Литмир - Электронная Библиотека

– Без дела не сижу.

– Громко стучит Зингер, а шьёт хорошо, – сказала Агафья Кирилловна, посмотрев на тёмную от времени машинку. – У меня ситчик остался, не сошьёшь рубашку?

– Сошью, когда заказов не будет.

«Знаю твои отговорки», – подумала Агафья Кирилловна.

– Ксения не пишет? – спросила Василиса.

– Нет, молчит, – отвечала, покачав головой Агафья, Кирилловна. – Забыла ребят и нас, стариков, забыла, ума уже не приложу, как жить, Полина отнекивается от Сашки.

В избу ввалился Ефим.

– Без хлеба? – спросила Василиса.

– С хлебцем. Объявили, что не привезут, народ ушёл, а тут привезли – новая очередь, а я впереди, – доложил Ефим.

– Думаешь, не обкрутила его сука рыжая? – обратилась Василиса к Агафье Кирилловне. – Старый, – крикнула супругу, – принеси из кладовки контарь: узнаем, на сколько она тебя надула.

– Иди сама ищи его, вечно прячешь, – отозвался старик.

Василиса вышла за дверь.

– Агафья Кирилловна, пришла просто или по делу? – спросил Ефим.

– Мыла хотела попросить, постирать нечем.

– Мыло найдём.

Ефим, кряхтя, влез на табуретку и стал шарить по полатям.

Вошла Василиса; метнув взгляд на мужа, крикнула:

– Чего потерял, старый?

– Мыльца Кирилловне дам, – отозвался Ерёмин.

– Так нет мыла, ни печатки.

– Как нет, а вот.

Ефим показал кусок мыла.

Агафья Кирилловна, поблагодарив Ефима, ушла, с горькой усмешкой на губах. И лишь закрылась дверь за ней, как Василиса набросилась на супруга:

– Добрый, гляжу! Разбрасываешься, дурья башка, так бы и хватила кочергой…

– Не кричи, – перебил её Ефим. – Пожалела мыла… Агафья внуков наших обстирывает.

– Мать пусть их обстирывает, на кого побросала? Нет им от меня ничего, – отрезала Василиса, цепляя на крючок хлеб. – Что говорила – на сто грамм надула. Бери хлеб и топай, а то пропадёт кусок. Иди с весами.

Старик, не споря, вышел из дома.

Навстречу ему торопился домой, прикрыв лицо варежкой, Вовка.

– Деда, здравствуй! – крикнул он, поравнявшись с Ефимом.

– Здорово! – откликнулся Ефим. – Поди, из детсада? Некому зашить – коленка голая?

– Я сейчас разорвал.

– Понятно… Ну, беги. Да заходи – валенки подошью.

Ефим жалел внуков и старался помочь семье Рязанцевых: то даст сальца Вовке, то усадит внучат за стол, не обращая внимания на неодобрительные взгляды жены, то сунет немного денежек в ладошку Агафьи Кирилловны. Но редко ускользала от Василисы забота Ефима. «Довесок отдал»! – ворчала она, приметив, как внуку младшему он дал большой кусок хлеба, в который тот впился зубами. Но хоть и жалел он внуков, но за шалости бранил и выставлял провинившихся за дверь.

В магазине продавщица, не споря, отрезала Ефиму сто грамм хлеба. Когда он проходил мимо избы Рязанцевых, на крыльцо выбежал Вовка.

– Дед, сейчас зайти или потом? – крикнул.

– Хоть сейчас, хоть погодя, – ответил дед.

Вовка скрылся за дверью и сразу выскочил в пальтишке и шапке; они вместе вошли в избу.

– Здравствуй, баба! – пропищал Вовка, глянув на Василису.

– Здоров, лупастый, – добродушно отозвалась Василиса.

У Вовки, как и у Ксении, глаза большие и как будто задумчивые. У печи стоял сундук; на него и забрался Вовка.

– Чего вылупился, садись, поешь, – позвала Василиса.

Вовка заморгал часто, оглядывая всех, словно проснувшись. Агафья Кирилловна спрашивала его в таких случаях: «О чём, Вова, думаешь?». И он ей перечислял по пальцам, о чём думает. И начинался у них хороший разговор. «Наша баба добрая – подумал малый, усаживаясь за стол. – И эта бывает доброй: вкусно кормит. Только часто орёт на нас и называет беспризорниками».

– Деда, а мы с Сашкой беспризорники? – неожиданно спросил он.

– Ну, какие же вы беспризорники? – отвечал Ефим. – У вас два деда.

