Адажио Она ходит в платье кутюрье Антони, А я – в затертых адидасовских штанах. Она слушает Томазо Альбинони, А я – песни под гитару во дворах. Она, как космос, далека и недоступна, А светит словно полная Луна. Как икона в Храме – неподсудна, И в то же время, будто мрамор, холодна. Я ещё охоч был фантазировать, Когда сам себя не мог унять. Меня тогда могли казнить или помиловать, Мне всё хотелось в ней обожествлять. Я придумал и Томазо Альбинони, И портрет от Пабло Пикассо. Меня тянуло к призрачной Мадонне, Как тянет птиц в открытое окно. Сказали, что Мадонна повенчалась, И, словно в сказке про кривые зеркала, Больше никогда не улыбалась И злобно, по-мужицки, запила. Всё прячется за долгие года, Но, слушая Томазо Альбинони, Мне к горлу подбирается тоска По той не поцелованной Мадонне. Крестик Когда время разбегалось кругами по воде, Многие держали кукиши в кармане. Кликуш и ворожей сжигали на Кресте, А не попавшиеся кукиш целовали. Для кого-то крестик – просто украшение, Как коралловая нить на шее дикаря. А для кого-то – вещь, подманивать везение, И с которой, извернувшись, выскочишь с огня. Это для кого-то главный аргумент, Когда всё будет нерешенным и опасным. Но про него забудут в тот момент, Когда всё вновь покажется прекрасным. Кто-то лижет водку в страшную субботу, Плюнув на листы календаря. Он сегодня выполнял грязную работу, Тем самым и отрекся от Креста. Крестик утонул в церковной Иордани, Из-за тучи пялится пьяная Луна. Кто-то тихо стонет в сгустившемся тумане — Это умирает в людях доброта. Оно, конечно, будет искупленье, Дождемся нового пришествия Христа, Уже давно идёт переполнение Общего плавильного котла. Вам До чего дотянетесь, блуждая в повседневности, Тем старайтесь радовать себя. Отыщите капельку участия и нежности В красках возгорающего дня. Для вас восходит Солнце на Востоке И как море разливается заря. Для вас глухарь токует на протоке, И мигает в небесах последняя звезда. Не поминайте то, что не смогли, А восторгайтесь тем, что ещё сможете. Вам суждено до лучшего дойти, А когда дойдёте – кратно приумножите. К вам день сегодняшний с подарками придёт, С теми, о которых вы мечтали. А ещё цветов охапку принесёт, И вам Шопен сыграет на рояле. Конечно, день восстанет и всё вокруг заполнит Пустыми разговорами и тиканьем часов, Но свет пришедший поимённо помнит, Кто дожидался алых парусов. Любите, сострадайте и горите, И дыханьем своего тепла Не проснувшиеся души пробудите И обретёте крылья для себя. Май-октябрь
Зачем бы вдруг черёмуха цвела, Когда ва́жны только ревность и война? И зачем такая музыка нужна, Когда лопнула последняя струна? А если ржавчина поселится в мозгах, Как шум волны в портовых городах, Её не вывезет ни совесть и ни страх, Закованные в каторжных цепях. А если что-то не прочитано в глазах, То это грусть в непаханых полях, Как тоска в чужих аэропортах О забытых и не встреченных друзьях. И надо будет вовремя жениться, Чтобы было много счастья напоказ, А не идти полмиру поклониться, Чтобы понять, что миру не до нас. Я поклонюсь уставшей головою Теплу полей и синему дождю. Что не случилось нам узреть с тобою, Пусть прорастет фиалками в саду. А черёмуха для каждого цветёт, Её ни окриком, ни пулей не возьмешь. А что до музыки, то музыка живёт, Даже если сам, отчаявшись, уйдёшь. Любит, не любит Прорастёт шиповник из песка, Запетляет пьяная дорога, Отрыгнут похмельем города, И сбежит девчонка-недотрога. Рыбка заиграет на заре, Бродит ёжик в утреннем тумане. Передрались братья во Христе Из-за шлюх в заблеванном шалмане. Им теперь не петь и не писать, Всё, что помнили – уже поперепели. Кто желал особенную стать, Как-то резко жить перехотели. Смелый пляшет у ворот тюрьмы, И гремят гранёные стаканы. Трус рыдает на восход Луны, Вывернув дырявые карманы. Где бараки были – вырос лес, Там прячут одичалую ромашку. Каждый ищет для себя чудес, Только жить не хочет нараспашку. Из чёрной тучи грохнут барабаны, И главной болью, посланной с небес, Для всех останутся нелеченные раны Того, кто в муках умер и воскрес. |
