====== Глава 5. ======

Когда Дине исполнилось восемь лет, её ждала элитная школа, как девочку из очень богатой семьи. Как и все начальные школы – для богатых, средних и бедных она состояла при храме. Эта школа относилась к храму богини Амалис и носила название Обинэ. В ней учились только девочки. Класс, в котором начала свою учёбу Дина, состоял из пятнадцати учениц. В Локаде было принято демонстрировать свой достаток даже на совсем маленьких детях. Восьмилетние девочки из богатых семей был не просто хорошо одеты – они носили украшения из драгоценного металла и камней. На маленьких пальчиках красовались кольца и перстни; когда пальцы росли кольца и перстни несли ювелиру и увеличивали их обхват, либо покупались новые. Принято было носить дорогие серьги в детских ушах по две-три пары, ожерелья, кулоны, подвески, бляшки, браслеты. Дина оказалась одной из четырёх самых богатых девочек в классе. В свои восемь лет она уже отлично понимала, что такое богатство и в чём оно заключается. Её отец очень богат, потому что у него огромная плантация герровых деревьев под Беросом, сотни рабов и завод-маслобойня при этой плантации. И большой загородный дом. И ещё более большой в Беросе, с обширным приусадебным участком и фруктовым садом и огородом. И ещё две рыночные площади, относящиеся к лучшим в столице. Гетра, другая очень богатая девочка, очень богата, потому что её отец тоже плантатор и у него тоже сотни рабов. И ещё у него две прядильные фабрики. На его плантации выращивают ТУНО – цветок с коробочкой, которая в пору созревания наполняется вязким соком. Эти коробочки собирают, отправляют на прядильные фабрики, где из их сока вытягивают тончайшие, как паутина, нити, из которых изготавливают легчайшие ткани – плотные, полупрозрачные или прозрачные. Эти ткани самые дорогие на Саломе, купцы со всего материка скупают их у отца Гетры, обогащая его. И родители Саины тоже очень богаты, и она владеют плантациями, только речными – на маленьких речках, впадающих в полноводную Гиби. В этих реках выращивают съедобные водные растения сотни рабов. Эти растения развозят по лавкам, торгующим продуктами из водяных растений, принадлежащих также родителям Саины. водяные растения также сбывались купцам из других городов свежими, засушенными, засоленными, засахаренными. Родители Саины владели и фабрикой по обработке речных растений. А вот родители Хигаль сами были купцами, владельцами кораблей, крупных торговых кораблей. И крупными гостиницами в Беросе. У всех этих девочек родители имели большие дома в столице и приусадебные участки. Остальные девочки в классе были дочерями зажиточных родителей, но не настолько богатых, как вышеперечисленные. Ни у кого из них не было рабов больше сотни, только по нескольку десятков; никто не владел домами выше трёх этажей. Их родители либо содержали увеселительные заведения, либо занимались коммерцией, либо имели доходы от заведений, связанных со строительством или сферой услуг. Самой бедной девочкой в классе была Гафолия. Её отец был хозяином маленькой шляпной мастерской и в распоряжении её семьи было всего пять рабов, в этой мастерской трудившихся. Если бы эта девочка отправилась учиться в школу для детей из семей среднего достатка, она была бы на своём месте. Но родители решили отдать её в элитную школу, потому что были одержимы жаждой престижа. Это сильно осложнило им жизнь, да и их единственной дочери тоже. Чтобы оплатить её учёбу в дорогостоящей школе, им приходилось экономить абсолютно на всём, даже держать впроголодь рабов и ходить в рванье. Они не могли одевать в дорогие наряды свою дочь, тем более, приобретать для неё ценные украшения. Этим она невыгодно выделялась из толпы богатых соучениц. Это злило и унижало её. Ей было горько и обидно, но в этом она винила не своих глупых родителей, отдавших её в школу для богатых детей, где она казалась нищенкой, а всех своих соучениц, которым повезло с материальным достатком больше, чем ей. Дина отлично понимала, что у Гафолии одежда хуже, чем у всех, потому что та беднее всех. Марана научила её разбираться, в чём разница между богатым и бедными уже давно. Маране нравилось много рассуждать о богатстве и бедности, она стремилась прививать дочери умение ценить материальные блага превыше всего. Да у самой Мараны не осталось ничего хорошего, кроме этих самых материальных благ. У неё неважно обстояло дело и с любовниками: те мужчины, что нравились ей не устраивали Чандра. И даже если у неё кто-то появлялся, их взаимоотношения длились недолго. Богатство и комфорт сильно испортили характер Мараны, сделав её привередливой и капризной. Её мужчинам было трудно любить такую, как она, даже не взирая на её красоту и щедрые подарки. Повышенная строптивость, грубость, капризность, раздражительность и претенциозность стали преградой любви к мужскому сердцу. Любовники ждали от неё только денег и подарков, она догадывалась об этом и становилась всё злее и взбалмошнее. Обычно она первая бросала своих любовников и оставалась одна, рыдая в ночи в полупустой постели. Не обзавелась она и подругами за все девять лет супружества с Чандром, хотя и очень хотела этого. В этом опять же сослужил дурную службу испорченный характер. Она знакомилась с женщинами из богатых семей в храме или в увеселительных заведениях, но дружбы не получалось ни с кем. Марана была зла на язык, высокомерна, язвительна, поэтому никто не жаждал стать её подругой. Кроме того, она любила сплетни, слишком откровенно выражала злорадство, когда слышала о чужих проблемах, что поневоле вызывала к себе антипатию. Сама она не понимала, насколько её поведение омерзительно, её обижало то, что не находилось желающих стать её подругами, а ведь она так богата, разве это не престижно – подружиться с ней, женой Чандра, одной из самых богатых женщин Бероса?! Марана открыто ненавидела тех, кто не был богат. Даже не тех, кто беден, а просто не настолько богат, как она. Они раздражали её до неадекватности. Если ей приходилось сталкиваться с ними по жизни – продавцами в лавках, с обслуживающим персоналом в увеселительных заведениях, с устроителями домашних праздников, она превращалась в ядовитое существо, говорящее с ними с высока и с презрением. И придиркам, оскорблениям, унижениям не было конца. Глядя на такое поведение матери со стороны, Дина набиралась впечатления, что не очень богатых человек – это зло, это плохо. И Гафолия подтверждала эту теорию. Гафолия была самой бедной в классе, но это не сделало её скромной, тихой, затравленной, стыдящейся своего униженного положения и стремящейся компенсировать его хорошим поведением и отличной учёбой. В этом свою роль сыграло то, что большинство учениц в классе ощущало непонятную вину перед ней за то, что они богаче её. С ней старались обращаться ласковей и тактичней, чем со всеми, ей много уступали прощали. Носились с ней, как с тухлым яйцом и учителя, которые сочувствовали ей, потому что сами были беднее своих учениц. Она училась очень плохо, потому что была ленива и тупа, но её почти никогда за это не ругали, только мягко упрекали. Это дало плохие результаты, сделав Гафолию наглой дерзкой, хамоватой как с соученицами, так и с учителями. Постепенно она стала бичом и позором класса, но уже никто ничего не мог с ней поделать. Её пытались стыдить за неуспеваемость, недисциплинированность и невежливость, но ей стыдно не было, она отвечала вызывающе на любое замечание, явно не ощущая вины и даже гордясь своим нахальным поведением. Если кто-то предпринимал вялую попытку “посадить” её на место, она умело принимала позу затравленной жертвы, на её лице появлялась мученическое выражение униженной и оскорблённой страдалицы, голос её делался плачущим, ручонки начинали трястись и от этого “напавшему” на неё становилось не по себе и от неё отставали. Наблюдая поведением Гафолии, Дина лишний раз укреплялась во мнении, что всякий бедный