— Ты об этой Лене сейчас говоришь? — Сергей не понимал какую «вторую сторону» имеет виду Мстислава.

— И о ней тоже! — недобро усмехнулась любовница.

Звездинская сжала пальцы рук так, что побелели костяшки.

Первым желанием было побежать в жилой корпус, вытащить из кровати за волосы эту маленькую дрянь и отхлестать по смазливой мордашке!

Но она давно привыкла, что называется, загребать жар чужими руками. Девчонка никуда не денется, а сейчас нужно выпустить пар так, чтобы никто не понял причину её злости. Мстислава распахнула дверь кабинета и увидела Милочку.

— Опаздываешь, голубушка! — рявкнула так, что Людмила, не ожидавшая окрика, вздрогнула. — Зайди ко мне! — добавила, поняв, что ей собираются возразить, сославшись на урок. — Немедленно!

Милочка стояла перед Мстиславой чуть ли не навытяжку.

Умела подруга нагнать страху на всех, кто в момент её гнева или дурного настроения оказывался поблизости.

— Дрянь! Дрань! Дрянь! — бушевала Мстя, расхаживая по кабинету. — Что она о себе возомнила?! Шампанским заливается! И это в тринадцать лет-то!

— Ей в следующем месяце четырнадцать исполнится, — лепетала Милочка, найдя нелепое оправдание поступку ученицы.

— Ты считаешь, что в этом возрасте позволено бухать и на шею мужикам вешаться?! — Мстя не желала слышать никого, кроме себя. — Притащи её сюда! Немедленно! За патлы выволоки из класса!

— Хорошо, — Людмила вздохнула, поняв, что никакие доводы в ослепленный ревностью и негодованием мозг подруги сейчас не проникнут. — После урока приведу.

— Я сказала — сейчас! — Звездинская хлопнула ладонью по столу. — Иди!

Людмила покинула кабинет в раздумьях.

От немедленной встречи Мстиславы с Леночкой не получится ничего хорошего. Подруга не потерпит того, что кто-то посмел посягнуть на её собственность, а именно таким для неё был Сергей Истомин.

У Леночки характер еще тот. Коль скоро найдет коса на камень, терпеть унижения и оскорбления она не станет. И все закончится тем, что девчонку вышвырнут из училища, как нашкодившего котенка. Уж Мстя найдет к чему придраться.

Сообщение Дианы о причине отсутствия подруги на утреннем занятии давало отсрочку, но не боле того.

При этом у Мстиславы появлялся дополнительный козырь. Девочек, слишком рано перешедших порог взросления и ставших девушками в столь юном возрасте, гнобили и унижали все, кому не лень, под попустительством со стороны Звездинской, с улыбкой взирающей на «детские шалости» подопечных балерин.

Милочка прекрасно помнила случай двухлетней давности, когда одна из учениц не выдержав постоянных насмешек, находясь под прессингом угрозы исключения, покончила с собой.

Конечно, не с характером Лены бросаться с пирса в зимнее море! Но как поведет себя ученица, предсказать не возьмется никто.

— Диана, — Людмила Марковна задержала ученицу в танцклассе, — передай Лене, что её вызывает Мстислава Борисовна. И не ходи сегодня в школу. Было бы лучше, чтобы твоя подружка могла с кем-то поговорить по окончании беседы с педагогом.

— Я с Леночкой пойду, — Диана закусила губу.

— Это не самая лучшая идея, — возразила Милочка. — Лучше обожди в комнате её возвращения.

Леночку в комнате Диана не застала. Она испуганно озиралась, словно надеясь обнаружить подругу в узкой, как кишка, крохотной комнатёнке.

И, конечно, Диана не могла знать о том, что совсем недавно, буквально четверть часа назад, в их комнату постучала одна из учениц, присутствовавших на вчерашней вечеринке.

С ехидной улыбкой сообщила Леночке:

— Халфина! Срочно в кабинет Мстиславы Борисовны!

— Пошла вон, — пробормотала Леночка. — Я плохо себя чувствую! Мсте уже должны сообщить, что у меня первые месячные начались!

— Я не знаю, что кому сообщали, — балерина стояла в дверном проеме, — но вот в чем уверена на все сто, так это в том, что если не явишься немедленно — вылетишь из училища еще до наступления вечера! — и захлопнула за собой дверь.

