====== Глава 16. ======

Ром пробыл вне Локады почти год, гастролируя по иным странам. Он верил в себя — и покорял другие государства, ордием всё ещё не отнимал у него успех. Вместе с ним путешествовала его любовница — хорошенькая юная Олса, он содержал её и дарил ей подарки.

С Олсой его познакомил Лурис, завсегдатай борделей и домов развлечений, где служили девушки лёгкого поведения. Олса была начинающей проституткой, ещё не потерявшей девственность и мечтавшей продать её подороже. И пока она этого не сделала, Лурис поспешил свести её с Ромом. Это была месть Луриса Дите. Он очень надеялся на Олсу, что та сумеет разрушить брак Рома и Диты. Между тем, Дита, даже оставшись в доме без мужа на какое-то время, вовсю старалась оставаться для него идеальной женой, чтобы сравнение с покойной, как считали все, первой женой Рома было в пользу Диты. И в этом, как мог, помогал ей Субуки, к советам которого она прислушивалась больше, чем к Замзуру. Субуки обладал даром убеждения и воспользовался им сполна, чтобы подчинить своему вниманию младшую хозяйку. Потому что именно Дита оказалась в доме главной. Чанта полностью доверила ей бремя власти, потому что сама жаждала лишь покоя и пустой болтовни с Сулой долгими часами. Прежде всего Субуки уверил младшую хозяйку, что дому нужна жёсткая экономия. Ведь Ром строит павильон развлечений, ему дорога каждая читаль, а разумная жена не станет транжирить деньги мужа, когда он остро нуждается в них. Он показал ей расчёт, сколько денег уходит на питание рабов. Кухарка больше не кормила их ни пирогами, ни котлетами, как во времена «транжиры» Дины, но всё же излишества, по мнению Субуки, были.  — Младшая хозяйка, рабам низшего ранга вовсе не обязательно выдавать каждый день такие большие порции молока, хлеба и сахара, — вкрадчивым голосом говорил он Дите. — Сахар вреден рабам, он делает их ленивыми и внушает плохие мысли, сахар надо им выдавать только по кусочку по праздникам, а не на каждый обед. Молоком можно поить раз в пять-шесть дней, они от этого не умрут. А порции хлеба уменьшить наполовину. Хватит с них туреса и других овощей. Смотри, хозяйка: турес мы закупаем оптом у крестьян большой партией, складываем в амбары, обходится он гроши, а кормим мы им рабов постоянно. Овощи сами выращиваем на огороде — они бесплатны. В этом году, вероятно, сад даст полноценный урожай фруктов. Так зачем нам тратиться на хлеб, сахар и молоко для каких-то горничных и садовых рабов? Дита рассудила, что это правильная мера, но временная. Когда у Рома будет свой собственный павильон развлечений, рабам вернут их пиры. А сейчас им надо потерпеть эти нелёгкие времена. Дита предвкушала, как с гордостью вручит мужу сэкономленные деньги, даже не подозревая, что ещё больше она тратит их на совю любовницу. Все шишки валились на Замзура, как на управляющего. Рабы вновь заныли, выпрашивая сахару и молока и аргументы, что хозяева решили экономить, на них не действовали. Замзур, его жена и сестра, как элитные рабы в доме, не знали недостатка ни в чём, как, впрочем, и Субуки. Они питались обильными объедками во стола хозяев и даже могли что-то уделить из этих объедков тем, к кому хорошо относились. Женитьба Рома на Дите не принесла счастья рабам, напророченного Азарой, да и самой Азаре тоже. Она страдала, поняв, что Жара, бывшая любимица Дины, теперь неплохо пригрелась возле новой госпожи. Дита хотела, чтобы рабыня предыдущей жены её мужа ценила её больше, чем бывшую хозяйку. А посему Жара получала подарки, поблажки и внимание со стороны новой госпожи. Азаре сделалось от этого больно настолько, что она осмеливалась говорить Дите о том, что Жара недостойна её милости, что эта рабыня лицемерна и лжива и её следует продать. Дите были неприятны поучения Азары. Поначалу она пыталась снисходительно объяснять рабыне, что та неправа и Жара не так плоха, но та не унималась и Дита принялась резко осаживать и даже прогонять её от себя. Азара тяжело переживала гнев Диты, много плакала, страдала от бессонниц. То и дело за ней пытался ухаживать Субуки. Ему нравилась её красота. Правда, ухаживал он не слишком напористо, опасаясь Замзура. Он хвалил её внешность, пытался дарить яркие ткани, духи, благовония. Азара знала, откуда у него деньги на это. Он воровал в хозяйском доме, как только мог, занимался приписками, но Дита и слышать не хотела о том, что Субуки нечестен, не могла же её мать подарить её раба-вора. Поэтому Азара с откровенной брезгливостью и презрением отвергала Субуки. Было извстно ей и о том, что Замзур попивал потихоньку вино, пытаясь заглушить досаду, что Субуки захватывал всё больше влияния в этом доме. Пик его обиды назрел, когда младшая хозяйка, уже пребывая на сносях, доверила ответственнейшее дело не ему, а Субуки — помочь ей выбрать няню для будущего ребёнка. Вместе с ним она отправилась в павильон живого товара и они привели оттуда низкорослую угрюмую шаро средних лет. Её звали Галона. Замзур так расстроился, что поздно вечером выпил так много вина, что едва мог ходить. И всё же он побрёл зигзагами до реки — в его пьяную голову пришла блажь искупаться. В этой реке он и утонул. похоронив брата и отрыдав на его могиле на скромном кладбище для рабов, Азара наконец-то призналась сама себе: после того, как хозяин женился на добрейшей Дите, ожидаемое счастье в дом не пришло. стало даже хуже. А хуже всех — Замзуру, если он так плохо кончил. Но винить в этом младшую хозяйку Азаре не хотелось и она сложила вину за всё плохое в этом доме на Субуки. Между тем, Субуки занял место управляющего в доме и усадьбе вместо Замзура и сумел взять всех рабов в жесточайшие тиски своей власти. Прежде всего он сговорился в вольными охранниками дома и сада, а тех из них, что не пожелали с ним дружить, он выжил со службы, убедив младшую хозяйку, что они не надёжны и их следует уволить. Остальные охранники оказались в его подчинении. Иногда он делал им подарки — продукты питания, которые он мог теперь брать на кухне, отрезы ткани, которые покупались на одежду для рабов, но Субуки мог распоряжаться ими по своему усмотрению. За это охранники помогали ему жестоко наказывать наиболее строптивых рабов. Дита и Чанта, как прежде, не пользовались вугами и не поощряли телесных расправ над рабами. Зато Субуки тайно активно применял их ночью в амбаре за садом, что находился подальше от дома. Туда охранники приводили ему провинившихся рабов, он бил иэтих рабов мокрыми скрученными простынями, чтобы не оставить на их телах следов избиения, мог вырвать здоровый зуб, ущемлять гениталии мужчинам, а женщинам — груди, топить в ведре с водой. Субки очень хотел себе в жёны Азару, чья красот приводила его в восторг. Он просил её у Дты, но та, зная о трагедии юной рабыни, из-за которой та ненавидела близость с мужчинами, отказала ему в этом, доверчиво поведав о том, какие ужасы перенесла Азара от бывшего хозяина. Однако, Субуки не счёл это веским аргументом для того, чтобы не позволить ему жениться на Азаре, но покорно промолчал затаив злобу. Вскоре Субуки сделал своей любовницей горничную Киру, лучшую подругу и помощницу Азары. И выхлопотал для неё должность старшей горничной, убедив Диту, что Азара не справляется с этой обязанностью, будучи, к тому же, приближённой горничной Чанты. После этого Азара почувствовала себя совершенно несчастной, она сочла, что понесла после смерти брата ещё две потери: доверие хозяйки Диты и оказалась предана лучшей подругой, как ей мнилось, перешедшей на сторону врага и подсидевшей её. Она решила, что если прежде в этом доме корнем зла была Дина, что теперь им стал Субуки, мешавший всеобщему счастью, а значит, его необходимо было вырвать. В том, что Субуки являлся плохим человеком, не возникало сомнения ни у кого из рабов. Разве что довольны им были пригретые им Кира, кухарка и её помощница, помогавшие ему воровать и кравшие сами. Несчастные рабы не смели жаловаться на то, что творил над ними Субуки, не веря, что хозяйки защитят их. А свирепый управляющий изведёт из-за жалобы. Но Азара всё же узнала о том, как истязал их Субуки по ночам в амбаре и