И снова не было ни бунтов, ни восстаний. А зачем было возмущаться, если дела даже пошли лучше и в пустых лавках городка появилась полба и чеснок?

Однако, после этого случая Бел снова натравил на Майю судебную комиссию, Майе даже пришлось ехать в соседнее княжество, где обычно проходили судебные выяснения. Она всерьёз испугалась, что у неё могут отнять княжество, но ограничилось всё банальным выговором судей за то, что она нарушила вековые традиции и сделала то, чего прежде в Уш не бывало.

На самом деле торговля людьми в Уш случалась и прежде и не так редко. Когда князьям было необходимо залатать прорехи в своём бюджете, кое-кто из них сбывал человек десять-пятнадцать на плантации вото. Правда, делалось это не так громогласно, да и у Майи бы вышло всё шито-крыто, если бы Бел не поднял шум.

Однако, Майе больше не хотелось иметь дело с судебной комиссией и она решила вернуть себе в помощники старую гвардию, что служила ещё при её матери. Да, они уже не молоды, но дело своё знали и с ними было спокойнее.

Когда дела в её княжестве наладились, она заскучала. Её муж Усит никак не мог развеять её тоску по мужчине. Как верно заметил Криг, она вышла замуж за слабовольного трусливого Усита, чтобы иметь мужа-раба, всегда помнившего, что она взяла его в свой богатый, по меркам краёв Уш, дом из милости, оказала ему честь. Усит расстался с опостылевшей службой писаря и нищетой, он получил то, чего хотел всегда: проводить целые дни в праздности и бессмысленных мечтах, наслаждаться вкусной едой, спать по утрам до полудня. И платить это беспрекословным подчинением своей жене и при случае, если та начнёт заводить себе любовников, не только не докучать ей ревностями, но и покрывать её.

Майя почти не делила постель с Уситом, отведя ему отдельную опочивальню. Он был послушный и кроткий и за это она испытывала к нему сестринскую нежность и даже иногда, жалея его, присылала к нему на ночь молоденькую служанку, помощницу кухарки. Но сама не воспринимала его как мужа. Не вдохновляли её и остальные мужчины, обитавшие в её городе: неказистые, тупые, раболепные, боявшиеся её.

Но вскоре произошло событие, которое изменило всё и случилось это весной. Майя прогуливалась по небольшой выложенной булыжниками площади перед своей усадьбой. Это был единственный мощёный кусок земли в её городе. По его краям были разложены валуны, препятствующие передвижению по площади на лошадях и телегах, чтобы не повредить мощение площади. По этим булыжникам в карете имела право передвигаться только сама княгиня. Когда она выезжала куда-нибудь, что случалось нечасто, валуны убирали в стороны, чтобы дать проход её карете.

Но в этот день Майя просто прогуливалась по площади. Её сопровождал муж, развлекавший её беседой, как только мог, свекровь, служанка Рита, та самая, что ухаживала за привязанным к лавке Кригом, и ещё один рослый здоровый мужчина — так, на всякий случай, для безопасности.

Майя ощущала скуку и лень и мечтала только поскорее вернуться домой, чтобы завалиться на мягкую широкую кровать, покрытую красным войлоком, и плюшевые подушки, и перекусить чем-нибудь, например, сладкими пирогами.

Внезапно, она увидела вышедшую на площадь женщину лет тридцати, странного вида. Она была одета, как все в её княжестве — тёмное и шерстяное, вот только у неё было совершенно необычное лицо: огромный и широкий рот, толстенные губы, мясистый крючковатый нос и маленькие, как две точки, глазки. Женщина стояла и смотрела на Майю, не сводя глаз.

— А почему ты мне не кланяешься? — спросила Майя. — Разве ты не знаешь, что я — княгиня и правлю этим городом и всё здесь моё, включая даже камни, на которых ты стоишь? Ты не знала или ты гордая?

Женщина улыбнулась и рот её, казалось, растянулся до самых ушей.

— Да спасут меня боги, чтобы я была гордой! Мама Лаха говорит, что гордость — это величайший порок! — она низко поклонилась Майе.