человек – злодей. Все остальные в классе были богаты и казались девочками положительными. Конечно, не все одинаково хорошо учились, десять из пяти учениц были тихими троечницами, но, по крайней мере, все они были воспитаны и почтительны к учителям. Дина, как одна из самых богатых девочек в классе, относила себя к положительным ученицам, а это обязывало. Это накладывало определённые требования: хорошо учиться, быть уважительной к учителям, никогда не ссориться с одноклассницами и ни в чём их не раздражать. Но этого было мало. Она стала активисткой и общественницей, никогда не отказываясь ни от какого поручения. То, что это оказалось нелегко, было бы мягко сказано. Это был титанический труд, самозабвенный, до отречения от детских игр, развлечений, нервного перенапряжения, переутомления. И ей казалось странным, что три другие девочки, чьи семьи по уровню богатства равнялись её семье, отстают от неё по “хорошести”, далеко не так, как она, преуспевая в учёбе и выполнении общественных поручений. Гафолия вызывала в неё чувство ненависти и раздражения. Она не понимала, как могло позволено такой бедной и плохой девочке учиться в одной школе с ней, Диной – богатой и лучшей. Ей очень хотелось сказать это Гафолии в лицо, но она не смела, зная, что она, богатая и хорошая, не имеет на это право. Потому что учителя этого не одобрят. Поэтому Дина терпела это вместе с остальными, таща на своих плечах бремя обязательства всегда быть правильной и положительной. Всего за несколько месяцев Рахом научился крепко сидеть в седле на спине гиона и умело управлять им. Гион, обладая ловкими и цепкими лапами, мог передвигаться по крутым спускам скал, перелетать через ущелье с одного края на другой, перескакивать с одного валуна на другой, держать равновесие, перебираясь по брёвнам, перекинутым над пропастями, осторожно передвигаться по узким тропкам между скал и над безднами. Всё зависело от умения наездника, а Рахом стал наездником великолепным, обучаясь этому у Хаялы. Хаяле только оставалось восхищаться им и признать, что ученик превзошёл учителя. Хаяла также обучил Рахома фехтованию саблей, метать ножи, попадая в цель, стрелять из лука. Рахом быстро изучил Красные скалы – пути между ними, на них, внутри них и под ними. Он теперь знал многие пещеры, сложнейшие лабиринты, открытые для него Хаялой. Да, Красные скалы были великолепным убежищем для разбойников, Хаяла любил их и считал своим домом. Был первый набег на степное поселение. Разбойники уносили мешки с сесом и сесовой мукой, одежду, сушёный кус и вошу, щепки свака. Больше забрать было нечего. Тогда Рахом совершил своё первое убийство: снёс голову полусумасшедшей бабе, не пожелавшей отдать большое вышитое почти новое полотенце. А потом были ещё грабежи и убийства и в других селениях. Было бегство от патрулей, если солдат было больше, если меньше – сражение. Кто-то их банды попадался патрулю, кого-то убивали, банда пополнялась новыми людьми, преимущественно, беглыми каторжниками. Но Рахом всегда уходил от погони вместе с Хаялой, оба оставались живы и в сражениях. И Рахом становился всё более искусным воином. Но он не только действовал так, как приказывал атаман – он ещё и много думал. О серебре и гионах в приморских селениях. Порою, это превращалось у него в навязчивую идею: придумать план, как можно было бы грабить и приморских жителей, применив не силу, а хитрость. И однажды план этот созрел в его голове и он поделился им с Хаялой. – В приморском поселении Гито много гионов, – говорил он, – и водится серебро у промышленников. Когда наступит ночь, наши люди могли бы поджечь тростниковые крыши хижин. Когда начнётся пожар, поселяне прежде всего начнут спасать своё барахло, вытаскивать его наружу, а затем бегать к морю за водой, чтобы потушить огонь. А тем временем наши люди могли бы поискать серебро, которое наверняка прячут в матрацах и подушках. Мы возьмём только серебро – и больше ничего из вещей, чтобы быть налегке. А после угоним гионов. Хаяла долго не соглашался на этот план. Он боялся соваться в большие многолюдные приморские селения, опасался потерять свою банду. Но Рахом убеждал его послушать его. – Я всё возьму на себя! – твердил он. – И пусть со мной пойдут только десять добровольцев. В случае неудачи поплачусь только я и всего десять человек. А если будет успех, я приведу гионов и принесу серебро. И ты, как атаман, конечно, возьмёшь себе наибольшую долю. Что тебе стоит довериться мне? Хаяла долго колебался, но в конце концов, согласился. Он прожил на Саломе тридцать лет и сомневался, что мальчишка, которому нет и двадцати лет сумеет придумать что-то боле стоящее, чем он, атаман. И не верил, что найдутся добровольцы, которые согласятся пойти в Рахомом в приморское селение. Уж слишком риск велик. Ребята в банде отчаянные, но ведь всему есть мера. Однако, Рахом всё же сумел уломать десятерых. Когда они умчались в степь, янтарно-жёлтое небо превратилось в янтарно-коричневое и начало покрываться звёздами, освещающими скалы и равнины. Хаяле не спалось. Он бодрствовал в своей пещере, сидя на вытесанном из каменной глыбы ложе, покрытом матрацем, набитым соломой, за каменным столом из другой глыбы и жёг лучины одну за другой. Ему было тревожно. Он был уверен, что больше никогда не увидит ни Рахома, ни своих людей, ни гионов, на которых те ускакали к морю. Но Рахом вернулся. Он вошёл в жилище атамана, откинув тяжёлую кошму, которой был завешан вход в пещеру. Губы его были растянуты в широкой торжествующей улыбке, зубы сверкали. Он бросил на стол пред Хаялой увесистый кошелёк, который громко звякнул металлом, раскрылся и из него со звоном высыпалось несколько монет, сверкая серебром при свете лучины. – Всё серебро Гито теперь наше! – весело сообщил Рахом. – И их гионы – тоже! Хаяла восхищённо взглянул на рассыпавшиеся по столу деньги и расхохотался: – Ты!.. Ты смог это?! У тебя получилось?.. – Я же обещал тебе принести серебро и пригнать гионов – вот и сделал это! – Рахом продолжал улыбаться и в больших карих глазах его горело такое хищное пламя, что они казались двумя озёрами, наполненными бушующим огнём. Хаяла вскочил с ложа, обошёл стол, приблизился к Рахому и похлопал его по плечам: – Да, теперь я вижу, что твой план на самом деле хорош! Такого богатства мы ещё не добывали никогда! Да, ты умён не по годам! Я тебя не обделю: ты получишь самую большую долю после меня, больше, чем остальные десять, что ходили с тобой! – А на десятерых делить и не надо. Их всего-то вернулось только трое. – То есть, как? – нахмурился Хаяла. – Ну, видишь ли, атаман… Когда мы подожгли посёлок и началась эта суета, всё шло хорошо поначалу, мы набрали серебра полный кошелёк. А потом, когда мы бросились к гионьему загону, нас заметили. Ринулись на нас с кольями и топорами, но гионов мы уже выпустили Я и ещё трое успели погнать животных в степь, а остальных повязали. Хаяла внимательно слушал Рахома и глаза его наполнялись досадой. Он стукнул кулаком по столу: – Я знал, что кончится всё плохо! Мы никогда не теряли столько людей! Столько человек… Ну, случались прежде потери – один или два, не без того, но семь – это дело невиданное до сих пор! – И что? – поморщился Рахом. – Это потеря не стоила такой добычи: серебро, гионы? Теперь гионов хватит на всех, а раньше ведь дрались, жребий кидали, кому всадником быть, идти на дело! – Без людей тоже худо… – Найдём новых! – Рахом снова улыбнулся. – Мало ли беглых каторжников шныряет по степи или поселян, которым надоело пахать на этой малоплодной земле! Хаяла посокрушался ещё немного, но выйдя из своего убежища и увидав между скал пасущихся гионов, утешился. С тех пор многое изменилось в банде из Красных скал. Рахом то и дело водил людей Хаялы к морю, в наиболее богатые для степей Урр-Шту поселения. Каждый раз он придумывал новый хитроумный план, как завладеть добром морских промышленников, когда старый