Парень улыбнулся:

– Нет, дело не в этом. Дверь Умбры… вполне может быть стабильной. Я имею в виду, портал в Картахену. Если вы приноровитесь, при желании сможете жить на два дома, так даже ездить никуда не придётся, вжух! – и вы в Энканто. Не нужно ни с кем расставаться… Мирабель?

– Madre de Dios! – хлопнула себя по лбу молодая женщина, – Если мы найдём способ ходить туда-сюда, конечно, если это не истощает Умбриту, то… можно и учиться, и работать, и проводить время с семьёй!

– И никаких больше расставаний.

Мирабель вгляделась в посерьёзневшие карие глаза мальчишки:

– Антонио, ты…

– Я не подаю виду, но мне очень не хватало тебя, Мими – признался он, конвульсивно вцепляясь в мешок, – Мне даже кошмары вновь начали сниться, когда вы ушли. Знаю, это не ваша вина, не хочу делать вид, будто смертельно обижен, но…

– Нам тоже очень не хватало тебя. Всех, – порывисто обняла его Мирабель, – иногда я просыпалась ночами, и мне казалось, что я снова в детской, и ты вздрагиваешь во сне. На самом деле это Бруно дёргался, но не суть, он иногда во сне боится свеситься с гамака.

– Как я его понимаю, – усмехнулся паренёк, зарываясь носом в кудри молодой женщины, – Знаешь… Я всё никак не покажу дяде Бруно дневник. Дневник детектива. Я продолжал играть в сыщика и делал записи. Глупо, да?

– Да ты что?! – обладательница тёмного дара взяла его лицо в ладони, – Мы просто обязаны узнать о твоих приключениях, детектив Антонио! А уж как девочки удивятся!.. Ты чего стушевался?

– Люблю вас. Обоих. Троих. И остальных. И ваших друзей тоже, – Антонио стёр запястьем набежавшие слёзы, – Давайте… Больше не будем так расставаться, неважно, что там с обстоятельствами и с дверью. Ладно?

На этот раз слёзы не смогла сдержать уже Мирабель.

– Договорились, – кивнула она, снова крепко обнимая кузена.

========== Глава 50 ==========

Дверь комнаты Алмы Мадригаль всегда была открыта для посетителей. Сначала к ней время от времени забегали дети, потом – внуки, а однажды даже вломилась испугавшаяся невесть чего капибара Антонио. Абуэла лишь подождала, пока животное успокоится, а затем чинно выпроводила его прочь. Могло показаться невероятным, но Алма, несмотря на строгость, никогда не ставила условий относительно некоего расшаркивания перед её собственностью. Да и зачем?

После смерти Педро ушла пора, во время которой Алму можно было застать за чем-то, по её понятиям, значившимся как предосудительное. Какой там: глава семейства разучилась даже плакать, просто запретила себе показывать слабину. Вздохнула, стоя у окна – и хватит. А для семьи надо быть опорой, в любое время. Даже ситуация Бруно и Мирабель не изменила положения вещей, хотя гости стали заходить реже, не считая Джульетты, с которой они говорили как матери, потерявшие своих детей каким-то поистине невероятным способом.

Сколько важных разговоров знала узкая кровать Алмы: считай, все Мадригали когда-то сидели на ней возле матери или бабушки, изливая свою душу. Тревоги, хлопоты, влюблённости, страхи и сомнения…

И всё же очередной гость смог изрядно удивить хранительницу свечей. Точнее, гостья.

– Я только перекантоваться! – Ирен заскочила без стука, прижимаясь ухом к двери. Алма, занятая перебиранием вещей в старых сундуках (разнывшиеся суставы изрядно застопорили её работу во благо общины, и пришлось нехотя остаться дома), на миг оторопела:

– Прошу прощения?

– Камило не придет в голову искать меня здесь, – убедившись, что по ту сторону тихо, пояснила француженка.

– Мой внук ведёт себя неподобающе? – несколько удивилась абуэла. А даже если так, в чём, собственно, проблема? Лучшая подруга Мирабель не выглядела как человек строгих правил. Даже сейчас на ней красовались короткие шорты и чёрные чулки, не говоря уже о хлопковой маечке, нисколько не скрывавшей измаранную татуировками руку. То ли с пиратского корабля, то ли с панели. Тьфу, пропасть!

При взгляде на Ирен Алме переставало хотеться узнавать внешний мир, хотя это желание и раньше было не сказать чтобы очень сильным.