Майя поняла: женщина принадлежала народу, считавшими себя происшедшими от богини Лахи и называвшими себя её именем. Это был совершенно особенный народ, живший по странным законам. Считалось, что богиня Лахи запрещала своему народу только две вещи: быть гордым и работать. Лахи не имели собственного государства или княжества, потому что для того, чтобы его построить и поддерживать, кому-то пришлось бы заниматься земледелием, строительством, ремеслом, а это для лахи было величайшим грехом. Поэтому лахи скитались по всему материку Гобо и выживали, как могли. Это был трусоватый народ, поэтому никто из них почти никогда не занимался разбоем, пиратством, грабежами или воровством на рынках, короче говоря, тем, из-за чего можно было пострадать физически. Если лахи и совершали преступления, то это было мошенничество, аферы, шантаж, взяточничество или приписки, если кто-то из лахи удавалось устроиться на должность где-нибудь при складах или в лавке. Но так везло лахи редко, они прославились на весь материк своей нечестностью и хитростью и никто не хотел иметь с ними дела. Лахи также пытались заниматься коммерцией, но и тут зачастую поступали нечистоплотно с компаньонами и клиентами, всё сильнее подрывая веру к себе. Поэтому, имея дурную репутацию, они зачастую занимались попрошайничеством. Если им предлагали поработать, они могли ответить целой легендой: «Однажды в Великой Тыкве мироздания созрело совершенно новое семя — оно было соткано богиней Лахи из благородного света. И когда оно раскололось надвое, из его ядра богиня сотворил мужчину и женщину — прародителей народа лахи. И богиня сказала своему народу: «Никогда не работайте, потому что вы сотворены из благородного света и если хоть один лахи начнёт пахать землю, строить дома или заниматься ремеслом, страшные дела пойдут в этом мире! Земля станет бесплодной и на её поверхность попрёт соль; у скота потечёт изо рта кровавая слюна и сами собой распорются животы и внутренности вывалятся наружу; камни, из которых построены дома, обратятся в пыль и пыль эта забьётся в лёгкие людей и остановит их дыхание; глина и железо слепятся сами собой в истуканов и истуканы оживут и перебьют тех, кто не умрёт, задохнувшись пылью! Потому что лахи не должны прикасаться к неблагородной работе своими руками. Но те, кто окажет помощь просящему лахи, тому будут благоволить боги, тот будет вознаграждён и очистится от всех грехов!» Лахи могли рассказать бессчётное количество сказок и легенд про свой народ, оправдывающий их избегание работы и находились те, кто слушал их и верил им, помогая выживать.

Преподнося себя народом из благородного семени, лахи, тем не менее, не обладали повышенным чувством достоинства, они могли быть назойливы, нахальны, умели глотать унижения так, что это поражало других. Вот и незнакомка-лахи, похоже, нарывалась на них, бойко заговорив с Майей:

— Не пустишь ли ты меня погостить в свой дом, княгиня? Я очень устала, я стучалась во все дома этого города, но здешние жители, видимо, не хотят благословения от богини Лахи. А ведь она способна очистить любого грешника, даже если тот убил своего отца и мать!

Майя вздрогнула и суровая складка пролегла у неё между бровей. Но женщина, видимо, говорила без всякой двусмысленности, потому что продолжала простым голосом, как будто вещала о чём-то совершенно естественном:

— Так вот, я подумала, если меня не хотят пустить и накормить простые люди, видимо, мне дорога к самой княгине!

Майя окинула её презрительным взглядом:

— А кто ты такая, чтоб я пустила тебя в свой дом? У меня позволено останавливаться только богатым купцам.

Женщина продолжала растягивать свой рот в широченной улыбке:

— Но ведь не из-за их богатства же, княгиня. Они приносят тебе новости, тебе интересно их послушать. А я тебе расскажу столько, сколько все купцы Гобо не поведают.

— Я не собираюсь слушать дурацкие сказки о ложном благородстве твоего народа! — надменно ответила Майя. — Вы просто ленивы, а в моём княжестве положено работать всем.

— Но, может, от меня выйдет бОльший прок, чем от тех, кто на тебя работает.