Леночка повздыхала еще пару минут, потом, поняв, что деваться ей некуда, выползла из постели и двинулась к умывальнику. Нужно вычистить хорошенько зубы. Во рту с утра мерзкий кисловатый привкус. Да и припухшие глаза ополоснуть холодной водой не помешает.

У центрального входа в административный корпус хореографического училища остановился черный БМВ.

Водитель, в таком же черном, как и авто, костюме выскочил из салона, распахнул заднюю правую дверцу и замер под непрекращающимся дождём и ветром, раскрыв зонт и держа его над тем, кто неторопливо шагнул на мокрый асфальт.

Мужчина, невысокий и худощавый, на первый взгляд был одет так же, как и тот, что шествовал рядом.

Но, присмотревшись внимательнее, каждый, кто знаком с миром мужской моды, без труда узнал бы и костюм от Brioni, и туфли из кожи аллигатора всемирно известного бренда Testoni.

Мужчина, никуда не торопясь, медленно шествовал ко входу в училище.

Да и куда ему было торопиться? Он уже оказался там, где нужно. Промокнуть под дожем не даст зонт метров полутора в диаметре, заботливо удерживаемый над ним водителем. Замерзнуть под порывами ледяного ветра не получится ввиду краткости пути до входа.

Водитель, пристально следя за тем, чтобы на этот образчик моды от итальянских кутюрье не упала ни одна капля с неба, исхитрился, все так же удерживая зонт в одной руке, обойти «сопровождаемый объект» и распахнуть перед ним входную дверь.

Мужчина переступил порог училища. Замешкался ровно на секунду. Повернул слегка голову, словно давая понять, что следующая фраза предназначена тому, кто стоит за спиной. Бросил через плечо:

— Ожидай! — и зашагал через холл, направляясь в правое крыло.

Казалось, что он прекрасно знал о том, куда идет, но это было не так. В здании училища он был впервые.

Навстречу мужчине подтанцовывающей походкой шел балетмейстер, спешащий на репетицию в театр. Он умудрялся совмещать роль ведущего танцовщика с обязанностями педагога, преподавая хореографию ученикам младших классов.

Хореограф едва не споткнулся, увидев шествующего по коридору гостя:

— Добрый день! — поздоровался, глядя на вошедшего сверху вниз и при этом ощущая себя маленьким, мелким и ничтожным. — Могу ли я вам чем-то помочь? — поинтересовался, наклонив голову и заглядывая незнакомцу в глаза.

Губы мужчины тронула едва заметная улыбка. Он еще не совсем привык к своему привилегированному положению, а потому радовался, как ребенок, видя восторг и готовность услужить и подчиниться в лицах тех, кто от него не зависел. Пока не зависел. Эмоции и мысли мужчина давно привык скрывать, а потому со стороны его улыбка выглядела вполне уместным проявлением доброжелательности.

— Можешь, — барственно кивнул. — Сопроводи меня в кабинет руководства этой шараги.

Последнее слово, то, что его альма-матер обозвали шарагой, царапнуло слух балетмейстера. Он совсем уж было собрался обидеться и поставить на место наглеца, позволившего себе обозвать храм Терпсихоры. Смело, как ему показалось, посмотрел в глаза незнакомцу… и делать замечание передумал.

Потому как было что-то в раскосых глазах гостя, отбивающее всякую охоту возражать. Глазах, настолько тёмно-карих, что их радужная оболочка по цвету сливалась со зрачком.

«Наверное, он пошутил», — думал танцовщик. — «У него вот такое специфическое чувство юмора», — почему-то ему не хотелось вот так, сразу, попрощаться и расстаться с незнакомцем, даже не узнав, кто он и как его имя.

Но кабинет Звездинской становился все ближе, еще несколько шагов, и этот странный гость скроется за дверью!

— Могу ли я узнать ваше имя? — танцовщик остановился у двери и едва не сжался, встретив полный недоумения и враждебности взгляд гостя. Пролепетал:

— Понимаете, у нас, балетных, принято представлять коллеге того, с кем он незнаком. Этикет, — криво усмехнулся, словно сам смутился от необходимости любопытствовать.