Майя помолчала несколько минут, раздумывая. Затем, приблизившись к одному из валунов, поставила на него ногу, обутую в сапожок из красной кожи и, поддев немного шерстяную расшитую юбку, произнесла:
— Мои сапожки немного забрызганы грязью. Докажи, что ты не гордая, вылижи мне языком сапоги. Тогда так и быть, впущу в свой дом. Моё княжеское слово!
Женщина всё ещё улыбалась. Она приблизилась к Майе, опустилась на четвереньки и, к изумлению Майи и сопровождавших её, начала вылизывать сапог, причём, делала это тщательно, распластывая язык по красной коже.
— Вот это да! — удивилась Майя. — Даже не каждый последний раб решится так унизится, наверно.
Женщина снова улыбнулась.
— Мы, лахи, рождаемся без ненужной гордости.
” — А что, может, в самом деле мне взять её в свой дом? — подумала Майя. — Что мне, жалко покормить её, если в моём доме кладовые ломятся от еды, или дать ей ворох старых рваных одеял, чтобы она спала на полу в людской? Приедут купцы, можно будет их позабавить, как она без всяких предрассудков вылизывает обувь. Никто из купцов не скажет, что у княгини Майи не бывает весело, когда язык её служанки почистит им всем сапоги!»
Оказалось, что лахи звали Нирка. Когда её отвели на кухню, у неё оказался какой-то бешеный аппетит, она ела и ела. А потом её заставили помыться в лохани, выдали кое-что из старой одежды для слуг и отправили в покои княгини, забавлять ту историями, но не народа лахи, а житейскими.
И Нирка словно попала в струю, угадав своим чутьём, приспособленным к выживанию, что хотела бы услышать её благодетельница. Она принялась рассказывать Майе о всяческих любовных интригах, случавшихся в других городах, где Нирке приходилось бывать, о супружеских изменах и женщин, имевших несметное количество любовников. Глаза Майи всё сильнее загорались интересом.
А затем, не зная почему, она выложила Нирке свои потаённые чувства, что сама бы хотела иметь хорошего любовника и муж ей в этом не станет препятствием.
И как-то само собой получилось, что с этой поры Нирка, слишком много повидавшая и знавшая много людей, стала сводней для Майи.
Она исчезла на несколько дней и Майя уже посчитала, что та не вернётся, но Нирка привела в её дом мужчину — брутального, красивого, с бедовыми глазами, его звали Сав.
Майя провела с ним ночь, нисколько не считаясь с тем, что сделала это под одним кровом со своим мужем, который, как ему и полагалось, закрыл на это глаза. Но в постели она не получила наслаждения, не испытала ни одного оргазма. То же было и в другие несколько ночей.
Наконец, Майя поняла себя, что ей нужно на самом деле. За обедом опоив любовника снотворным, как когда-то Крига, она приказала Рите и другим служанкам затащить его в подвал, в сарай, где хранились овощи и привязать к лавке.
Она вновь опробовала свои способности в искусстве татуажа, причём, «украсив» татуировками даже лицо Сава. Мужчина был в ярости, он не только ругал Майю последними словами и угрожал, но даже пробовал плеваться. Майя только смеялась и уклонялась от плевков — и получала оргазм от малейшего прикосновения пальцев к бугорку в паху. Затем у Сава не осталось и слюны в пересохшей ротовой полости.
Сав провёл несколько дней привязанным к лавке и был выброшен из дома княгини, когда надоел ей, ослабев настолько, что больше не мог никак выражать к ней ненависть.
И Майя поняла, что ей нужно. В подвале у неё появился металлический стол с ввинченными в него кольцами и кандалами для рук и ног. А у Нирки — обязанности время от времени ходить по злачным местам и отыскивать для своей хозяйки мужчину, который мог бы ту удовлетворить.
Город Майи был небольшой, но даже в нём были притоны, такие как игорный дом, бордель, питейные заведения. Майя даже не подозревала, что именно там легче всего было обнаружить тех, кого она желала. Нирка выбирала из них наиболее заносчивых, агрессивных по отношению к женщинам и в то же время не возражавших пожить за счёт женщины, напористых, с наглым выражением лица. Именно такие больше всего лютовали, будучи распластанными на железном столе Майи, прикованные кандалами, забыв, что делающая на их телах татуировки — их княгиня и правительница. Они словно сходили с ума от унижения, они слали проклятия и угрозы, а Майя заводилась от этого, как от ласк искуснейшего любовника.
