– Улетел.

– А как попрощались? Она хотя бы прослезилась?

– Заставишь бессердечную…

– А проводила?

– Нет, – отвечала, покачав головою, Агафья Кирилловна. – Он облизал Вову, да и подался один с чемоданом… Что было делать?

– Понятно… А как бутус?

– Ползает. Шалава утягивала брюхо, я боялась, урода принесёт, но обошлось…

– Забегу, минута будет, поиграю с ним.

Поболтав, старухи разошлись по огородам.

– Здравствуй, Кирилловна! – втиснулась в калитку пышногрудая тётя Соня. – Продашь молока? Жарковато на базар идти.

– Посиди на крыльце, а бидон давай; молоко в погребе, как во льду, холодное.

Наполнив бидон, Агафья Кирилловна подошла к крыльцу, где уже спала тётя Соня. Очнувшись, она забрякала копейками.

– Убери! Надо будет, зайду – тогда расплатишься, – отмахнулась от неё Агафья Кирилловна.

К полудню зашло за облака солнце. Домой, с книгою в руке, пришла Анна.

– Где пропадала? – спросила мать.

– В библиотеке.

– Отца не встретила?

– С дядей Ефимом у сарая стоят, дядя Ефим сманивает его за водкой.

– Не пойдёт. Послушай, голуба, штору подшей, она на столе в кухне, потом почитаешь. Малых не разбуди.

Сев на скамью, Анна подшила штору и открыла, как видно, увлекательную книгу: уткнулась в страницы.

– Анюта! – крикнула, высунув в окно голову, Ксения. – Корова в огороде!

Анна потянула штору, которую стащила со скамьи корова. Подняв прут, она погнала корову к сараю. Выполз на крыльцо Вовка и подразнил рогатую: «му-му-му».

К вечеру полил дождь. Агафья Кирилловна, перекрестившись, собралась на дойку. Но ввалился в избу дед Семён и заорал:

– Бесово бабьё, загубили корову!

Дальше – мат… Агафья Кирилловна крикнула:

– Пёс паршивый, в дому так лаешься!

– У-у-у, – продолжал орать Семён, – погубили… резать надо!

– Возьми лампу, посмотрим, – оборвала его старуха.

Семён, послушавшись, отправился в кладовку, за лампой. Корова лежала в сарае, дрыгая ногами.

– Старая, подай топор. Господи благослови… Держи за рога! Кому столько мяса надо? Вам бы рубить головёшки…

Взмахнул топором.

– Окаянный, до хребта перерубил… – заворчала на мужа Агафья Кирилловна.

Кровь, забулькав, потекла в ведро. До ночи провозились старики, пока тушу не прикрепили к балке. Усталые, руки плохо отмыв от крови, легли старые на полу, в кухне, постелив старый полушубок.

Утром Вовка приполз в кухню. Посмотрев на лежащих стариков, подкатился к Анне, потеребил её. Девушка, открыв глаза, улыбнулась.

– На полу деда с бабой… – коверкая слова, малый показал в сторону кухни.

Анна взвизгнула, увидев топор, окровавленный, и родителей, лежащих на полу. Вовка, испугавшись, ударился об пол задом. Прибежала в кухню Ксения. А вскоре малыш смотрел на взрослых, которые смеялись, пальцем тыча на топор.

– Кто же загубил корову? – отсмеявшись, Семён спросил. – Ничего, на рынке скажут, чем кормили… – Насупился.

На крыльце он пососал цигарку, потом говядину сложил на старую тележку.

В полдень пришла с рынка Анна. Глаза – как смородины в брусничном соку.

– Ревела? – спросила мать.

– Корову я погубила…

– Как это? – руки развела Агафья Кирилловна.

– В желудке иголку нашли.

Мать закричала было на дочку, но, посмотрев ей в глаза, одно сказала:

– В библиотеке лучше бы посидела.

Вздохнув, добавила:

– Не реви… говядину продадим, перебьёмся зиму, к весне тёлку купим. Жалко, детки всю зиму без молока будут…

Скрипнула калитка, показалась почтальонка, на ходу доставая конверт из сумки.

– Ах ты, письмо! – заволновалась бабка. – От кого?

Анна взглянула на обратный адрес:

– От Васьки.

Сев на крыльцо и всхлипывая, она принялась читать. Василий сообщал, что учится на курсах механиков корабля, что подал заявление в В.К.П.Б., и что скучает по родным.

Девять писем Виктор отправил жене, а от неё получил лишь одно. Сержант Пестиков, мясистый, с конопатой мордой, съехидничал – мол, не стоит тревожить письмами молоденькую женщину.