– Он вбил себе в голову, что ухаживать за мной это хорошая идея, – француженка отлипла от дверного косяка, оборачиваясь к собеседнице, – Я даже объяснила, почему нет – и тут он готовит сэндвич. Мой любимый.

– Так радовалась бы, – абуэла вернулась к сундуку, нащупывая края сложенной простыни. Уголки выцвели, надо постирать.

– Я бы порадовалась, но вы, колумбийцы, страшные поклонники традиций, и если я буду его поощрять, этот балбес, не ровен час, сдуру предложит жениться, – Ирен сделала пару шагов туда-сюда, побоявшись подойти к свечам. Протянула палец потрогать одну, но передумала. Сама непосредственность.

– Ну за это не волнуйся, – Алма непринуждённо принялась за сортировку припрятанных хлопковых богатств, – Я не разрешу – и всё.

– А чем аргументируете? – внезапно заинтересовалась француженка.

– Я глава семьи без малого шестьдесят лет. Так что, если чей-то избранник мне не нравится, я могу просто сказать, что не нравится, и на этом всё, – приопустила веки абуэла.

– И всё же, – Ирен искренне считала себя человеком, практически лишённым гордости, но здесь почему-то не стерпела.

– Я слишком мало тебя знаю, но что-то подсказывает мне, что ты не самая порядочная кандидатура из возможных.

– О, класс. Вообще нет. А можете этими же словами своему внуку передать?

– Не могу, – пожала плечами Алма, – Он не просил у меня ни благословения, ни совета.

– А разве глава семейства не имеет права, скажем, выдать пенделя вне очереди?

Абула посмотрела на собеседницу внимательнее, кажется, ожидая, что та стушуется. Голубые глаза не опустились, вообще не сдвинулись в орбитах, терпеливо ожидая ответа.

– Боюсь, что если ты намерена отсиживаться у меня, я так и не смогу найти повода для… Как ты выразилась, «пенделя вне очереди».

– Ха-ха! Думаете, это я его коварно соблазняю или типа того?

– Ты точно более искушённая в этом вопросе.

– Как Вы определили?

Алма снова взглянула на француженку. Хамит – и не извиняется! Ещё и гостья!

– Похоже, твоему воспитанию уделяли недостаточно внимания.

– Есть такое, – не стала спорить Ирен, – У меня было детство сорняка. Выжила – значит, сойдёт.

– Тогда, – абуэлу всё ещё не покидала идея завершить работу с сундуками, – У нас в семье принято, что если ты без спроса вломилась пересидеть плохие времена в чью-то комнату, значит, ты помогаешь владельцу, если он занят.

– На ходу придумали?

– Не на ходу, а не сходя с этого места.

– Bon manifique! – оценив каламбур, Ирен поцеловала пальцы, сложив их в щепоть, – Ладно, так уж и быть, помогу. Но не возмущайтесь, если сделаю что-то не так. Я рукожоп по жизни.

– Как ты сказала? – Алма против воли ощутила практически позабытые искорки веселья, завертевшиеся у корня языка.

– Рукожоп. Руки не из того места, вот и валится из них всё, – сев по-турецки, француженка не без любопытства заглянула в сундук, – Ну ничего ж себе шмоток. А что не носите? Или это коллекция?

– Они совсем новые, пусть лежат, а я пока в старом похожу.

– Я сейчас пошучу крайне неделикатно, но эти вещи могут так и не дождаться своей очереди.

Алма посмотрела на неё в третий раз. И в третий раз эти голубые глаза не спасовали перед теми, что были отмечены бельмами и опытом.

– Никак не пойму, бесшабашная ты или просто отчаянная, – призналась абуэла, выбрав очередного кандидата на стирку.

– Скорее, и то, и то одновременно… Мы просто чинно вынимаем и разглядываем сокровища?

– Это должно было быть приданое… Для кого-нибудь. Во внешнем мире такое ещё принято?

– Нет, но, полагаю, лично я оставлю после себя много шмоток, – хихикнула Ирен, – Дед попрекал, что мои сумки заняли всю машину… В смысле, не дед, а Ваш сын.

Алма хмыкнула, но достаточно дружелюбно. Должно быть, француженка впервые сидела к ней так близко, и глава семейства Мадригаль могла разглядеть её достаточно хорошо. Даже страдая катарактой, Алма была достаточно непреклонна, чтобы делать вид, будто видит не хуже орла.