– И две бабы, – вставил Вовка.

Ему жаль стало деда, потому что чашка стояла на середине стола и, пока старик нёс ложку ко рту дрожащей рукою, в ней мало что оставалось. Поев, Ефим сел подшивать внуку валенки. Вовка снял со стенки гитару и стал дёргать струны. Василиса, стуча на швейной машинке, замурлыкала под нос старую мелодию.

29

Василий переоделся и чисто выбрился. Зоя Дмитриевна захлопала в ладоши, увидев его. Он был, действительно, хорош: не просохшие каштановые волосы лежали кольцами, голубые глаза и лицо отражали молодость. Зоя Дмитриевна, рядом стоя, смотрела на него с восхищёнием.

– К лицу вам эта рубашка! – наконец сказала, и подумала: «Милый мальчик…»

Выпив чай, молодые люди, сбежав по лестнице, пошли быстро по тротуару. На Василии была военная куртка, которая с фуражкой и кожаными перчатками придавала ему вид капитана, вернувшегося из рейса. Возле двери горкома Одинцова пожелала ему удачи в сухопутной работе:

– Смелее! Вас уже ждут.

Василий постучал в дверь. А Зоя Дмитриевна пошла в сектор учёта. В комнатке у неё стоял стол, на котором располагались чернильный прибор и печатная машинка. Ей надо было много печатать, но она не могла сосредоточиться. Тогда стала перебирать бумаги и перечитывать документы. Наконец, нашла необходимые бумаги, попыталась собраться с мыслями, но не получилось, так как каждую минуту она представляла, как он, беспомощный, погибал в море, не надеясь на помощь. И ей страшно стало при мысли, что Василий спасся совершенно случайно. И подумала, что, оказывается, ей важна их встреча. Почему? Отложив дела, она направилась к выходу.

Василий шёл по коридору в умиротворённом состоянии. Ещё бы: он выжил во время страшной трагедии в море, а теперь ещё появилась возможность набраться сил, послужив на берегу, но главное, он встретил женщину, о которой, казалось, давно мечтал. В кармане его куртки лежала записка с адресом общежития. Он вышел на воздух, в лицо ему дунул тёплый ветер, слышно было, как капли, падая с крыши, шлёпают по тротуару, вверху уже сияли звёзды. Василий повторил про себя адрес общежития: «Севастопольская, 27». По обеим сторонам крыльца стояли металлические скамьи. На одной из них человек, под фонарём, читал газету. Василий сверху спросил:

– Не подскажете, где улица Севастопольская?

– Близко, – женский голос. – Как ваши успехи? – Встала она. – Я жду вас, хочу узнать результат.

Василий обрадовался и воскликнул с жаром:

– Зоя Дмитриевна, а я не подумал, что это вы, как же хорошо, что это вы! А то я в городе совершенно один.

Последнее произнёс он с восторгом, что не соответствовало смыслу сказанного. Зоя Дмитриевна заглянула в записку.

– Севастопольская, двадцать семь. Отсюда пара кварталов. Нам с вами по пути, я провожу вас, – сказала она просто, без кокетства, как старинному знакомому.

Молодые люди пошли, не спеша, по слабо освещённой улице.

30

Ветер усилился, качая ветви кустов и деревьев. Мороз укусил за щёку малыша и даже забрался к нему под фуфайку. Платок, снятый малышом с пояса, валялся на снегу, на него он положил прутья. Пока он собирал эти веточки, ему было не холодно, но, когда присел отдохнуть на пенёк, руки и ноги у него защипало. «Жаль, нет спичек, я бы костёр разжёг», – подумал он. Закинув, как взрослый дровосек, вязанку на спину, он пошёл к реке, ступил на лёд и, минуя проталины, подался к берегу. Трудно дался ему подъём по крутому берегу. Но вот и пекарня. В окне он увидел кулак. «Это понарошку, – подумал Сашка, – я же большой молодец: принёс дров». Он вошёл в избу.

– Вот и я – на зиму дровец заготовил! – громко проговорил он.

Посредине комнаты, подперев бока руками, стояла Полина.

– Явился, паразит! – зашумела она.

Малому стало обидно, что тётя Поля кричит. Он брови нахмурил, зашмыгал носом и, со слёзками на глазах, проговорил:

– Я за дровами ходил, а ты ругаешься.

– Тебя не ругать, тебя убить мало! – продолжала кричать Полина, расстёгивая пуговицы на фуфайке мальчика.

13
{"b":"785885","o":1}