план переставал действовать. И каждый раз возвращался с относительно хорошей добычей. Правда, из десяти человек, что он брал с собой, чаще всего возвращались только трое или четверо, остальных либо убивали, либо повязывали. И всё же каждый раз, отправляясь на разграбление приморских деревень, Рахом набирал с собою не менее десяти человек. Он обладал сильным даром убеждения и умел вселить веру в успех даже не в очень отчаянного и храброго парня, убедить, что из десяти человек, отправившихся на весьма рискованное дело, если и выживут всего двое или трое, то одним из этих счастливчиков будет именно этот не очень храбрый парень и получит серебро. За год банда разбогатела: у неё было целое стадо гионов и тайники с серебром. Но людей осталось совсем мало и Хаяла сетовал на Рахома: – Что ты сделал со мной! У меня была банда более, чем в полсотни человек , а теперь и двух десятков не наберётся! Что мне толку в серебре, что мне толку в гионах, если в банде однажды никого не останется! – Не стоит жалеть людишек! – с презрением в голосе отвечал Рахом. – Они только и годятся на то, чтобы подохнуть ради того, чтобы обогатились мы. Наберём новых людей. – Новых? Откуда? Да, мы пополняли нашу банду беглыми каторжниками и кое-кем из поселян, но гибнут они ещё быстрее, чем приходят новые. – Я сам пополню нашу банду новыми людьми, – пообещал Рахом. – Не нужно больше ждать тех, кто придёт к Красным скалам и попросится к нам. За Чёрной рекой находится угольная шахта, там трудятся каторжники и часто бегут оттуда. Можно поискать их и привести их к нам в наш лагерь. Хаяла насторожился. – За Чёрной рекой территория атамана Рагара. Я никогда не захожу на его земли, а он – на мои. таково наше соглашение. – Ничего, я смогу договориться с его бандой. Рахом отправился за Чёрную реку и не возвращался несколько суток. Хаяла уже начал в своих думах хоронить его, но Рахом вернулся однажды утром с двумя десятками новых людей. – Они были в банде Рагара, – сообщил он Хаяле, – но стоило мне им дать всего по одной серебряной монете, а серебра-то они никогда не держали в руках, да ещё пообещать серебра, как они тут же стали твоими людьми, – Рахом широко улыбнулся. Но Хаяла не обрадовался этому. Лицо его приобрело сурово-озабоченное выражение. – Рагару это не понравится, – хмуро произнёс он. – Он может объявить нам войну. А ведь людей у него по-прежнему больше, хоть ты и увёл у него часть их. Рахом перестал улыбаться. – И остальных уведу, – промолвил он. – Мы теперь богатая банда, а богатство в этом мире решает всё. Мечта обитающих в степи – гион под седлом и серебро в кошельке. Мы сможем это дать, значит, пойдут к нам. Я решу эту проблему. Он снова умчался за Чёрную реку возвратился через три дня, ворвавшись в пещеру Хаялы и швырнув на каменный стол, за которым атаман обедал, поедая сесовую похлёбку, отрубленную окровавленную голову атамана Рагара. – Я купил тебе всю территорию Рагара и его башку всего за один кошелёк серебра! – со смехом сообщил Рахом. – Я совсем немного подплатил людям Рагара – и они продали своего атамана с потрохами, а сами стали нашими! У нас снова банда многолюдна, радуйся, Хаяла! Повод для радости был веский, новости были отличные, но атаман из Красных скал её не испытал. Ему вдруг стало страшно. Рахом был ещё юноша, но он делал такие успехи, каких не было у Хаялы за десять лет разбойничьей жизни. А кроме того, люди банды Хаялы всё больше восхищались Рахомом, чем своим атаманом и это очень не нравилось Хаяле. Окровавленная голова Рагара лежала перед ним на столе рядом с миской с недоеденной остывшей сесовой похлёбкой и на мгновение Хаяле показалось, что это его голова и он вздрогнул… Рахом продолжал грабежи деревень и маленьких городков у моря уже с новыми людьми. Он добирался и до дальнего побережья и случалось, не возвращался в Красные скалы по нескольку месяцев. Но когда он делал это, то всегда приносил хорошую добычу и приводил новых людей, воспринимавших как вожака, скорее, его, чем Хаялу. Он брал в банду и женщин, используя их как наводчиц или лазутчиц, а некоторые из них дрались не хуже мужчин. Патруль рыскал за ним, но он был неуловим и получил среди степного народа кличку Чёрный Камол. Камол – такое название носил степной гав, который был величиной чуть больше льва. Это существо льва напоминало и телом, только голова его была без гривы, остроухой и походила больше на голову горгульи. Хвост у него был короткий, как кроличий, тело покрывала густая бурая или серая, иногда – чёрная шерсть. Это было очень прожорливая и опасная тварь. Её было очень трудно убить, потому что она была невероятно сильна, ловка и быстра, а шерсть прочна, как броня. Как все гавы, она убивала живых существ, сколько могла, а не столько, сколько требовалось для насыщения. Камолы водились на Саломе во всех климатических поясах и обычно в степях. К счастью для саломцев, камолы не очень хорошо размножались, принося потомство только раз в несколько лет и обычно по одному детёнышу, иначе бы они уничтожили всю жизнь в степи. Самыми опасными считались камолы чёрной окраски. Они были крупнее и сильнее других, они были умнее и хитрее. Чёрного камола почти невозможно было выследить и уничтожить. Там, где объявлялся этот гав, неизменно случались большие беды: гибли люди, скот. Он был ужасом степей и таковым теперь стал Рахом. В лагере Хаялы теперь владели гионами все, но Рахом продолжал угонять их, продавая скупщикам краденых животных всё за то же серебро. Казна банды пополнялась, а люди постоянно менялись: одни гибли, а других Рахом находил и приводил, он умел это делать. А Хаяле оставалось только, как раньше, делать набеги на деревни ради того, чтобы добывать продукты питания для банды. Он осознавал, что он, всё ещё считаясь атаманом банды из Красных скал, всё больше теряет значимость, зато у Рахома она растёт, как на држжах. И это заставляло его всё сильнее бояться Рахома. Когда Рахому исполнилось двадцать пять лет, он заинтересовался ещё одной территорией, соседствующей с землями у Чёрной реки. Она носила название Плешивая равнина. Земля эта была ничем не примечательна по части земледелия, её населяли всё те же нищие крестьяне, возделывавшие малоплодную почву, пожиравшую их силы и здоровье, взять с неё было нечего. Но за ней лежали прииски, принадлежавшие государственной казне и для казны в рудниках добывали золото. Да, степи Урр-Шту, “пожирающая земля”, жёсткая, скудная, с холодной зимой и чересчур жарким летом, опасная, несчастливая, на самом деле была богата золотом. Золота в её недрах добывали много уже несколько веков. Его вытаскивали на поверхность из недр, а оно никак не иссякало, его находили снова, открывали новые залежи. Да, именно золото Урр-Шту и являлось главным богатством Локады. Его переплавляли в слитки и везли в Берос, заполняя им государственные сокровищницы и частично продавая его локадийским ювелирам и пуская е го в межгосударственный оборот за границей. Локада богатела за счёт золота Урр-Шту, но только жители этих земель неизменно оставались бедняками, несчастливыми людьми, которым не повезло родиться в этих никудышних краях. Всё лучшее впитывали в себя Изумрудные Берега, считая излишним заботиться о жителях степей. Ведь население Урр-Шту не бунтовало, ничего не требовало, не пыталось отделиться, чтобы стать самостоятельным государством, чтобы распоряжаться своими ресурсами, значит, оно не стоило заботы. Не то, чтобы мудрый, добрый и справедливый повелитель Джамби Великий был жесток и не любил горемычных людей Урр-Шту и обделял их своей монаршей заботой умышленно. Он просто даже не догадывался, что в его государстве может существовать такой бедный и обделённый народ. Ещё несколько тысячелетий назад превратившись в старика, этот монарх отдал власть чиновникам, сам лишь номинально оставаясь на троне. Повышенное долгожительство никак не отразилось на его умственных способностях