решила это разоблачить перед хозяйками. Выследив, когда ночью в дальний амбар у огородов утащили для пыток очередного провинившегося раба, она бросилась в спальную к Дите, разбудила её и, твердя, что Субуки истязает человека, уговорила её выйти из дома, пересечь ночной сад и заглянуть в дальний амбар. Но пока беременная Дита добралась до этого амбара, одышкой передвигаясь по саду, освещаемому лишь фонарём в руке Азары, пытки в амбаре были закончены, свет погашен и там не оказалось ни души. Дита решила, что у Азары настолько расстроилась психика, что у неё начались галлюцинации. Это и понятно: девушка пережила столько горя, всегда была странной, а вот теперь ещё и недавняя смерть брата… ” — Теперь не будет покоя от этой рабыни!» — с досадой подумала Дита и произнесла вслух:  — Ступай спать, Азара. Уж если ты кого-то невзлюбишь, так сделаешь его в своём воображении сущим злодеем, прямо ордиемом! И что ты себе придумала про Субуки! Азара пришла в ужас от того, что её любимая младшая хозяйка ей не поверила. Ей затрясло, она повалилась перед Дитой на колени, принялась хватать её за руки, рыдать и дрожащим голосом уверять, что она говорит правду и не побоится даже поклясться на алтаре в храме, потому что видела своими глазами, как Субуки издевается над садовыми рабами. По его велению охранники выволакивали из барака в саду провинившегося раба и вели на пытки в амбар.  — Конечно, ты можешь поклясться, не солгав, — резко ответила Дита, вырывая свои руки из рук Азары, — потому что тебе это всё мерещилось! Субуки не изверг, чтобы мучить несчастных подневольных людей! Глаза Азары широко раскрылись и полезли из орбит:  — Я ннн-не ссссу-масссс-шедшая! — заикаясь от волнения, выдавила она из себя. — Я вввв сссвоём уме! Поверь, ммммм-ладшшшшшая ххххххо-ззззяйка, я не сссссошла ссссс ума! На самом деле вид Азары производил впечатление, что девушка действительно безумна. Дита начала пугаться её поведения и на следующий день поведала о ночном происшествии свекрови и матери. Чанта впервые всерьёз разгневалась на Азару и раже раскричалась на неё:  — Младшая хозяйка на сносях, должна родить со дня на день, так как же ты посмела тревожить её ночью, да ещё и вести по тёмному саду невесть куда?! Смотри, Азара, ты слишком дерзка, так ты платишь за доброе отношение к себе! От этих упрёков Азара на самом деле едва не потеряла рассудок. Субуки же, узнав от Диты, что Азара пыталась разоблачить его, всерьёз возненавидел Азару и решил, что ей тоже следует понести наказание в дальнем амбаре. Ночью он подослал к её окну одну из рабынь, живущих в бараке в саду. Та позвала Азару и сообщила, что, якобы, Субуки затащил в амбар её мужа и попросила, чтобы Азара пошла туда и остановила пытки. Азара самонадеянно отправилась в амбар, уверенная в том, что Субуки напугается её появления. Но Субуки вовсе не оказалось там. В амбаре находились четверо охранников, которые немедленно затащили девушку внутрь амбара и, схватив её за руки и за ноги и зажав ей рот, по очереди изнасиловали её. После, оставив её лежащей на земляном полу, один из охранников бросил ей на прощанье:  — Можешь жаловаться на нас. Ты сумасшедшая. Тебе не поверят. В ту же ночь, ближе к утру Азара повесилась на одной из балок в этом же амбаре. Рабы обнаружили её тело, висящее на верёвке. По его ногам стекала сперма. Об этом было доложено Субуки. Тот велел снять её тело, омыть, чтобы скрыть следы преступления насильников, которых он сам и подослал в амбар, строго-настрого запретив рабам болтать об этом. А позже доложил Чанте, что Азара окончательно сошла с ума и повесилась. Чанта и Дита не особо расстроились из-за этого. Азара в последнее время слишком беспокоила их, заставляя в чём-то сомневаться и о чём-то хлопотать. Конечно, им по своему было жалко несчастную рабыню, но что делать, если та обезумела. Тело многострадальной Азары отнесли на кладбище рабов и похоронили рядом с могилой брата, сделав на месте её погребения скромную пирамидку из кирпичей — так хоронили всех рабов. Через несколько дней после смерти Азары на свет появилась дочь Диты, которой дали имя Вирана. Ром вернулся в Локаду, когда облетели весенние цветы с фруктовых деревьев — он больше не любил их цветение и избегал видеть его. В первый год после мнимой смерти Дины оно настолько угнетало его, напоминая о умершей жене, что он считал дни до его конца, борясь с искушением уничтожить свой сад. Это всё равно бы не помогло: весь Берос цвёл, все его сады. И теперь, хоть Ром больше и не ощущал любви к покойной жене, но белые цветы на деревьях почему-то угнетали. Дома Дита встретила его в прихожей с новорожденной дочерью на руках. И Ром растерялся от этого. Во-первых, он до сих пор не был морально готов почувствовать себя отцом и, глядя на крошечную девочку на руках жены, никак не мог принять, что это — его ребёнок. А кроме того, его смутил вид Диты и не понравился. На голове её красовался замысловатый вавилон, уложенный Жарой — такие причёски носила Дина. Кроме того, вместо светлых скромных и глухих одежд на Дите было ярко-красное платье с вычурными узорами из золотых нитей и пёстрого бисера. Ром даже вздрогнул: ему пришло в голову, что Дита напялила на себя одно из платьев Дины, что забыли сложить в гробнице рядом с гробом той. Более того: от Диты пахло духами, что пользовалась Дина. На пальцах Диты оказался и до боли знакомый маникюр… Ром раздражённо свёл брови на переносице. Ему это было совсем не нужно. Дина ушла из его жизни навсегда и безвозвратно и теперь никакая часть её не должна больше присутствовать в ней. К тому же, как ему показалось, стиль Дины делал Диту жалкой и нелепой.  — Ты выглядишь глупо и смешно, — вместо приветствия произнёс он, обращаясь к жене, — в этих вульгарных нарядах и с этой причёской. К тому же, зачем тебе духи и маникюр? Я полюбил твою скромность и кротость, а не бахвальство и кокетство. Тебе не идут ни эти наряды, ни причёска. Дита сильно побледнела и едва не заплакала. Она не ожидала, что после года разлуки с мужем его первые слова к ней будут именно такими — жёсткой и грубой критикой. А ведь она так старалась ему угодить! Но внимание Рома уже было переключено на дочь, которую он взял из рук жены. Однако, малышка подняла такой душераздирающий вопль, что ему пришлось отдать её няньке Галане. Дита вновь поспешила облачиться в скромное домашнее платье и расчесать волосы, пока Ром принимал горячую ванну. Позже Дита вручила ему сэкономленные на ведении хозяйства деньги и это тронуло его. Он ощутил укор совести: эта преданная, чистая, мудрая женщина берегла, как могла, деньги на строительство его павильона, а он транжирил их на другу., с которой изменял ей. А ведь Дите он до сих пор не подарил ни одного украшения! Он пообещал себе распроститься с Олсой как можно скорее, но долго ещё не выполнял его. С Олсой ему было веселее и интереснее, чем с Дитой. А Дита напоминала Рому его маму. Но именно такая жена и нужна была теперь Рому: жена-мать. Не жена-любовница, какой когда-то была Дина, а терпеливая и верная хранительница его дома и мать его ребёнка. Тень. И больше никто. Дита поняла, что Жара ей больше не нужна, как искусный парикмахер, если Рому не нравились вычурные причёски. Под предлогом нежелания подвергать супругу искусам кокетства, Ром отдал Жару Лурису. На самом де деле он просто не хотел видеть в своём доме ещё одно напоминание о Дине. Жара больше не жена Замзура, значит, в этом доме её больше ничего не держит. Смерть Замзура огорчила Рома, самоубийство Азары — меньше. Всё-таки именно с этой рабыни начались печальные события в жизни Рома — смерть Дины, воспоминания о которых до сих пор тревожили его. Жара была только рада, что она переходит Лурису. Он нравился ей больше, чем покойный муж. А интересный мужчина стоил того, чтобы даже потерять карьеру в богатом доме знаменитого и прославленного Рома Огненной Искры. После заграничных гастролей с Ромом Лурис вернулся в дом своей тётушки. Но там всё слишком изменилось: тётушка Марана взяла в свой дом любовника. Этого любовника звали Пуруш и он не был похож на всех остальных её