но тогда во мне никто присутствовать не будет, И я увижу жизнь со стороны. Чтобы здраво оценить, кого недоглядел, По кому страдал и над кем смеялся, Усмотреть своих возможностей предел, И тех, кого терпеть не мог, и тех, с кем уживался. Увидеть тех, кто строил переправы, И кто пришёл, чтобы отравы подложить, И даже тех, кто языками вырыл ямы, И тех, кто замахнулся руку отрубить. Кто чему-то присягал и кому-то клялся, Не на своих дорогах мозоли натоптал, Он не казнил себя, когда сдавался, И лишь в бессилье малодушничал и врал. Лишь любовь все это сможет одолеть, Её ничем не завернуть, не засмущать. Только прожитым не стоит заболеть, Оттуда ничего не будут возвращать. |