в дурном смысле, наоборот, он накопил мудрость и силу ума. Но чем дальше он жил из века в век, тем тяжелее ему было держать бремя власти и он то и дело сбрасывал его с себя, перекладывая на плечи министров и советников, высокопоставленных чиновников. И почти никого их них не заботило населения Урр-Шту. У Локады была цель лишь выгрести из этих земель всё золото и забыть об этих краях, как о чём-то пустом и бесполезном. Золото везли от приисков к морю в обозах, надёжно охраняемых вооружённой до зубов стражей. Там, на побережье, ящики с золотыми слитками грузили на корабли и по морю переправляли в Изумрудные Берега. В последние месяцы Рахом зачастил в те места, где пролегал один из дорожных трактов, по которым от приисков к морю двигались обозы, гружённые золотом. Он исследовал ландшафт. И строил планы, как бы завладеть Плешивой равниной. Но у неё уже был хозяин – атаман Ерлон со своей бандой. – Надо попытаться переманить на нашу сторону людей Ерлона, – говорил Хаяле Рахом. – Нам очень важна эта земля. Я хорошо изучил дорожный тракт, по которому передвигаются обозы, везущие золото к морю. Он проходит по Плешивой равнине и у меня есть план, как ограбить обоз и забрать золото. – Я знаю про этот тракт, – ответил Хаяла. – Но ограбить обоз с золотом – о таком глупо и мечтать. Вдоль дороги, по которой он движется, по обоим сторонам тянутся зыбучие пески и нет ничего возвышающегося, за что можно было бы спрятаться, затаившись в засаде. Между тем, обоза охраняют опытнейшие воины, лучшие стрелки и фехтовальщики. Их много. Нарваться на них, выступить лицом к лицу открыто на равнине – это верная смерть. – И всё же у меня есть очень хитроумный план. Доверься мне, Хаяла. Разве я когда-нибудь о сих пор подводил тебя? Я приносил тебе серебро, а теперь принесу золото. Мы будем очень богаты. Только для начала дай добро нашим людям на захват земель Ерлона… – Нет! – резко выкрикнул Хаяла. – Мне это не нужно. С меня достаточно того, что я имею. Мне не нужно ни Плешивой равнины, ни этого проклятого золота! – Не нужно? – Рахом сощурил глаза, горевшие дикой злобой. – Ну, не нужно, так не нужно. В таком случае, дальше мне с тобой не по пути. Я забираю свои людей и ухожу. Лицо Хаялы исказила гримаса бешеной ярости: – Твоих людей?! – прорычал он. – Это мои люди, моя банда, мои Красные скалы! Ты, приблудок, возомнил себя атаманом, что ли? – Я и есть атаман, – холодно ответил Рахом, – и банда уже давно подчиняется мне. Не понял до сих пор? И мне надоело считаться с тобой. Надоело твоё вечное недовольство, ты как валун у меня на дороге! Хаяла затрясся от гнева и, бешено взревев быком, выхватил из-за пояса длинный нож и ринулся на Рахома. Тот увернулся от удара и также вытащил из ножен кинжал и бросился с ним на атамана. Они боролись исступлённо и отчаянно не на жизнь, а на смерть. И Хаяла погиб в это схватке от удара ножом в живот. Рахом же только был ранен в руку. Банда Хаялы спокойно приняла новость о смерти атамана, как будто ждала её. Все понимали: халяа был слаб. Рахом занял его место – никто не возражал. Труп Хаялы вынесли в степь на съедение гавам-падальщикам хинам. Хины напоминали огромных ласк размером с овчарку, только более длинноногих и с облезлыми хвостами. Зубы их напоминали акульи, они были не только падальщиками, но и охотниками, нападавшими стаями. У них была серая с рыжиной шерсть, маскировавшая их в степной траве. Они охотились за степными животными и птицами, искали падаль, могли убить человека. Их уничтожали, как могли – ставили ловушки, отстреливали, кормили отравленным мясом, но они никак не переводились. Избавившись от трупа Хаялы, Рахом отправил своих агентов в лагерь Ерлона, чтобы те попытались подкупить и переманить в банду Красных скал как можно больше людей. Но разбойники плешивой равнины были наслышаны о коварстве Чёрного Камола, у которого слишком часто гибли люди в деле, потому что он не дорожил ими и не торопились переходить на его сторону. Но Рахом пополнял свою армию за счёт каторжников, бежавших с угольной шахты за Чёрной рекой. Нередко сам Рахом помогал организовывать побеги многим десяткам каторжников, чтобы дать им приют в Красных скалах и обучить разбойному ремеслу. Заманивал он к себе и обычных поселян, подсовывая им серебро из залежей покойного Хаялы, которые он присвоил себе. Но он понимал, что такие серебряные копи хоть и считаются великим богатством в Урр-Шту, то для изумрудных Берегов этого мало. А в планы Рахома входили именно Изумрудные Берега. Он видел себя в них богатым и влиятельным в грядущем. Он не останется навеки в Урр-Шту. И именно ради Изумрудных Берегов он готов был рисковать, чтобы добыть для них золото. И настал день, когда банда Чёрного Камола стала многочисленней банды Ерлона в три раза и Ерлону была объявлена война. Это было яростное сражение, разбойники Плешивой равнины дрались, как одержимые и, погибая, уничтожили немало людей Чёрного Камола. Но всё же победа и Плешивая равнина достались Рахому, а атаману Ерлону и его людям – смерть. Затем Рахом воплотил свой план ограбления обоза с золотом в реальность. Вдоль дороги от приисков до моря тянулись обширные территории песков, большинство из которых были зыбучи. Это давало огромный плюс охране обоза: не приходилось ждать нападения со стороны. Правда, кое-где пески зыбучи не были и именно в тех местах охрана была начеку. И Рахом сумел выведать, где именно эти места находились, наблюдая издалека через подзорную трубу за действиями охранников. Воины были беспечны, проезжая мимо оранжевых песочных полей зыби и там, где она кончалась, они ощетинивались, держали наготове оружие, в их поведении ощущалось напряжение. Рахом запомнил эти пространства песков, пометив их разрисованными валунами. На этих пространствах его люди и залегли в засаду, зарывшись в песок вместе со своим атаманом у самой дороги, вооружившись трубочками, стреляющими ядовитыми шипами. Из этих трубочек они перебили часть охраны, а затем, по сигналу атамана вскочили разом, разметав песок и с боевым возгласом напали на охрану. Все люди Рахома погибли в этой битве и все до единого охранники обоза с золотом. Ящики с золотыми слитками и самородками Рахом спрятал в разных тайниках и лабиринтах Красных скал. Красные скалы были теперь его царством. Они на самом деле были красные, состоявшие из особого камня АЛ-ЛАТ, цвет которого был коралловым. При свете же утреннего солнца они казались алыми. С годами Рахом Чёрный Камол стал хозяином степей Урр-Шту. Протянулись три нелёгких года в начальной школе в изнурительной зубрёжке и бесконечных общественных поручениях – Дина не отказывалась ни от одного. Последний, четвёртый год был посвящён не столько учёбе, сколько работе на благо храмов. Учениц водили в храмы, обучая убираться в них, наводя порядок, ухаживать за ценными вещами храма, совершать религиозные ритуалы. Девочки также принимали участие в религиозных зрелищах, мистериях, спектаклях. И занимались сбором благотворительных пожертвований, обходя дома горожан и выпрашивая деньги на храмы. Из всех учениц этот год оказался особенно трудным для Гафолии. Её родители задолжали оплату за её учёбу за несколько месяцев – дела в их шляпной мастерской ухудшились. Ей грозило отчисление из элитной школы, но её отец выклянчил у директора школы подождать с этим. Он обещал вскоре отдать долг и директор согласился. То, что Гафолия теперь оставалась в школе из милости, не сделало её ни скромнее, ни смиреннее. Классы в школе Обинэ вели между собой состязание в сборе пожертвований на храм Амалис. И класс, в котором училась Дина, преуспел в этом: девочки с фанатичным рвением обходили дом за домом и разъясняли хозяевам пользу от пожертвований во благо души, пели песенные молитвы под окнами, даже клянчили деньги для храма. Наконец, к назначенному сроку жертвенная коробочка их класса оказалась до верху набитой монетами. Когда их