– Попадёшь под руку! – вспылил Виктор.

– Ладно, ладно, нельзя пошутить… Кстати, ты ведь едешь скоро домой: тебе светит отпуск, – сказал Пестиков с неприкрытой завистью в голосе.

– С чего взял?

– Комбат комиссару говорил, а я подслушал. По правде, отпуск ты заслужил: и самбист, и стихи в армейской газете печатаешь, и детишками обзавёлся.

– Дорогой Пестиков! – Виктор сжал руку сослуживцу. – Пойми, Пестик, второй сын растёт, второй! Глянь, – Он извлёк из кармашка гимнастёрки крохотное фото, – вылитый я!

Но Пестиков смотрел в сторону, туда, где дневальный солдат козырял капитану Муслееву, вошедшему в казарму. Вскочив, сержанты отдали честь. Капитан – плечистый, стройный, в форме, кубики на воротничках. Глянув на тонкие черты лица командира, Виктор подумал: «Такой если подмигнёт Ксении, она не устоит…".

– А что, друзья, присмирели, не спорите как всегда? – спросил, усмехнувшись, Муслеев. – Всё же, пока не подрались, одного из вас стоит отправить в отпуск дней, скажем, на двенадцать. Посмотрел на Виктора. – Тебя, например. Так что, отправляйся, служивый. Отпуск твой с первого. Это, как понимаешь, уже без шуток. Кстати, советую не терять время.

Капитан ушёл. Пестиков отвязался от Виктора, который, листая газету, в мыслях прокрутил время отпуска. «Если попутки не будет, дойду пешком до вокзала, всего двадцать два километра, – размышлял. – Отпуск – удача: обстановка натянутая, фашисты в Польше. Отпустили, ясно, к детишкам. Но время нельзя терять, капитан предупредил не зря, отпуск могут отменить».

У казармы гул машины.

– Ерёмин! – голос снаружи.

Виктор выбежал. У дверей «бобик», в кабине Муслеев:

– Газетами, слышал, балуешься? Чудак. Дуй за чемоданом! Еду в город, так что до вокзала довезу.

– Сегодня тридцатое, а отпуск с первого… – возразил Виктор, впрочем, готовый бежать за чемоданом.

– Раз говорю, значит можно, – отчеканил капитан.

«Бобик» мчался по просёлку, круто обогнул рощу. Виктор почувствовал прилив сил. «Занесёт в кювет, вытащу машину на плечах», – подумал, а вслух сказал:

– Быстро едем, можем разбиться, товарищ капитан.

– Разбиться? – усмехнулся офицер. – Неужели боишься?

– Конечно, ведь домой еду. Можно спросить вас, товарищ капитан? Жизнь у вас, думается, была спокойной: не срываетесь, шутите?

– Молод ещё, чтобы людей понимать, хоть и двух детей нажил; у меня, кстати, тоже сынок и дочка.

– Наверное, жена красавица? – спросил Виктор.

– Впервые слышу, чтобы у офицера солдат про жену расспрашивал, – пошутил Муслеев.

– Извините, я к слову спросил.

– Понимаю, – улыбнулся дружески капитан.

Вечерело; террикон осветили лампы. Вот вдоль них покатилась, похожая издали на чёрного жука, вагонетка; наверху опрокинулась, ссыпая породу, и побежала вниз. За рощею послышалось пенье девушек. Юность щедра на песни!

На крыльцо села Ксения: «И мне бы к девушкам… Рано обабилась. Эх, вертеть бы молодым головы. Неужели промчалась жизнь? Пойте, девчата, пойте!» – прошептала.

– С кем разговариваешь? – спросила, высунув голову в окно, Анна.

– Ни с кем! – отрезала Ксения. – Куда нарядилась?

Анна усмехнулась:

– Сама знаешь – на танцы.

У Ксении проползла тень по лицу. Приметив это, Анна предложила:

– Пойдём со мной?

– Смеёшься…

Пахнул ветерок, ему подобно, мелькнула Анна мимо Ксении. О, Ксения красавица! Ветерок шевельнул волосы ей. Вдруг чья-то ладонь легла на её плечо.

– Что за шутки! – отстранилась Ксения.

– Привет, – шепнул элегантно одетый парень.

– Саша! – ахнула Ксения. – Тихо подобрался… Отойдём, а то увидят…

Они вышли за калитку, вступили в тень; не спеша, направились в сторону от домов. Парень обнял её.

– Зачем явился, не хватает девок? – спросила она раздражённо.