Майя даже не считала, сколько мужчин побывало в её подвале на железном столе за годы. Она довела до совершенства умение делать татуировки и ей было безразлично, выживали ли мужчины, которых она истязала для того, чтобы испытывать оргазм. Запомнилась только угроза одного из пленников вырезать ей сердце, ей это особенно понравилось и она получила сильнейший приступ сладострастия.
Ей доставляло нездоровое удовольствие и воображать себе, что бы сделали с ней мужчины, которых она покрыла татуировками, окажись она в их власти.
Нирка пыталась было потребовать у Майи хорошего вознаграждения за то, что она отыскивала для неё любовников, а затем заманивала к ней в подвал, но Майя отказала. Лахи претендовала на приличное жалованье, хорошую комнату в доме княгини и отдельное питание, а не на кухне со слугами. Но Майя ей отказала:
— Нет. Денег я тебе не дам, жить ты будешь, как раньше, в людской, спать на полу и питаться со слугами, донашивать за ними вещи, да отрабатывать это, угождая мне. Или ты, бродяга, не знаешь цены тёплому крову и еде?! Не переоценивай себя. Ты теперь моя рабыня, а где ты слышала или видела, чтобы рабам платили? И не вздумай бежать. Мои люди тебя поймают и накажут. Ты знаешь, что в моём городе есть палач? Он владеет плёткой так, что может умертвить с трёх ударов, а может устроить казнь медленную и мучительную Так что, если тебе дорога жизнь, развлекай меня и ничего не проси.
Тяга к извращённым любовным наслаждениям не могла не отразиться на психике Майи. У неё появились странности, причуды и самая необычная была то, что тело её сделалось слишком изнеженным, до такой степени, что её стала тяготить одежда. Она ходила по дому в балахонах из шёлка или мягких хлопчатобумажных тканях, не выносила одежды из шерсти. Поэтому она почти не покидала дом, выходила только во двор и то только в летнюю пору, поздней весной или ранней осенью.
Князь Бел по-прежнему не мог ей простить отказа в браке, его шпионы сумели разведать о её приключениях с любовниками в подвале её дома и он поспешил донести в суд Князей на её аморальное поведение. Когда Майю вызвали в суд в соседний город, у неё началась настоящая истерика, потому что было зимнее время и она не могла одеть ни шерстяной, ни меховой одежды, чтобы отправиться в путь. Она кричала и вопила, проклинала князя Бела, обзывая его последними словами, а затем просто никуда не поехала — и всё. И дело было замято, поскольку муж княгини не жаловался на прелюбодейку-жену. Да и дурак ли был Усит, чтобы сделать это? Дело кончилось бы разводом и его бы просто вышвырнули из дома Майи вместе с его мамашей и неизвестно, нашёл бы он себе приют в этом мире.
Так тянулись годы жизни Майи.
И вот однажды в её дом вместе с купцами пожаловал гонец с острова Алмазов и передал ей послание от хозяина этого острова.
Майя очень удивилась. Она знала, что островом Алмазов прежде владел Аевел, прославившийся этим на весь материк Гобо, а затем слышала, что теперь островом правит демон с бычьей головой и необыкновенной силы. Ей было известно о нём уже тогда, когда купцы собирали женщин для его гарема и Майя как-то случайно услышала, как её кухарка спорила с восемнадцатилетней дочерью, собиравшейся отправиться на остров Алмазов. Мать отговаривала её, а та кричала:
— Если я только пересплю с рогатым уродом, мне насыплют кучу алмазов и я стану богатой! А ты хочешь, чтобы я всю жизнь была в прислугах у жирной Паучихи?!
Майя не обиделась за Паучиху, ей нравилось собственное прозвище, потому что паучиха являлась символом женщины, что была сильнее мужчины, но появилось раздражение на глупость дочери кухарки. Стать любовницей демона, за какие бы то ни было богатства, не бояться попасть в ловушку к страшному существу? Она тогда отпустила девушку с купцами, будучи уверенной, что та поплатится за свою глупость в доме демона.