пересчитали, оказалось, довольно круглая сумма. Её обменяли на крупные монеты, положили их в шкатулку и поставили на полку в классе, на всеобщее обозрение, чтобы ученицам было чем гордиться. Через несколько дней на один из праздников богини Амалис шкатулку должны были торжественно передать жрецу – казначею храма. Классная дама Белисса была довольна своими воспитанницами. Это была женщина, которой не исполнилось и сорока лет, но выглядела она значительно старше своего возраста. Она была тощая, глаза её окаймляли тёмные круги. В волосах её, всегда гладко прилизанных и собранных в жгут на затылке, сверкала обильная ранняя седина и чёрных прядей было меньше, чем седых. Белиса всегда носила только белые одежды, благочестиво подражая зоркам. Эти одежды всегда были идеально чисты и выглажены. Жидкие полуседые волосы её всегда покрывал белый шарф. Ученицы почитали её, как святую. Она никогда не повышала голос. Если надо было дать понять, что она недовольна кем-то из учениц, она разговаривала с ним холодно и отчуждённо, что пугало провинившихся перед ней и усмиряло их. Но чаще всего она была мягкой, ласковой, тактичной. И это очаровывало детей. К тому же, у неё была прекрасная репутация. У неё не было ни мужа, ни детей, ни собственного дома, она проживала в одной из комната в домике для учителей при школе. Она постоянно твердила, что посвятила свою жизнь школе и религии. Она трудилась больше других учителей на общественных работах. Всё своё свободное время она проводила за молитвами и ни разу не пропустила ни одного праздничного служения ни в одном храме Бероса – удержать от этого её не могли никакие обстоятельства. В этой женщине было всё, чтобы перед ней благоговели учителя и ученики, произведя её чуть ли не в святые. У неё был самый лучший в школе класс, она приложила для этого все старания. И до фанатизма наседала на своих учениц, чтобы они до краёв наполнили шкатулку для благотворительных пожертвований. Но шкатулка внезапно исчезла и класс был в ужасе: это был великий позор. В тот же день отец Гафолии явился к начальнику школы с деньгами и покрыл часть задолженности по оплате за учёбу дочери. Долг был покрыт на три четверти и это уже могло продлить пребывание Гафолии в элитной школе ещё на несколько месяцев. На следующий день Гафолия заявила, что видела, что якобы Дина взяла шкатулку с деньгами и унесла её. – Дина увлекалась азартными играми КАТЭ, что играют на улице и проиграла много, – рассказывала Гафолия классной даме Белисе, – ей надо было отдать долг. Те, кто выиграли, требовали у неё денег, я слышала сама. А она не решилась просить денег у родителей, чтобы они не узнали, что она на улице играла в катэ. Я видела, как она взяла шкатулку. Дина на самом деле неплохо играла в катэ – игру с разноцветными шариками и фишками и иногда останавливалась рядом с уличными игроками, чтобы понаблюдать за их игрой. Правда, никто не замечал, чтобы Дина присоединялась к ним или предлагала подругам поиграть на деньги. Но Гафолия говорила о её якобы проигрыше с такой видимой искренностью, глядя честными встревоженными глазами прямо в глаза классной даме, что та поверила её словам. Гафолию научил отец забрать потихоньку шкатулку и обвинить в этой краже Дину, как об этом говорить. Он до помешательства стремился добиться, чтобы его дочь окончила элитную школу – любой ценой. Именно тогда, как ему казалось, он сумеет выгодно выдать дочь замуж, прельстить богатого жениха не красотой и приданым дочери, тем более, ни того ни другого не было в помине, то хотя бы тем, что она получила образование не в простой, а в элитной школе. Он и его дочь выбрали жертвой клеветы Дину, девочку, смертельно надоевшую окружающим тем, что она была богата, красива, училась лучше других и была уж слишком правильной. Именно её падения подсознательно и ждали в Обинэ. Белиса поверила наговорам Гафолии с живой охотой. В душе её раздражала Дина, которой было слишком много дано, того, чего у Белисы не было и малой доли. Белиса поспешила к начальнику школы и со смаком поведала о том, что Дина украла шкатулку с деньгами, собранными классом для пожертвований в храм, потому что проиграла большую сумму денег в азартные игры и хотела отдать долг. Белиса говорила об этом с такой твёрдой уверенностью, что начальник школы воскликнул в ужасе: – Как же ловко она притворялась хорошей все эти три года! Как ей это удалось? Начальник школы Обинэ Пелл тоже охотно поверил клевете. Возглавляя элитную школу для богатых детей, в душе он ненавидел богатых людей вообще, завидуя им чёрной завистью. И вера в то, что девочка из богатой семьи могла совершить дурной поступок не оставляла в нём сомнений. – Так она же лучшая актриса в нашем пришкольном театре! – ядовито заметила Белиса. – Ах, как отвратительно такое лицемерие! Сколько зла в нашем мире именно из-за лжи и притворства! Я бы никогда на неё не подумал, если бы её не разоблачили! На следующий день вместо занятий Дина оказалась в кабинете Пелла и он начал своё обращение к ней с обличительной речи: – Знаешь ли ты, какой это великий грех – притворяться не тем, кто ты есть на самом деле? Как же ты решилась на это? Может, тебя искусил ордием? Может, ты все эти годы служила ордиему и это он научил тебя так ловко и искусно притворяться такой славной девочкой? Дина не поверила собственным ушам: её оскорбляли?! За что?.. Она оцепенела с удивлённо выпученными глазами и открытым ртом. А Пелл уже обвинял её в пристрастности к азартным играм и в краже денег, собранных классом. Она не могла понять – он бредит, сошёл с ума? – Что ты молчишь? – сощурил тёмные буравящие глаза Пелл. – Ты думала, я никогда не узнаю об этом? А вот Гафолия видела тебя и всё рассказала! – Она лжёт , – Дина почувствовала удушье в груди. – Этого никогда не было! Глаза Пелла полезли на лоб и круглое толстое лицо его исказила гримаса такого возмущения, как будто Дина в краже обвинила его самого. – Да как ты смеешь! – сдавленным от негодования голосом проговорил он. – Ты хоть отдаёшь отчёт своим словам? Неужели ты считаешь, что кто-то посмел бы так страшно лгать? Ведь никто не решится на такую ложь! – Все знают Гафолию, – промолвила Дина, – она худшая ученица, нищая, дерзкая, она плохая, она способна на что угодно! – Да она такая, но она никогда не была уличена во лжи, более того, она прямолинейна до грубости, она не сдерживает свои мысли и слишком открыто высказывает их. Это не очень приятно, но не опасно, потому что Гафолия не скрытна и не надо гадать, что у неё на уме. А вот ты, оказывается, иная. – Да зачем мне красть? – крикнула Дина. – Я дочь очень богатых родителей, если бы мне было нужны деньги, я попросила бы у них! – Но ведь сумма, что ты проиграла в катэ, была очень большая, верно? Попроси ты столько у родителей, возник бы вопрос: зачем? А ведь ты не хочешь, чтобы родители узнали, что ты играла в катэ с уличными проходимцами. Вот ты и взяла деньги, предназначенные для храма. – Я никогда не играла в катэ на улице и на деньги! – слёзы хлынули из глаз Дины. Её слёзы не смягчили Пелла, только усилив в нём раздражение. – Тебя видели рядом с игроками на улице, – холодно произнёс он. – Я только рядом стояла, я не играла! – Думаю, ты искусилась и поиграть? – Нет! Этого не было! Пелл устало прикрыл глаза и по лицу его пробежала судорога досады. Затем он распахнул веки и пристально уставился на Дину. Вот гадкий избалованный ребёнок из богатой семьи. Из очень богатой семьи. Наверняка считает, что ему всё дозволено. Если бы бедняк украл такие деньги, чтобы расплатиться с долгами и его бы поймали, его наверняка бы отправили на каторгу. А этой дряни не будет никакого наказания, зачем же она изворачивается и не хочет признаться в краже? – Послушай, – он утомлённо вздохнул, – почему бы тебе не покаяться, не вернуть украденное и не попросить прощения у всех? – Потому что я не крала! – рявкнула Дина и, резко развернувшись, выбежала прочь из кабинета начальника школы, не веря в то, что она только что услышала. Ей захотелось справедливости. Ну, сейчас она разберётся с Гафолией! Она поспешила в классную комнату, где проходил урок, ворвалась в неё и яростно завопила: “Гафолия!” Девочки разом повскакали со своих стульев за овальными столиками. Только преподавательница Белиса оставалась внешне невозмутимой. – Как ты смеешь шуметь в классе? – холодным, как лёд, голосом проговорила она. – Ты меня перебила криком. Такой невежливости я от тебя не ожидала. Впрочем, после того, как ты крала деньги, собранные для храма, от тебя можно ожидать, что угодно! – колко и ехидно завершила она. Дина оцепенела. Она-то не ожидала таких слов от Белисы. Как и все в школе, она очень чтила эту учительницу. Белиса казалась ей всегда поступающей правильно, справедливой. И как же теперь эта святая женщина могла быть так неправа? До чего же оказалось больно услышать несправедливые обвинения именно от Белисы! Но надо себя обелить, оправдать, чтобы Белисе стало стыдно за свою неправоту! – Гафолия! – крикнула Дина, поворачивая лицо к гордо выпрямившейся у своего столика Гафолии. – Ведь ты же солгала! Ведь ты же последняя дрянь в нашем классе, ты хуже всех, так как же получается, что верят тебе, а не мне, самой лучшей из всех? Что за безумие происходит? – Смотрите-ка, она считает себя самой лучшей! – насмешливо проговорила Белиса. – Это после такого поступка! Какая наглость! Замолчи, бесстыжая! – Не называй меня так! – Дина начала злиться. – Ты такая и есть! Мы считали самой дерзкой Гафолию, но твоя дерзость превзошла её в тысячу раз! Это нестерпимо! Дине становилось всё труднее дышать. Ей пришлось спешно покинуть класс и школу, потому что ей стало совсем плохо. За каменным забором школы рядком стояли клеомбы, развозившие богатых детей по домам. Рабы-водители, поджидавшие, когда окончатся занятия в школе детей их господ, беспечно болтали между собой или дремали, сидя на переднем сиденье клеомбы. Дина отыскала клеомбу, которую отец выделил, чтобы водитель Роки возил её в школу и из школы домой. Забравшись на заднее сиденье в виде диванчика, она приказала водителю везти её домой. У неё обычно был хороший аппетит, но на этот раз он у неё пропал и ей хотелось лишь спать – средь бела дня. Вернувшись домой, она даже не вошла в дом, а направилась в сад, где находилась беседка с ажурным стенками и полом из мозаичных плиток. В беседке к двум резным столбам был привязан сетчатый гамак. Дина улеглась в него и почти мгновенно уснула. Сон, длившийся часа два, почти полностью снял пережитый стресс. Появились мысли, что завтра будет всё как всегда. Должно быть, Гафолию уже изобличили во лжи и за это, наконец-то выгонят из школы. А ей, Дине, предстоит выучить несколько молитв, чтобы в школе, как всегда, блеснуть знаниями и доказать, что она всё ещё самая лучшая. Потянувшись, она поднялась с гамака и, позёвывая, отправилась к дому. В передней комнате её встретила мать – в широком алом домашнем платье и домашних туфлях на невысоком каблуке, расстроенная, раздражённая. – Как же ты решилась, Дина, играть в катэ на улицах! – с укором воскликнула она. – Когда ты успевала этим заниматься? Разве ты не знала, что это порочно? Грех к греху: сначала игра на деньги, затем кража денег, пожертвований на храм! Ты думала, я об этом не узнаю?! Только что в нашем доме побывали сам начальник Обинэ Пелл, Белиса и все ученицы из твоего класса и все они твердили, что ты проиграла в катэ большую сумму денег и, чтобы покрыть долг, украла деньги на пожертвование в храм! – И ты поверила им? – Дине снова стало трудно дышать. – Но ведь не один, не два человека, а целая толпа подтверждает, что это сделала ты! – Их всех обманула Гафолия! – Дочь маленьких жалких людей не решилась бы оклеветать дочь такого великого человека, как Чандр. Она не посмела бы лгать в таком деле. Но и правду утаить – грех. – Значит, ты тоже веришь Гафолии, а не мне? – А как не поверить? Ведь это очень серьёзно – оболгать кого-то в таком деле. Дина, послушай меня, – Марана положила ладони на плечи дочери, – каждый может оступиться, на каждого может найти что-то, что он поступит неправильно. Это не означает, что это нельзя исправить. Не бойся ничего. Осталось лишь самая малость. Тебя не выгонят из Обинэ, потому что я уже вернула Белисе деньги, что были украдены… – Мама, – Дина пребывала на грани истерики, – я ничего не крала! Марана как будто не услышала её и, как ни в чём не бывало продолжала: – Исключение из Обинэ тебе уже не грозит. Но вот твои взаимоотношения с учителями и соученицами… – То, что ты отдала им украденные совсем не мной деньги только подтверждает, что их якобы украла я! Ты не должна была платить! – И допустить, чтобы тебя выгнали из элитной школы?! И водить тебя в худшую школу, где учатся дети жалких лавочников и владельцев мастерских? Тебя, дочь великого Чандра? – А как же моя честь? Марана растеряно посмотрела на дочь, не понимая, о чём та говорит. Затем продолжила: – Каждый может оступиться, – повторила она. – Но Белиса объяснила, что надо сделать тебе, чтобы отношение в классе к тебе не осталось плохим. Ты просто покайся. Признай свою вину. И попроси прощения у класса. – За что я должна просить прощения, если я не воровка? – Так надо. Ты же не хочешь стать изгоем до самого окончания школы. – Я ни в чём не буду каяться, я не виновата! – ответила Дина и потеряла сознание. Когда она очнулась, она обнаружила себя лежащей на ковре в передней комнате и голова её покоилась на коленях матери. Рядом хлопотала Мазу, брызгая на её лицо холодной водой. В тот день Марана больше не решалась заговаривать с дочерью на эту тему, только попросила ничего не рассказывать отцу. – Иначе Чандр решит, что я как-то поступила с тобой неправильно. А что я могла поделать, чтобы этого всего не произошло? Дина пообещала молчать. У неё у самой не было желания говорить с отцом о чём бы то ни было. С самого раннего детства она робела перед ним и как-то стеснялась его. Он всегда казался ей слишком мрачным и суровым. Дина помнила отца всегда одинаковым: среднего роста, худощавым, он всегда ходил в широких тёмных одеждах, висевших на его костлявых чуть приподнятых плечах. Волос его, когда-то чёрный, теперь почти полностью покрывала седина, они всегда были расчёсаны ровным пробором, длинные, собранные в жгут на затылке. Он редко улыбался и Дина никогда не видела его смеющимся. Выражение его лицо всегда было сухое и строгое, выпуклые тёмные глаза были пронзительны. Многие боялись его взгляда больше, пугал он и Дину. Она избегала общения с отцом, да и он его не жаждал – ведь дочь ещё слишком мала, чтобы стать его ученицей. Так зачем же тратить на неё драгоценное время, которое Чандр обязан отдавать Локаде и храмам? В школе для неё начались тяжёлые времена, они пугали её, казались бредом. Все, кого она уважала, о ком была наилучшего мнения, вдруг превратились в монстров, добивавших её морально. Все ученицы её класса каждый день окружали её и вкрадчиво-ласковыми голосами убеждали её признаться в краже и попросить у всех прощения. И когда она отвечала им, что не может понять, как они поверили в то, что она способна украсть, ей отвечали одно и то же: так не решится соврать даже Гафолия. Учителя по очереди беседовали с Диной, то с глазу на глаз, то публично, убеждая её покаяться, признать свою вину и попросить прощения. Но, поскольку Дина, как заезженная пластинка, твердила, что она ни в чём не виновата и прощения ей просить не за что, тактика их сменилась. Лица их делались холодно-презрительными, когда они сталкивались с ней или проходили мимо и почти не разговаривали с ней. Её отстранили от выступлений в школьном театре, от других общественных дел, дав ей понять, что она больше этого не достойна. Её перестали принимать и в игры. Обида Дины росла, превращаясь в раздражение и ненависть. Из-за этого с ней вторично случился обморок дома, когда она однажды вернулась из школы. И на этот раз её долго не могла привести в чувство. Марана всерьёз была напугана. Она послала за доктором, а затем с помощью Мазу и Сивы перенесла дочь в свою спальную, уложила её на своё ложе, покрытое узорчатым бархатистым покрывалом, вела рядом с дочерью, уложив её голову на свои колени и обняв её. Доктор ничем не смог помочь, сказав, что надо лишь ждать, когда девочка придёт в себя. Маране стало ещё страшнее. Она начала молиться зоркам, гладить волосы Дины, целовать её лицо, плакать. Ей хотелось, чтобы как можно скорее домой из храма вернулся Чандр, уж он-то наверняка знает, что теперь делать. ” – До чего же я беспомощна без этого человека!” – с досадой думала Марана. Но Дина очнулась раньше, до возвращения отца и увидала над собой бледное лицо матери, обнимающей её обоими руками. – Мама, – слёзным голосом проговорила она, – я больше не могу оставаться в этой школе! Я, кажется, скоро сойду с ума от того, что все напрасно считают меня воровкой и требуют, чтобы я призналась в этом! Марана погладила её волосы. – Просто удивительно, как ты страдаешь из-за этого, доченька. – Что тут удивительного? – простонала Дина. – такая наглая клевета ужаснёт любого. И я не могу понять, как они могли подумать, что что-то нехорошее могу сделать я, та, которую раньше все считали самой лучшей? Я лучше всех читала молитвы, гимны, религиозные поэмы, я столько заучивала их наизусть, а ведь это было так трудно! Я делала всё, что велели мне учителя, всё, что они от меня ждали, мне было стыдно не быть самой правильной и хорошей, будучи дочерь такого богатого отца! Ведь нехорошо же: быть самой богатой и не быть самой лучшей! Марана, внутренне отошедшая от пережитого испуга и успокоившаяся, позволила себе негромко рассмеяться: – Дина, Дина, ну, откуда же это у тебя такое отсутствие вкуса к богатству? Неужели ты не понимаешь, что богатство ни к чему не обязывает, а наоборот, даёт свободу и позволяет делать то, что хочется? – Мне хочется сейчас только, чтобы все умерли за то, что поверили Гафолии! Марана пожала плечами: – Ммммм… Дина… Ну, конечно, деньги не всемогущи, их сила тоже имеет пределы… Но они дают многому выгодное понятие. Вот ты говорила: ” А как же моя честь?” Честь, Дина, это роскошный дом твоего отца, его плантации, сотни рабов, кладовые, полные денег. Это твоё будущее, когда ты станешь помощницей своего отца, проводником богов, оберегающим самого повелителя Джамби от козней ордиема. У тебя великая миссия – это честь. Честь – это ещё богатый муж. Ты ещё маленькая девочка, а у тебя уже есть жених. Гимор, его семья равна нашей по богатству. Вот это – честь. О какой чести ещё ты могла думать, объясни мне? – О уважении окружающих. Мне хотелось, чтобы меня все уважали так же, как учительницу Белису. И заслужить это трудом, набожностью, усердием. Ведь Белиса ради служения школе даже не вышла замуж. Марана громко расхохоталась: – Наивная девочка! И ты этому веришь, что она сделала это добровольно? Я знаю о ней всё. Она – дочь жалкого учителишки, такого же ничтожного, как она сама. Чтобы найти себе мужа, имеющего хоть что-нибудь, хоть какое-то доходное дельце, надо самой владеть чем-нибудь прибыльным, а у неё никогда ничего не было. Некоторые мужчины берут в жёны красивых женщин только ради их красоты, но взгляни на неё: существо без лица, бледное, серое, тощее! А иным нужна хозяйка, чтобы поддерживать дом, вести экономику. Только, видно, эта никчёмная Белиса и на это не оказалась способной. Ни на что не годная, как жена, что ей ещё оставалось, как посвятить себя школе, да ещё и кичиться этим? А если бы она не трудилась на износ для элитной школы, её просто бы выгнали. И где бы она нашла пристанище? ВБеросе слишком много учителей, готовых работать даже за кров и еду в школах для нищих, за спальное место в бараках при школах. Белиса боится оказаться в таком бараке, вот и выслуживается. Уважают её лишь такие жалкие учителишки, как она сама, да ученицы, такие же глупенькие девочки, как ты, которые верят, что этих жалких людишек надо почитать. Ты меня поняла, Дина? Дина кивнула и улыбнулась. Да, она отлично всё поняла. И ей понравилось, что Марана злословит Белису. Она была очень обижена на свою учительницу, из которой когда-то сотворила кумира. А теперь кумир отвергал её, своего творца, и за это его следовало разрушить. Конечно, мама права: Белиса – ничтожество! А уважающие её – убогие людишки и глупые девочки. Ею овладели лень и апатия к учёбе и она забросила её. Зачем теперь стараться учиться, если из-за этого она всё равно не станет снова считаться лучшей? Жизнь изменилась. Её заинтересовали танцы, ей наняли преподавателя, он приходил в их дом и обучал её танцам. Отец также позволил ей обучаться езде на гионе и она нашла, что это куда интереснее зубрёжки религиозных поэм и гимнов. Когда Белиса сделала ей замечание, что она стала учиться хуже, она ответила с дерзкой усмешкой: – А зачем мне это? Я не собираюсь знать так много, чтобы стать учительнице и посвятить себя школе. После окончания начальной школы я могу позволить себе заниматься тем, что мне на самом деле нравится – театром и танцами. А когда у меня наступит брачный возраст, родители отдадут меня замуж. Уже сейчас у меня есть жених, я с ним помолвлена, он богат и красив и учится в высшей литературной школе! Это ведь главное счастье для всех женщин – муж и семья. Говоря с наигранным восторгом о своём женихе, Дина лишь пыталась досадить Белисе, напомнив той, что та оказалась не нужной ни одному мужчине . На самом деле Гимор ей не нравился. Это был высокий красивый мальчик с тёмными глазами и волосами, но красота его с самого детства была слишком холодной и надменной, поэтому мало кого восхищала. Время от времени Палк и Оза являлись в дом Чандра вместе с ним или родители приводили её в дом жениха. Наречённые дети должны были периодически общаться друг с другом. Но дружба у детей не складывалась, они скучали в обществе друг друга. Не получалось весело играть, непринуждённо общаться, они напрягались и скучали, когда их сводили вместе. Досаднее всего для Дины было то, что Гимор был старше её на четыре года, выше ростом и его нельзя было из-за этого побить. И чем старше становился Гимор, тем больше превращался в нестерпимого зануду. Ещё в начальной школе он увлёкся так называемой философской поэзией и вообразил себе, что и он обладает поэтическим талантом и способен писать стихи. И он начал это делать. Стихи его напоминали бред сумасшедшего, но он стремился их читать кому только мог. По окончании начальной школы он начал посещать литературный клуб, но и там не приобрёл толпы поклонников своего “таланта”, кроме горстки льстецов и прихлебателей, вьюнами круживших вокруг него, чтобы за его счёт развлечься в увеселительных заведениях или получать подарки от него, сынка богатых родителей. Но именно они и поддерживали его иллюзию, что он – даровитый поэт и не позволяли ему принять печальный факт собственной бесталанности и глупости. Пробовал он читать свои стихи и Дине, но только ещё ниже уронил себя в её глазах. Она не стала вслух критиковать его поэзию, понимая, что обязана сохранить мирные отношения с богатым женихом. Но Гимор всё же обиделся на неё, потому что она не пришла в восторг от его стихов, а только терпеливо выслушала их. Уже с раннего детства Дина понимала: нельзя подавать вида, что ей не нравится жених, чьи родители владеют огромными землями и сотнями рабов. Марана очень хорошо сумела объяснить ей это. А Белиса, ставшая врагом, и подавно не должна понять, что Дина недовольна Гимором. Белиса должна ей завидовать и страдать от зависти. И это получилось: жиденькие реснички учительницы быстро-быстро заморгали, глаза повлажнели. Кажется, ей сильно хотелось плакать. – Всякое счастье – ничто, если оно не подкреплено служением зоркам, знаниями религиозных ритуалов, гимнов, молитв! – дрогнувшим высоким голоском пропищала она. Дина снисходительно улыбнулась: – Моя мама пользуется всего двумя молитвами, а если нужно выполнить ритуалы в храме, младшие жрецы всё покажут. Видимо этого богам достаточно, если моя мама благословенна богатством, красотой, мужем, семьёй. – Всякая несправедливость от ордиема, – тихо проговорила Белиса. Дина удивлённо расширила глаза: – Ты хочешь сказать, что моя мама служит ордиему и награждена им?! Ты хоть понимаешь, чью жену ты оскорбила такими словами? Они не понравятся моему отцу, а он – Чандр, вхожий во дворец к самому повелителю! Бледное лицо Белисы приобрело серый оттенок. – Боги защитят меня от всех! – пробормотала она. – Не защитят! – Дина повысила голос и в жёлтых глазах её загорелись огни гнева и ненависти. – Избранный богами – мой отец. И я – та, что станет его переемницей и будет служить самому повелителю! Вот этому стоит посвятить жизнь! А ты кто? Всего лишь школьная учительница, каких много! Белиса не ответила ничего. Она была морально раздавлена малолетней девочкой. Дина больше не благоговела перед ней, как раньше и угрожала рассказать отцу, что Белиса как-то не так отозвалась о его жене. А что она такого сказала? Белисе стало страшно. Если Чандр разгневается на неё, для него не составит труда жестоко отомстить ей, ведь он так богат и влиятелен. Дина на самом деле горела желанием наябедничать отцу на Белису, что та позволила себе выразить мнение, что счастливая жизнь Мараны – это несправедливость от ордиема. Но затем передумала. Что если Чандр решит наказать Белису и случайно узнает, что Дину обвиняют в краже шкатулки с благотворительными деньгами? Вдруг и он, как и все, решит, что его дочь – воровка? Дина представила себе суровые осуждающие глаза отца. О, она этого не переживёт! Конечно, и отец не поверит ей, что она не играла в катэ и не крала денег. Да разве отцец – её друг, чтобы ей верить?! Нет, ничего она не скажет ему про Белису. Дина зажила жизнью, в которой теперь было больше свободы, удовольствий, того, что нравилось. НО она не оценила этого. Наслаждению мешала боль от осознания, что цель не достигнута, не исполнено желание быть до самого окончания школы признанной самой лучшей. Она думала об этом каждый день. Ей всё-таки хотелось всё исправить. Несколько раз она пыталась заловить Гафолию и поговорить в ней, лелея абсурдную надежду пристыдить её и заставить сознаться во лжи. Но та, сталкиваясь с ней, поднимала истошный вопль и кричала, что Дина угрожает ей и хочет убить. Это ещё сильнее чернило репутацию Дины. На вопли Гафолии сбегались учителя и ученицы и начинали упрекать Дину за то, что она мстит Гафолии за её правдивость. Дине на самом деле хотелось мстить за разрушенные иллюзии. На каникулы в дом Чандра в гости к тётушке и двоюродной сестре в очередной раз из Пальв прибыл Лурис. Это было приятное событие для Мараны и Дины, особенно для Дины. Лурис был для неё лучшим другом, с которым можно было поделиться всем. И она сделала это, поведав ему о своей беде. И, как она и ожидала, Лурис не разочаровал её, оказавшись единственным, кто поверил ей, что она не крала деньги. – Ты должен помочь мне отомстить, – объявила она ему, – избить Гафолию. Я справилась бы и одна, но лучше будет, если ты её придержишь. Понимаешь, у меня она может вырваться и убежать, бегает она быстрее меня. А этого допустить нельзя, я хочу её хорошенько её проучить. Лурис поморщился. Он совсем не любил драк, у него был миролюбивый нрав, но Дина всегда была лидером в их отношениях и он не решался ей отказать. Они поймал Гафолию в закоулке между старыми домами, в одном из которых снимали квартиру её родители, и избили. Лурис держал Гафолию сзади, а дина била её руками и ногами, пихала ей в рот камни и землю, если она пыталась кричать. И чем дольше она била Гафолию, тем сильнее росла в ней ненависть и агрессия вместо того, чтобы угасать. Дина понимала, что уже ничего не исправить, ей просто хотелось мстить. Гафолия, вся в крови и в синяках, обессилела, обмякла и Лурис отпустил её. Она упала в рыжую сорную траву возле его ног. Но Дина не ощутил удовлетворения за причинённую обиду. ” – Гафолию надо убить, ” – пришло ей в голову. Она не может больше находиться в Гафолией на одно планете, не хочет её ни видеть, ни слышать. Дина поискала в траве большой увесистый булыжник и взяла его в руки. Этим можно было раскроить череп Гафолии. Лурис догадался о намерениях сестры и они его очень напугал. Убийство – это уж слишком! Он втсал у Дины на путик лежащей на земле Гафолии и начал уговаривать остановиться. Дина мрачно взглянула на него. У него был умоляющий голос, на глазах выступили слёзы и это смягчило Дину. Она отшвырнула булыжник в сторону. Затем присела на корточки перед Гафолией, ослабевшей, но в сознании и смотревшей на неё через щёлки отёкших от синяков глаз: – Гафолия, не приходи больше в эту школу. Иначе я тебя убью. И мне ничего не будет. Я богата и я дочь великого Чандра. Да как ты посмела пойти против меня, как будто я тебе ровня? Гафолия не ответила ничего. Через дня она появилась в классе без живого места на лице, хромая на левую ногу. И рассказала о том, что Дина зверски избила её. После этого ученицы класс, просто презиравшие Дину, теперь объявили ей полны бойкот, протянувшийся до конца её учёбы в Обинэ. Гафолия продолжала ходить в школу, до смерти боясь Дину. Она избегала оставаться одна, без подруг, где бы то ни было, в ужасе от того, что Дина снова сможет напасть на ней. Отец провожал её в школу и встречал после уроков, охраняя её. Остальное время она сидела дома взаперти, а ночью Дина снилась ей в страшных снах, убивая её в них. И даже после окончания начальной школы она продолжала бояться мести Дины. Она никогда не ходила закоулками и по широким многолюдным улицам передвигалась с оглядкой. Завершив учёбу в Обинэ, Дина не получила никаких регалий и наград, что полагались лучшей ученице, о которых она когда-то мечтала. С ней расстались холодно, как с врагом. Большинство её соучениц были из других городов и когда наступила пора разъезжаться по домам, они устроили прощальный праздник. Но Дина туда звана не была и от этого ей тоже было больно. И боль ушла в подсознание. После Обинэ она выбрала продолжить учёбу стразу в двух высших школах: театральной и танцевальной. И в них никого не интересовало её прошлое, ни наличие регалий лучшей ученицы начальной школы. У Гафолии сложилась судьба иначе. Её обучение в дорогой элитной школе разорило её отца, ему пришлось распродать рабов и самому работать в шляпной мастерской, чтобы покрыть долги за обучение дочери. Затем ему пришлось жене и Гафолии. Но он не падал духом, надеясь найти дочери богатого жениха, которых поправил бы и его дела. Он знакомился с владельцами больших лавок и мастерских, с гордостью рассказывал им о том, что его дочь получила образование не где-нибудь, а в Обинэ. Потенциальные женихи проявляли интерес, решая поначалу, что Гафолия, должно быть, не бедная невеста, если её отец мог позволить себе оплатить её образование в элитной школе. Но их постигало разочарование, когда они узнавали, что на самом деле девушка беднее их и у её отца даже нет больше ни одного раба. К тому же, она не могла похвастаться красотой. Ей образование в элитной школе, разорившее её семью, так и не было оценено. Её отец, отчаянно прометавшийся несколько лет в поисках зажиточных женихов, истощил нервную систему, тяжело заболел и скончался. А вскоре следом за ним умерла и мать. Гафолия пыталась продолжать зарабатывать на жизнь изготовление шляп, но это у неё плохо получалось. И ей пришлось отправиться в бордель, чтобы как-то прокормить себя. Но и в борделе деньги не текли к ней рекой, она оказалась дешёвой проституткой, ублажавшей за копейки простых работяг и даже рабов. Кончилось всё тем, что она подцепила дурную болезнь и умерла от неё.