предыдущих мужчин: он был младше её на пятнадцать лет, небритый, неопрятный, склонный к волокитству и пьянству, к тому же, отличавшийся скверным характером. Не обладал он и внешней красотой — это был долговязый черноволосый ничем не примечательный мужчина. Марана же в нём не чаяла души и оказалась от него беременна. Она прощала ему грубость, сварливость, сквернословие, он мог даже ударить её — она терпела и это. Он любил командовать — она подчинялась. Пуруш сразу невзлюбил Луриса без всякой причины и затевал с ним ссоры каждый день. И так было до тех пор, пока Марана не подарила племяннику трёхкомнатную квартиру с мебелью, куда он и переселился вместе с Жарой. Марана согласилась бы стать и женой Пуруша, если бы не завещание, составленное Чандром задолго до его смерти: если бы она вышла замуж после кончины Чандра, она бы лишилась наследства. Вероятно, Чандр составил такое завещание, не желая, чтобы его имуществом после него завладел чужак. Боль после потери дочери зажила в душе Мараны — перед ней расстилался новый жизненный путь. Она всё меньше думала со злостью и ненавистью о бывшем зяте, который, по её мнению, был виновен в смерти Дины и пути её с ним окончательно перестали пересекаться. Да и Ром всё реже вспоминал прошлое, ища утешения не в семье, а с Олсой. Он подарил ей квартиру, мебель, рабыню, клеомбу. Посещая её и занимаясь с ней любовью, он даже не осознавал, что чем-то неуловимым она напоминает ему Дину. Он встречался с ней несколько лет прежде, чем понял это. И поняв, расстался с ней. И после неё он заводил то одну любовницу, то другую, но ни с одной из них не держался подолгу. Он по-прежнему много работал: в столице, гастролировал по Изумрудным Берегам, в соседних государствах — он и там обрёл немалую славу и поклонников, которые ждали его новых выступлений не только в своих странах, но даже ради них приезжали в Локаду сами. Деньги текли к нему рекой, его павильон рос, как на дрожжах, Ром выстроил его на этаж выше «Волшебных звёзд» из алых кирпичей и дал ему название в честь дочери — «Вирана». И с годами павильон «Вирана» превзошёл «Волшебные звёзды» и все лучше артисты Бероса теперь выступали в «Виране». Через четыре года после рождения дочери Дита подарила Рому сына Кира. После этого события Ром пристроил к своему дому ещё два этажа. А затем ему крупно повезло приобрести ахоевые плантации под Беросом и двухэтажный дом при них. Теперь у Рома появилось больше свободного времени, он мог сам не выступать на сцене. Ему нравилось проводить его со своими любовницами в загородном доме. Это было очень удобно и Дита не знала об этом, благо была такой же домоседкой, как её свекровь и послушной женой, никогда не покидавшей городской дом без разрешения мужа. если же до неё доходили какие-то слухи о неверности Рома, она с презрением и гневом отвергала их, как ложные. После похорон Дины миновало двенадцать лет, но Ром по-прежнему болезненно относился ко всему, что напоминало ему о ней. Исключением являлся разве что Лурис — возмужавший, отрастивший пышные усы. Ром сам не мог понять, почему по-прежнему относится к нему тепло. Лурис всё ещё работал на него, в его «Виране», аккомпанируя на рэме теперь уже другим знаменитостям. Не обделён Ромом остался и Зарам: он занял должность директора павильона развлечений «Вирана», достигнув пика своей карьеры. Казалось, весь мир обрёл свою долю счастья, за исключением ушедших из него… Однажды Лурис прислала Рому записку, в которой умолял его явиться к нему в квартиру, утверждая, что это крайне важно и Ром решил уважить его. И уже в прихожей Лурис как будто оглушил его ударом кувалды по голове:  — Дина жива!.. Хаос разрывал на маны атман Рахома, оказавшегося в Хаосе. Он не пожелал отправляться в следующие воплощения на другие планеты. Он больше не хотел оставаться в мире гитчи. Но и Хаос означал наказание за все его преступления. Его маны пылали огнём, а у него самого было чувство, что он погружается в огненное озеро. Была нестерпимая боль. И невыносимый страх. И отчаяние. В таких мучениях маны самоочищались от зла, которое когда-то допустили в себя. И случались только редкие передышки, во время которых Рахом строил тень. Тень, которая в дальнейшем должна была повлиять на его судьбу, изменить её. Ему всё ещё была нужна Дина… Время в его тени повернулось вспять и он снова метался по каменному берегу реки, загоняя в холодную воду своих рабов и требуя, чтобы они нашли и спасли Дину. Затем он прыгнул в воду сам, прямо в одежде и сапогах… А затем выбрался из реки под обрывом, на котором громоздился его дом.  — Наверно, её унесло течением к морю, — пробормотал он, — я пойду, пойду вдоль берега… И спасу… Рабыня Ниса успела подбежать к нему и накинуть на его плечи сухой тяжёлый плащ. Он даже не заметил этого. Позже он снова бежал по каменному берегу реки, уносившей Дину к морю, зорко всматриваясь в её течение. Если бы он увидал в волнах плывущее тело девушки, он, не задумываясь, бросился бы в них, чтобы её спасти. И вдруг он увидал её: волны выбросили её тело из-под скал почти на середину неширокой реки. Механическим движением сбросив плащ с плеч, Рахом прыгнул в реку и поплыл, борясь с течением. Он едва успел ухватить её за ногу — течение было отнюдь не спокойным. Ледяная вода ломила тело, сковывала его судорогами. Ему стоило огромного труда добраться до берега, поднять на него Дину, а затем вскарабкаться самому. Одежда отяжелела и тянула вниз. К тому же, нестерпимо болели ноги. Одна надежда была на сильные, как сталь, руки, на которых можно было подтянуться и, возможно, спасти своё тело… Он всё же выбрался на берег, стуча зубами от холода. Это не беда. Холод не убьёт его, если не убил раньше, когда он вёл разбойную жизнь в этих степях. Знал он и ледяную воду и ветер. Не впервой. Но вот она… Её изнеженное тело знало лишь тепло. И, похоже, она умирала от переохлаждения. Наверняка, достаточно нахлебалась воды. Только он не позволит ей умереть. Потому что она принадлежит ему. Он сел рядом с ней, перевернул её на живот, лицом вниз и принялся делать массаж. Он прожил очень долгую жизнь, бурную, нелёгкую. И знает, как поступать с человеком, лёгкие которого полны воды. Если, конечно, этот человек нужен. Вода лилась из её носа и рта, затем она закашлялась и из неё полилась рвота. Значит, она жива. Она бы не посмела умереть. Она принадлежит ему.  — Хвала богам! — облегчённо прошептал Рахом. — Девочка моя… Моя глупая девочка… Голова Дины бессильно опустилась вниз, на камень, рядом с лужей блевотины. Очевидно, она сильно ослабла. И тело её, как выяснилось, живое, дрожало от холода. Её надо было согреть во что бы то ни стало. Сухой плащ лежал неподалёку, Рахому стоило лишь доползти до него пару шагов, чтобы взять в руки. Ноги перестали его слушаться и от этого сердце его сжималось в ужасе. Он бессилен. Он не может идти и спасти себя и ту, что ему принадлежит. Но он всё равно будет держать её, он умрёт раньше, чем какие-то силы вырвут её у него, пусть это будет даже сама смерть. Он накинул плащ на Дину, перевернул её на спину, окутав им всё её тело. Затем обхватил её руками и потянул на себя. Ноги по-прежнему не подчинялись, она взбунтовались, как строптивые рабы и бесполезно было их наказывать. Оставалось лишь принять всё, как есть, хоть страх и тоска били в мозг. Он откинулся на спину и лёг на каменную плоскость берега. Руки не предали его, они по-прежнему хранили мощь. Развернувшись вбок, он обхватил ими Дину и потащил, заваливая на себя. Она чуть застонала.  — Моя глупая девочка, — пробормотал он, — вот видишь, до чего довели нас твои капризы… Тебе нельзя лежать на камне, он выпьет тепло из твоего тела… Вот так… Он полностью взвалил её на своё тело. Она не умрёт раньше его. Янтарный купол неба в вышине начал темнеть и загорелись первые звёзды. Ветер пел в мёртвых травах, в унисон с клокотанием воды, заключённой в плен каменных берегов.  — Ты слишком моя, — говорил Рахом сквозь уходящее сознание, гладя коченеющими пальцами каштановые волосы девушки. — Хочешь ты того или нет, ты слишком моя… Силы покидали его. Тёмный янтарь неба угасал, покрываясь туманом. И сознание Рахома провалилось куда-то в дремучее небытие… Он не видел, как к нему и лежащей на нём Дине спешил Калиба с двенадцатью рабами. Калиба негодовал. Рабы, которых Рахом загнал в ледяную воду, поспешили в дом обогреться и переодеться в сухое и доложили Калибе, что их господин подался вдоль берега в мокрой одежде, не приказав никому следовать за ним. Но хоть бы один из этих негодников догадался бы сделать это добровольно! Нет же, только бы о своей шкуре печься, не уследишь за ними — не сделают всё, как надо. Ну, он, Калиба, им ещё покажет! Сам Калиба находился на хозяйственном дворе, когда поднялся шум после того, как Дина выпрыгнула из окна в реку, он осматривал крышу гионника, потому что подозревал, что в ней могут быть щели. Случись что-то — ведь с него, как с управляющего, и спросит строгий хозяин. И вдруг прибежала Ниса и доложила, что господин в мокрой одежде умчался куда-то вдоль берега реки… Долго блуждать в поисках хозяина не пришлось: он и Дина были найдены в нескольких сотнях метров от огромного дома. Рахом находился без сознания, а девушка лежала на его теле и когда Калиба приблизился к ним, она подняла на него большие жёлтые глаза и они ещё сильнее расширились от страха. Очевидно, она находилась в сознании, но потеряла силы, потому что не могла встать и идти. Калиба распорядился: обоих нести к дому. когда два раба подняли Рахома, Калиба снял с себя тёплый кафтан и закутал в него своего господина. В доме Рахома поднялась суета: господин находился при смерти. Его растирали лечебными мазями, пытались поить горячими отварами, но он никак не приходил в чувство. Очевидно, он слишком долго пролежал в мокрой одежде на каменной глыбе, овеваемый холодным ветром. Девушка же стучала зубами от холода, но осознавала, что с ней происходит. Её растёрли, переодели в сухую тёплую одежду, посадили у горячей печки и дали в руки чашку с горячим чаем. В голове Дины стоял шум и гул, но она всё помнила. Она только на несколько минут потеряла сознание — в воде и оно вернулось к ней, когда Рахом ухватил её за ногу и через сопротивление волн потащил к берегу. Ей тогда стало очень страшно. Она подумала, что она наверняка жестоко накажет её попытку бежать. Он так стремился её покарать, что не пожалел самого себя и полез в ледяную воду, чтобы добраться до неё. Должно быть, счёл, что утонуть ей слишком лёгкая смерть за её проступок. Может, он собирался содрать с неё живьём кожу? Сомнения в намерениях Рахома появились только после того, как он взвалил её на своё распластанное на холодной земле тело, перед этим отдав ей свой плащ. Он говорил ей, что она — слишком его, нет, эти слова не могли нести в себе угрозы… Что-то шло не так, как она думала, как будто что-то перевернулось. Она словно оказалась в иной реальности и сама стала иной. Она допила чай, осушив чашку до дна. Силы у неё были потеряны, но тело согрелось и ей захотелось спать. Она откинула голову на спинку удобного мягкого кресла и через несколько секунд уснула. Она проспала всю ночь и утром её разбудил шорох: Ниса складывала дрова у печки. Дина открыла глаза.  — Я разбудила тебя? — спросила рабыня. — Прости, но огонь в печке почти погас, его надо поддержать.  — Что ж, это дело, — ответила Дина. — Лучше уж быть разбуженной стуком дров, чем холодом.  — Сейчас огонь разгорится хорошо, — шаро подкладывала поленья в угасающее пламя. — И я принесу тебе завтрак.  — А он мне положен? Меня не заморят голодной смертью?  — Калиба приказал ухаживать за тобой и подать тебе завтрак.  — А почему Калиба распоряжается, а не твой хозяин?  — Он всё ещё не пришёл в сознание, — ответила девушка. — наверно, Калиба отправит сегодня корабль в Пальвы, чтобы привести хорошего, самого лучшего врача.  — Корабль — в Пальвы?  — Ну, да. На этом корабле и привезли тебя сюда.  — Что-то я не видела здесь поблизости корабля.  — Он в море. Наши люди доплывут по речке к морю, а там корабль в двух шагах. Сердце Дины заколотилось. Как только Ниса покинула комнату, она поднялась с кресла и вышла вслед за ней, оказавшись в коридоре. И двинулась по нему. Мимо неё то и дело проходили люди — это были рабы. Но никто не обращал на неё внимания, всем было не до неё. Она добралась до ниши, где находился лестничный проём и зашагала вверх по ступеням. Мимо снова тенями промелькнули какие-то фигуры и опять как мимо пустого места. Очевидно, никого не волновало, что она больше не заперта в своих покоях и бродит по дому без сопровождения надзирателей. Она поднялась на четвёртый этаж, в покои из нескольких комнат, которые ещё раньше Рахом отвёл, чтобы держать её там взаперти и выводить её оттуда лично, чтобы погулять с ней по роскошному дому. Она приблизилась к шкафу из зелёного дерева, инкрустированного красным металлом и распахнула створки. Надо было одеться потеплее. На воде, должно быть, холодно. Она натянула на ноги полуботфорты-получулки, закрепив их пряжками на бельевом поясе. Это была непромокаемая и достаточно тёплая обувь из кожи саракома и связанной пряжи ликка. Затем она накинула на голову алую шаль из пуха ликка, укутала ею плечи, набросила плащ до пят. В этом она точно не замёрзнет. Если, конечно, ей позволят выйти из дома. Она решила, что в дорогу ей не помешает тяжёлая шкатулка, набитая драгоценностями, подаренными ей Рахомом. Когда она спускалась по лестнице, её снова никто не остановил. Мимо неё даже прошла одна из женщин, надзиравшая за ней — никакого внимания. ” — Вот так рабы, — подумала Дина, — стоит хозяину недоглядеть — всё упустят и никаких дел не станут делать. Но мне это, кажется, на пользу. Если, конечно, они не спохватятся.» Она вышла из дома и вновь оказалась никем не задержана. Возле дома было пусто — ни души. Она спустилась с обрыва по каменным ступеням на каменный берег реки. Несколько лодок качались на беспокойных волнах, привязанные к валунам.  — Ха! — вырвалось у Дины из груди. Теперь только осталось отвязать одну из лодок, сесть в неё и течение реки само понесёт её к морю. И грести не нужно. А там она прокрадётся на корабль, найдёт, где спрятаться и дождётся, когда Калиба отправится на этом корабле в Пальвы за врачом для своего хозяина. А в Пальвах она сумеет выбраться с этого корабля и обратиться за помощью в полицию, чтобы ей помогли вернуть домой… Но куда? В дом законного мужа, Рома. Вдруг болезненные сомнения тоскливо сжали её сердце. А будет ли он рад её возвращению? Надо подумать. Ведь он, кажется, любит её теперь гораздо меньше, чем раньше, так он ей сказал… Дина смотрела на бурлящие волны. Она вспомнила глаза Рома, когда он говорил ей об этом. В них был холод и отчуждение, это так испугало её, что она не могла находиться рядом с ним. И ушла в темноту позднего вечера. А он не пошёл за ней, не задержал. Значит, то, что много любви ушло из него, сказано не с горяча. Что-то осталось, какие-то крохи, какие-то капли, но надолго ли их хватит? Они растратятся быстро из-за каких-то пустяковых провинностей. Дина не может не провиниться, а Ром не умеет прощать. И он, без сомнения, её похоронил. А будет ли ему удобно, если она, почти разлюбленная им жена вдруг снова выкарабкается из могилы и захочет войти в его жизнь? Тогда к кому же вернуться Дине? К матери? И жить в одном городе с Ромом, которому, очень вероятно, уже не нужна? А кому она вообще нужна — там? Отцу ли, свекрови, дяде Атанию, Энтане? Вряд ли. А может, в этом мире она никому не была нужна так сильно, как этому умирающему бедняге Рахому, если он подстелил под неё собственное тело, решив умереть раньше неё? Дине показалось, что в груди её колыхнулось что-то похожее на нежность. Но — нет. Этого не может быть. Это наваждение. Она усмехнулась сама себе. И решила отложить побег. Хотелось есть. Она направилась вверх по ступеням к крыльцу. Завтрак, как и обещала Ниса, был ей оставлен на небольшом столике: густое молоко ликка, оладьи, ещё тёплые, варенье из лепестков гарцеи, орешки кимиора в сахарной глазури. Дина ела жадно, с аппетитом, которого у неё не было в последнее время. Ела она много, заставляя себя это делать, а теперь вот и аппетит появился. Она удивлялась себе: она подумала о том, что Ром разлюбил её, но в душе почему-то не было боли и тоски. Жизнь продолжается. В комнате на полках находилось несколько сосудов с вином. Дина откупорила одну из бутылок и плеснула вино прямо в чашку из-под выпитого молока. Вино оказалось на самом деле просто великолепным на вкус и оно влилось внутрь сладким огнём. Это был вкус праздника. Вкус расставания со страхом. Победа над ним. Она потеряла Рома — и жива. И ничего ужасного. Вино вызвало чувство озорного куража. Ей захотелось зайти в комнату Рахома и увидеть его. Она выпила ещё одну чашу вина и стало совсем хорошо, она опьянела и движения её утратили координацию. Покои Рахома находились на втором этаже и она подалась туда, хватаясь за перила, чтобы не упасть. Рахом лежал неподвижно на ложе, величине которого можно было бы только подивиться.  — Да у тебя, дружок, гигантомания, — пробормотала Дина, забираясь на ложе и на четвереньках подбираясь к Рахому. Он лежал на краю кровати, вероятно, так было удобнее за ним ухаживать рабам. Глаза его были закрыты, кожа слишком бледна и только выступившие на ней капли пота свидетельствовали, что он ещё жив. Дина села рядом с ним, подвернув под себя ноги. Мыслей не было в её голове, только скачущий галопом сумбур. Тоска неожиданно пронзила её грудь, разлилась внутри, подкатила к горлу. Хотелось плакать, а слёзы не шли. Она даже не заметила, как в спальной оказалась Ниса, поставившая лекарство на столик рядом с кроватью.  — Почему меня никто не караулит и не пытается запереть в покоях наверху? — спросила Дина.  — Никто не приказывает этого нам делать дальше, — ответила рабыня. — Все уверены, что хозяин умрёт. В это не хочет верить лишь Калиба, он и заставляет нас ухаживать за хозяином, пока не прибудет доктор из Пальв. Калиба хочет, чтоб хозяину помог очень хороший врач, а не местные лекаришки и знахари. Но кто согласится податься в Урр-Шту, пусть даже за большие деньги?  — Что страшного в этих степях? — поинтересовалась Дина.  — Здесь очень страшно! Здесь витает дух смерти и зла.  — Это предрассудки. А Калиба разве не отдавал приказа меня запереть?  — Нет. Он растерян. Все растеряны. Никто не знает, кому что делать.  — То есть, ты хочешь сказать, что если у меня окажется в чём-то нужда, меня не обслужат? Мне не приготовят еду или ванну, не постирают мне одежду, не расчешут волосы?  — Нет, ты получишь всё необходимое. Мы не хотим настраивать тебя против себя. когда наш хозяин умрёт, мы перейдём в собственность государства, ведь наследников у него нет. Нас распродадут в павильоне живого товара. А о тебе позаботятся чиновники, которые придут переписывать имущество, стоит тебе их попросить — и они отвезут тебя в Берос. Ты из богатых господ, зачем нам злить тебя? А вдруг ты выкупишь многих из нас, чтобы отомстить за то, что мы не угождали тебе?  — Это верно, ссорится со мной не надо.  — Вот-вот. Хозяин-то наверняка умрёт. Разве согласится хороший доктор плыть в Урр-Шту? А помочь-то тут может только хороший доктор.  — А почему вы не отвезёте вашего хозяина в Пальвы?  — А кто возьмёт на себя такую ответственность? Вдруг на корабле он умрёт, а чиновники скажут, мол, рабы, как вы посмели! И накажут за инициативу.  — Значит, вы боитесь спасать своего хозяина? А позови-ка суда Калибу, если он ещё не в пути! — вдруг повелительно произнесла она.  — Зачем это?  — Просто сделай это ради сохранения хороших отношений со мной.  — Но мне велено растереть мазями грудь хозяина…  — Дай мне мазь, — Дина протянула руку. — Ступай, ступай. Я всё сделаю сама. Позови мне Калибу. Ниса пожала плечами и повиновалась. Тонкие аккуратные пальцы Дины отогнули края одежды на груди Рахома и нанесли порцию мази, затем принялись втирать её в кожу.  — Ты не умрёшь, — тихо проговорила девушка. — Ты спас мне жизнь и я так просто не отдам тебя смерти. Моя душа требует быть с тобой. Но это не любовь! Она укрыла его до самого подбородка тёплым пуховым одеялом. Наверно, это очень страшно и опасно: остаться только на попечении рабов. Рабы не станут болеть за твою жизнь так, как нужно. Так это и логично: зачем это нужно подневольному? Преданный раб, такой, как Калиба — большая редкость. Хотя… Рома любили рабы. Во всяком случае, двое из тех, что у него были — Замзур и Азара. Калиба предстал перед ней — уже одетый в тёмную дорожную одежду, насупленный, хмурый.  — Надо везти твоего хозяина на корабле в Пальвы, — сказала Дина. — Это надо было сделать ещё ночью.  — Я всего лишь раб, — буркнул Калиба. — Как бы я посмел?  — Я беру эту ответственность на себя, — промолвила Дина. — А вы исполняйте. Скажи рабам, чтобы одели твоего хозяина потеплее, собрали нужные вещи и перевезли в лодке на корабль. Я берусь доставить его в Пальвы.  — Значит, ты берёшься сопровождать хозяина?  — До самой больницы.  — Тогда другое дело.  — Поторопись-ка со сборами. Она скрестила руки на груди. Теперь Рахом был обездвижен и полностью находился в её власти. Если бы вот так его разбил паралич до того, как он спас ей жизнь, ах, как бы она отыгралась на нём за всё! И рабы не заступились бы: зачем им портить отношения с ней, когда у господ свои разборки? Но теперь всё иначе. Она хочет, чтобы Рахом остался жив. Она не знает, плохо это для неё или хорошо. Может, это будет стоить ей жизни. А может, случится что-то страшнее смерти. Хотя… Это уже случилось. Жизнь раскололась, как зеркало, на мелкие осколки. Даже если склеить это зеркало, оно уже не будет прежним. Рабы по приказу Дины достаточно тепло одели Рахома и погрузили его импровизированные носилки из шестов и ковра. Была приготовлена и лодка: дно её было устлано стёгаными одеялами и коврами, чтобы тело Рахома не замёрзло в ней. Дина села в другую лодку, решив сопровождать Рахома в путешествии. На корабле она постоянно думала о том, как окажется в Пальвах. Она могла бы отдать Рахома под заботу лучшего врача, а сама поселиться в коттедже отца. Но соседи знали её в лицо. Кто знает, может, до них дошли слухи о её псевдо кончине, они будут в шоке, увидав её живой. Они могут написать об этом Маране, дойдёт до Рома… Ром разыщет её и потребует развод. А она к этому не готова. Потому что Ром, скорее всего, окончательно разлюбил её совершенно, но она не готова это услышать от него. В лучшей гостинице она тоже не может остановиться. Она была там с Ромом, её тоже многие знают, как жену знаменитого артиста. И тоже могут сообщить ему. Да, впрочем, она может и не останавливаться нигде, а просто ютиться на корабле. Однако, это делать не пришлось. Она решила остановиться в роскошном доме Рахома в Пальвах. Рахом перенёс путешествие на корабле. Он никак не приходил в сознание, только время от времени из его груди вырывался сильный кашель и хрип, он болезненно стонал и обильно потел. Видимо, организм его был весьма крепок. Дом его в Пальвах был ещё больше и богаче, чем у Чандра в Беросе.  — Много же ты жизней загубил, чтобы заполучить всё это! — вслух произнесла Дина. Она приказала Калибе позаботиться о лучшем враче для Рахома. Калиба сделал это и привёл в дом хозяина лучшего пальвского врача. И врач был приведён в дом Рахома и занялся его лечением. И это дало результаты. Однажды Рахом очнулся и открыл затуманенные глаза, когда Дина сама поила его горьким лекарством из ложки. Время от времени она сама делала это.  — Моя Дина, — выдавил он из себя и, с трудом подняв отяжелевшую руку, схватил её за запястье. Он так и сказал «МОЯ Дина». И пытался сжать слабыми пальцами её руку, вероятно, считая, что крепко держит её. Видимо, он не привык быть больным и обессиленным и не может этого принять. И болезнь не избавила его от маньячества. Дина ухмыльнулась. Наверно, она тоже сошла с ума от всего пережитого.  — Где я? — пробормотал Рахом, дико озираясь.  — Не узнаёшь свой дом? — Дина слегка тряхнула его руку, сжимавшую её запястье.  — Да… Что-то знакомое… Но не похоже на дом в степях Урр-Шту…  — Это Пальвы, — в голосе Дины проскользнули нотки злорадства. Глаза Рахома загорелись сквозь туманную пелену.  — Пальвы? — глухо проговорил он. — Как мы здесь оказались?  — Пришлось везти тебя сюда на корабле. Ни один врач не согласился бы плыть в то разбойничье логово лечить тебя. Нам пришлось пересечь море! — она широко улыбнулась. — Тебя что-то смущает? Я догадываюсь, что.  — Почему же ты не сбежала?  — А разве тебя интересуют мои мотивы? Что и когда волновало тебя, кроме твоих желаний? Твоё «хочу» требовало — и ты брал. И всё должно было подчиниться твоему «хочу».  — Но ты-то очень непослушная… Очень…  — Всем мужчинам невозможно подчиниться, — Дина выпростала руку из его пальцев и зашагала к двери.  — Ты, наверно, голоден. Тебе принесут овощной суп, — бросила она. Он не сможет задержать её. Потому что сам оказался в какой-то степени в её власти. Несколько дней назад она отправила Калибу в Урр-Шту. Там же, в степях, остались все рабы-головорезы, приближённые Рахому. А здесь, в доме в Пальвах, находились лишь наёмные лата, охранявшие богатый дом от грабителей и несколько горничных-шаро. Дина знала психологию домашних рабов: они подчинялись сильному. Тот, кто мог стоять на своих ногах и крепко держать в руках вугу. И пороть ею. И не важно, что это был гость в доме, а хозяин в полном бессилии валялся в своей спальной. Это были рабы силы. А значит, Рахом находился в её власти. Она как бы оплела паутиной его дом и его самого. И ей хотелось его мучить. Горничная, отправленная в комнату Рахому с супом, через полчаса заглянула в спальную Дины и сообщила ей, что хозяин поел и хочет её видеть. На что Дина ответила:  — Передай ему, что я не могу слышать дурной запах, исходящий от его давно не мытого тела. Пусть примет ванну и пусть его хорошенько отмоют душистым мылом и горячей водой. Да сменят постель и одежды на чистое. Тогда, может быть, я его навещу. Вот так слово в слово и передай. Вскоре рабы в доме суетливо забегали, таская дрова для титана, чтобы согреть воду. Видимо, Рахом понял, что это не совсем прилично: быть грязным и зловонным в присутствии молодой девушки. Его мыли долго и по всему дому стоял запах цветочного мыла. А Дина в спальной для гостей, откинувшись на подушки на диване, корчилась от смеха: «Старый дурак! Ох, старый дурак!» Чистенький и надушенный, с расчёсанными волосами, переутомлённый процедурой мытья, Рахом вновь выслал Дине повеление предстать пред его очи. Она же через горничную предела ответ, что придёт завтра и приказала накормить его тёплой кашей из сеса. Всё, как советовал доктор. Он злился и гонял к ней горничную с заявлением, что он приказывает ей прийти. Она же просто ушла из дома. Ему придётся ждать, когда она сама решит явиться к нему. Чтобы как-то скоротать время, она подолгу гуляла по саду. Неподалёку от усадьбы шумело море, накатывали волны на берег пляжа. Она заглянула к Рахому только через три дня после того, как он пришёл в сознание.  — Пупсик собрался видеть садкие сны? — елейным голосом проговорила она.  — Ты думаешь, если я ослаб, ты смеешь издеваться и не подчиняться мне? — прорычал он.  — Конечно, — она забралась на его ложе и уселась напротив него, подвернув под себя ноги. — Ты-то лучше всех знаешь, что всё решает сила.  — Не смей смеяться надо мной! — голос его начал хрипеть. Она улыбнулась и в руках её оказался букет из диких белых цветов, росших в морской воде. Она положила его возле левой руки Рахома.  — Я собрала это для тебя. За спасение моей жизни.  — Ты дразнишь меня?  — Опять ты недоволен мной. Он стукнул кулаком о постель.  — Я ненавижу бессилие! — произнёс он. — Ненавижу эти ноги, которые не ходят! Дина передвинулась на ложе к его ступням.  — Я разомну тебе их, — она принялась массировать его ноги.  — Лучше бы ты дала мне яд, — ответил он.  — Перестань ныть. Ноги целы, не переломаны и не отрезаны. Значит, не потеряны.  — Зачем ты утешаешь меня?  — Я не утешаю.  — Жалеешь?  — И жалости нет. Сегодня день моей прихоти — подарить тебе цветы и заняться твоими ступнями. Рахом вдруг понял, что хочет, чтобы Дина ушла и не была свидетельницей его слабости и попросил её об этом. Но она и не подумала подчиниться. Более того, после этого она стала навещать его чаще, чем ему хотелось. Он злился, прогонял её, а она лишь улыбалась в ответ. Когда раб приносил ему посуду для справления естественных потребностей, Дина могла умышленно находиться рядом, смотреть на него и мешать ему сделать это. Он возмущался, ругал её, но её не это не могло пронять. Однажды он вышел из себя и швырнул в неё чашкой. Она успела увернуться. Но Рахом шёл на поправку день за днём и конечности его постепенно начали приобретать подвижность. И ему захотелось, чтобы Дина видела, как он преодолевает свою немочь. Но негодная девчонка снова поступала ему назло: она вновь не шла на зов и где-то шлялась. Постепенно он начал вставать с постели и ходить, опираясь на плечи двух рабов. А Дина отказывалась увидеть это. Но когда он засыпал, она прокрадывалась в его спальную и оставляла на его кровати морские цветы — белые, с кучерявыми лепестками, похожими на пену. Когда его ноги окрепли настолько, что он мог передвигаться на них самостоятельно, он лично отправился на поиски Дины. Он очень боялся, что она в любую минуту может покинуть его дом и отправиться в Берос. И недоумевал, почему она никак этого не сделает. Почему она гостит в его доме и дарит цветы? Она говорила, что делает это из благодарности за то, что он спас ей жизнь, но он в это не особо верил. Может, девчонка не в своём уме, что не бежит от него, зная, насколько он опасен? Он застал её в саду среди цветочных кустов, сидящей на скамейке. Он доковылял до неё и плюхнулся рядом. Она повернула к нему лицо, взгляд её сделался насмешливым, но она не произнесла ничего.  — Ты каждый день приносишь мне цветы, — сказал он, — они растут на воде, но ведь вода ещё холодная. Ты заходишь в воду?  — На самом деле я рву их там, под валунами. В этом месте не нужно забираться в воду. Достаточно просто лечь на живот и протянуть руку. Но холодная вода мне тоже не страшна, я уже побывала в ней и она не убила меня.  — Ты оказалась крепче, чем кажешься. С виду ты очень изнежена.  — Да, я изнежена и не только с виду. Холодная вода совсем не по мне.  — Почему ты даришь мне цветы?  — Тебе нравится?  — Я должен понять, почему ты это делаешь.  — Я так захотела, — Дина улыбнулась.  — Ты изменчива: то мучаешь меня, то завлекаешь.  — Я такая. А какой ты представлял меня? Ведь не мёртвой же куклой? Ты же догадывался, что у меня могут быть свои желания и решения? Рахом молчал.  — Мне надо бы уйти, — продолжала девушка, — но некуда. Столько домов — и нет пристанища! Вот тут, в Пальвах — небольшой коттедж моего отца. Но там трудно быть незамеченной и соседи знают меня в лицо. Я не хочу, чтобы они узнали сейчас, что я не труп. Дом мужа исключается. Мой муж наверняка меня разлюбил. Я не могу и не хочу навязываться ему, если я больше не любима. Но и его самого я видеть не могу. Это сводит меня с ума! Вот поэтому я и в дом матери вернуться не могу. Никак. Ни за что. Лучше быть бездомной, чем жить с Ромом в одном городе. Что, Рахом, — она подняла жёлтые глаза, — приютишь меня в своём доме или мне искать пристанища в какой ни будь хижине у моря? Огромные глаза Рахома запылали огнём.  — Не то, что приют, я даже подарю тебе этот дом, если ты согласишься быть о мной!  — Ты хочешь купить меня своим богатством?  — А что ещё я могу тебе предложить? Я немолод, привлекательности не осталось. Сила, может, ещё вернётся ко мне, а вот седина и морщины уже не уйдут. Что же ещё я могу предложить тебе, кроме богатства? Оно нелегко мне далось, я много вынес, но Дина, мне сейчас не жалко бросить его к твоим ногам, если бы это хоть немного расположило твоё сердце ко мне! Девушка очень внимательно слушала его, не сводя с него глаз. И вдруг обвила руками его плечи и поцеловала в губы… Они лежали н широкой кровати, укрывшись пурпурным одеялом и голова Дины покоилась на обнажённой груди Рахома.  — Я была бы не против снова вернуться в степи Урр-Шту, — сказала Дина. — Пока я нахожусь в Пальвах, мне не будет покоя, меня могут увидеть те, кто меня знали.  — И что с того? — усмехнулся Рахом. — Неужели ты, дорогая, чего-то боишься!  — Я думала, ты понял, чего я боюсь. Дина уже объяснила Рахому, что боится, что Ром потребует развод и это причинит невыносимую боль её гордыне.  — Но ведь ты и сама не хочешь к нему возвращаться, так что страшного в том, что вы разведётесь? — промолвил он.  — Ужасен сам факт, что со МНОЙ можно развестись! Ты не поймёшь меня. Если Ром бросит меня, то это сможет сделать, кто угодно.  — Тогда опереди его и попроси развод сама.  — А если он тут же согласится мне его дать? Да наверняка так и будет.  — Но это и хорошо. Не будет проволочек в бракоразводном процессе. Дина подняла голову. Села на кровати, прикрыв обнажённые груди краями покрывала. Густые распущенные каштановые волосы рассыпались по её спине.  — Опять ты не понимаешь меня. Что я стою, как женщина, если мужчина так легко отпустит меня от себя? Меня это очень сильно ранит. Рахом приподнялся на локте и погладил её волосы.  — Я-то уж точно тебя теперь не отпущу. Зачем тебе этот Ром? Я дам тебе то, что не дал он.  — А как я могу верить? — плечи Дины нервно вздрогнули. — Если н смог меня выбросить из своей жизни и души, почему не может и другой?  — Ты моя женщина, Дина, и никогда не была его. Ты должна потребовать развод. Я разделю с тобой своё богатство, я половину запишу на тебя после нашей свадьбы… Дина, послушай, утешь мою душу, разведись с ним! — голос Рахома сделался умоляющим. — Меня трясёт от мысли, что ты всё ещё его жена! Ах, как же надругалась надо мной судьба, что послала мне любовь на старости лет! Ведь я же был молод и красив, явись я к тебе таким, может, ты и не взглянула бы на Рома! Но я был беден, разбойник в степи… Видно, нет в этом мире счастья!  — Да, — промолвила Дина, счастья нет. Верно говорила Маха…  — Маха? Кто это? Дина испугалась Она чуть не проговорилась, не выдала своей страшной тайны. Узнай кто о её общении с ордиемом, всё кончится очень плохо. Это преступление тяжелее всех злодейств Рахома и даже он, преступник и разбойник вправе считать её хуже себя. Надо было как-то всё замять. Она развернулась к Рахому и припала к его груди:  — Увези меня! Увези меня в степи Урр-Шту! Пусть лучше я буду там, чем обо мне узнают! Он обнял её рукой за плечи:  — Ну, хорошо, как хочешь. Ты не боишься? Ведь там ты снова полностью окажешься в моей власти.  — Нет. Если я захочу перестать быть твоей, я перестану, — она подняла лицо и заглянула ему в глаза. — Я убегу в сумасшествие. Сумасшедшие всегда далеки от происходящего. Они могут даже не чувствовать боли. И выпрыгнуть из окна не в реку, а на камни. А нет — просто превращусь в овощ, ушедший в себя. Я нужна тебе — такая? Рахом угрюмо молчал. Девчонка становилась хозяйкой положения. Она грозила, что сойдёт с ума, если ей что-то не понравится и это было похоже на правду. Потому что она уже была частично сумасшедшей. Может быть, поэтому она и не гнушалась постели с ним. После этого разговора он снова заговаривал с ней о том, что запишет на неё половину своего богатства, если она разведётся с Ромом и выйдет замуж за него, но она ничего не отвечала, глаза её делались стеклянными и она цепенела, как будто умерла и дыхание делалось замедленным. Это пугало Рахома и он решил отложить вопрос о её разводе с Ромом на некоторое время. Постепенно к нему возвращалась была физическая сила, а вместе с ней — накаты злобности. И он выплёскивал её на рабов, чтобы она не дошла до Дины. Дина была неприкосновенна. И он много говорил ей о любви:  — Я очень люблю тебя, Дина, потому что ничего не жалею для тебя! Дина усмехалась:  — Мой отец никогда не любил мою мать, настолько не любил, что даже не ревновал и позволял ей заводить любовников, чтобы не делить с ней постель самому. Однако, ни в каких материальных благах не отказывал, она имела всё, что хотела.  — Зачем же он женился на нелюбимой? Только ради её красоты?  — Нет. Зорки предсказали ему, что именно эта женщина может родить ему дочку с таким же даром, как у него — быть проводником богов.  — И эта дочка — ты?  — Да.  — А что это значит — быть проводником зорков? В ответ Дина засмеялась и ответила, что хотела бы перекусить. И, выскользнув из его объятий, убежала. Рахом нахмурился. Дина явно не доверяла ему. Как будто он должен довольствоваться тем, что она милостиво допускает его к своему телу и не брезгует его старости. Но ему этого мало — теперь. Хотя, могло бы не быть и этого. Он хочет знать её тайны так же, как знает она всё о его жуткой биографии. Похоже и она скрывает что-то, что боится вынести наружу. Рахом с досадой сжал кулаки. Он не мог получить того, что хотел. Богатство дало ему лишь богатство, но не власть и любовь. Власть у него была лишь над собственными рабами и то ограниченная в Изумрудных Берегах. Правда, в Урр-Шту, где рука государственной власти далека, можно позволить себе больше не только с собственными рабами. Но неужели он должен торчать в этих мерзких степях из-за нужды безнаказанно выплёскивать на кого-то свою дикую злобу? Да будь у него власть, не шёл бы он на компромисс с такими обстоятельствами! И любовь никак не давалась ему. Кажется, Дину трогала его щедрость по отношению к ней, но те пробуждала той любви, что он хотел. Есть ли такая сила, такая возможность, что подарила бы ему любовь Дины? Рахом и Дина отправились в Урр-Шту. Рахом ощущал: в нём было меньше злобы. По крайней мере, он не хотел убивать никого из своих рабов, ни делать набеги на рыбацкие посёлки, чтобы убийствами успокоить клокотавшую в нём злобу. Ну, разве что время от времени кого ни будь высечь вугой… Он больше не смел запирать Дину в её покоях. иначе он рисковал потерять и то скудное расположение от неё, что имел. Дине не сиделось взаперти. Ей нравилось скакать верхом на гионе и Рахом неотлучно сопровождал её. Дину постоянно несло в какие-то мрачные места: то к лысым холмам, то к руслам пересохших рек, то к серым скалам. Сидя верхом на гионе, она загоняла его на вершины невысоких холмов и заставляла прыгать с вершины на вершину. Казалось, она вот-вот выпадет из седла и убьётся. Рахом волновался, но его беспокойство только тешило его.  — Хоть тебе нужна моя никчёмная жизнь! — говорила она. Однажды они забрели на очень старое заброшенное кладбище в глубине степи, неподалёку от такого же заброшенного селения, состоявшего из двух-трёх десятков полуразвалившихся домов из глины. Могилы представляли собой глыбы из кусков скал. Увидав издалека эти плиты, Дина немедленно захотела оказаться возле них. Рахом не мог понять её этой странной прихоти, но она погнала гиона к могилам и ему пришлось последовать за ней. Она пошла дальше: подогнав гиона к одной из плит под корявым мёртвым деревом, она перебралась на неё и села.  — Как ты можешь! — возмутился Рахом. — Там, под тобой — умершие!  — Мало ли ты сделал живых умершими.  — Это другое дело Нужно иметь уважение к смерти. Дина странно улыбнулась:  — Ты не хотел бы тоже забраться сюда и заняться со мной любовью? Рахом насупил брови:  — Слезь сейчас же оттуда! — крикнул он. — Или получишь по заднице! Она засмеялась и широко распахнула жёлтые глаза:  — О, это мне нравится! Кладбище, давно высохшие мертвецы и хорошая припарка пониже спины!  — Ты сумасшедшая!  — А разве могла бы не сумасшедшая отправиться с тобой добровольно в Урр-Шту, зная так много о тебе? И то, что ты однажды убьёшь меня — думаешь, я не готова к этому? Кто же вытерпит это, кроме сумасшедшей? Они ещё долго спорили и в конце концов, Рахом подчинился и принялся карабкаться на могильную плиту. И там занялся любовью с Диной. И ей это очень понравилось. Она вошла во вкус и эта выходка не ограничивалась единичным случаем. Ей нравилось приходить на кладбище каждый день. И каждый раз она выбирала новую могильную плиту, залазила на неё и звала туда Рахома для совокупления. Рахом противился, ругался, сердился, а потом делал так, как требовала она. Он не молод и не красив, чтобы говорить «нет» капризной красавице! Дина почти не испытывала желания заниматься любовью на роскошном ложе в доме даже когда наступила холодная зима. Иногда она требовала близости у подножья холмов, откуда кладбище было видно издалека. Но после таких совокуплений, даже дававших сильный оргазм, Дине не становилось лучше морально. Очевидно, она ублажала тело в ущерб душе. поэтому очень часто, возвращаясь с кладбища, она запиралась в какой ни будь комнате и долго плакала. Рахом томился, пил вино. Он хотел душу Дины, её любовь, а не потакание сумасшедшему извращённому сексу. Её доверия. Её тайн. Её дружбы. Понимания. И где же всё это? Почему богатство и страх, которые он всегда считал главными силами, никак не давали ему любви Дины? Однажды Дине пришла в голову очередная сумасшедшая идея и она заказала рабу-плотнику смастерить из дерева гроб. Когда гроб был готов, она приказала поставить его в центре самой большой комнаты в доме, на толстые ковры. Когда Рахом увидал этот гроб, ему стало дурно. Дина же преспокойно легла в гроб и, разбросав ноги в стороны, позвала Рахома:  — Иди ко мне! Возьми меня прямо здесь! В этот момент терпению Рахома пришёл конец. Он ринулся к гробу большими шагами, резким движением схватил её ноги, свёл их вместе и швырнул на дно гроба. Затем, подняв гробовую крышку, накрыл ею гроб вместе с лежащей в нём Диной. Она страшно закричала и застучала в дерево. Но Рахом держал крышку гроба, не позволяя отбросить её в сторону. Злоба переполнила его так внезапно, как он и сам не ожидал.  — Заткнись! — заорал Рахом, стукнув кулаком по крышке гроба. — Сумасшедшая, грязная сука! Тебя давно пора убить! Будь проклят тот день, когда я заболел тобой! Именно заболел, а не полюбил! Тебя никто, никто не смог бы любить! Он ещё ругал и проклинал Дину, ударяя кулаком по крышке гроба, затем устал и замолчал. И только тогда заметил, что тихо было и в гробу. Из него уже не доносилось душераздирающих воплей и стуков в доски. Он насторожился.  — Дина?.. Откинув крышку гроба, он увидал, что Дина лежала с закрытыми глазами и лицо её покрывала такая бледность, что создавалось впечатление, будто, она умерла на самом деле. Вокруг её глаз образовались такие тёмные круги, какие бывают от побоев. Рахому показалось, что внутренности его оледенели насквозь от ужаса и лёгкие сдавило так, что он едва мог дышать.  — Дина! Диночка! — он взял её за плечи. — Деточка моя! — отчаянью его не было предела. — Прости меня! Очнись! — он потряс её, но голова её бессильно закачалась в разные стороны. Рахом заплакал. Затем завыл — тоскливый вой вырвался из него сиреной. Ему больше не хотелось жить. Горечь в его душе дошла до отчаяния. Он стоял на коленях возле гроба, в котором лежал та, что была ему всех дороже, плакал и выл. Длинные тёмные ресницы Дины дрогнули, приподнялись и под ними зажелтели радужные оболочки её глаз.  — Рахом, — выдавила она из себя. Он вздрогнул и перевёл на неё дикий полубезумный взгляд. Охнув, он развернулся к ней и голова его упала на её грудь:  — Ты жива, жива, моя девочка! Как бы я жил, если бы ты умерла! Прости, прости меня!  — вот и ты сказал, что не любишь меня…  — Неправда! — он склонился над гробом. — Я люблю тебя! Я прост вспылил, я говорил то, что на самом деле не думал! Ты мне дороже всего, ты моя, моя!  — Прости меня, — она говорила тяжело, как будто камень лежал на её груди — это я довела тебя до такого, что ты поступил так…  — Я готов всё тебе простить! — его слёзы потекли на её лицо. — Потому что ты — моя! Полностью моя, слышишь? Если бы ты сейчас умерла, я бы покончил с собой, чтобы попросить зорков отправить мой атман на ту же планету, где зачалась ты! Вот там мы бы были ровесниками, а не стариком и юной девушкой…  — Рахом! — взгляд Дины, тусклый, вдруг вспыхнул огнём. — Меня не ждут после смерти лучшие планеты. Я очень тяжело согрешила и не перед людьми, как ты, а перед богами…  — Этого не может быть!  — Это было… Я надеялась прожить долгую жизнь и успеть отмолить свой грех, я успела бы сделать это за сотню лет… Проживи я столько…  — Дина! Ты будешь жить! Я не отдам тебя смерти!  — Отдашь… Может, сам и убьёшь, когда узнаешь… Такое не прощает никто… Ты убил сотни или тысячи людей, но ты гораздо чище меня… Когда я грешила, я даже не осознавала, насколько это плохо… Поняла только, когда жизнь моя рухнула, а ещё больше — когда оказалась под крышкой гроба…  — Прости!..  — Ты меня прости. Я разговаривала с ордиемом… Слышала их голоса… Видела их лица… Ах, как они были прекрасны! И их миры… О, если бы ты тоже увидел! Меня тянуло к ним… Ах, как же меня тянуло!  — Ты видела ордием и разговаривала с ними?!  — Я сознаюсь тебе в этом только потому, что умираю… Иначе я не посмела бы сказать об этом ни одной живой душе…  — Но как же ты общалась с ордиемом? — Рахом был в шоке.  — Мой отец учил меня особым ритуалам, которые надо было проводить с помощью специальных благовоний и камней… Он пытался научить меня общаться с зорками, чтобы я стала их проводником… А вместо этого я разговаривала с аури… Рахом внимательно слушал её. У него не появилось отвращения к Дине, как она предполагала сама. Ему даже казалось, что его подсознание было готово услышать что-то подобное. Он подложил под Дину руки и, поднимаясь с колен, вытащил её из гроба. Он носил её по комнате, обходя мебель, баюкая и качая, как младенца. Она плакала, уткнувшись лицом в его грудь. Затем он сел вместе с ней в кресло у окна, устроив её на свои колени. И просидел так с ней около получаса до тех пор, пока ей не стало лучше. Ей стало легче дышать и чем глубже становилось её дыхание, тем горше она плакала и отчётливее дрожала от страха.  — Что же теперь будет? — сдавленным голосом проговорила она сквозь стучащие зубы. — Ты отдашь меня жрецам?  — Это зависит от тебя. Ты понимаешь, моя девочка, что у тебя нет иного выхода, как полностью доверять мне?  — Ты меня не возненавидел?  — Ну, успокойся. Я же не Ром. Хорошо, что тебя не угораздило открыться ему. Видишь, есть кое-какие сравнения и в мою пользу.  — Я боюсь… Мне страшно…  — Страх пройдёт только тогда, когда ты поймёшь, что это я твой лучший друг, а не кто-либо другой. Кто ещё был твоим другом? Разве ты не была всегда одинока? Не забывай, что я знаю о тебе всё до мелочей.  — По правде сказать, мне не очень приятно, что кто-то может знать обо мне так много.  — Ну, да, тебе ведь есть что скрывать, малышка? — Рахом улыбнулся.  — У всех есть свои тайны.  — И всем хочется разделить их с лучшим другом, который их никогда не выдаст, верно? Не с подругой, нет, эта предаст, любой предаст, если только он не любящий мужчина, которому ты принадлежишь и который принадлежит тебе. Я не прав?  — Нет. Я бы предпочла, чтобы мой мужчина поменьше интересовался моим личным пространством и даже на многое закрывал глаза, предпочитая этого не знать.  — Дина, любящий мужчина не может не интересоваться той, что ему всех дороже.  — Да, но мужчин в женщине должна интересовать только её красота и любовная близость. Что ещё может быть нужно ему от неё?  — Её доверие, верность?  — Я могу быть верной. если не предают меня и не выбрасывают из сердца. А доверять… Опыт говорит, что именно мужчинам доверять не стоит. Я поверила Рому, что он может любить меня. Я устроила ему проверку и он разлюбил меня после этого.  — Проверка — это недоверие, Дина. Ты и ему не доверяла? И правильно делала. Он не умеет прощать.  — А ты?  — Не всё, но многое.  — Но откуда это в тебе? Ты был разбойником, убил много людей, не знал жалости. Почему ты относишься ко мне иначе?  — Потому что ты — моя. Мы такие разные и очень часто не понимаем друг друга. Но при этом мы единое целое.  — Но однажды ты можешь убить и меня. Ведь сегодня это едва не произошло.  — За твои причуды с тобой мог бы сделать это любой! — усмехнулся Рахом. — Но, убив тебя, я убил бы и себя.  — Мне от этого не легче. Я продолжаю тебя бояться.  — Ты ведь и Рома боялась?  — Да. Но не в такой степени. Он бы не мог меня убить.  — А как ты думаешь, узнай он о твоих «шалостях» с ордиемом, выдал бы он тебя жрецам или нет? Дина опустила глаза:  — Выдал бы…  — А я не выдам, — Рахом взял её за подбородок, приподнял её лицо и заглянул ей в глаза. — И в награду я хочу, чтобы ты поподробнее рассказала мне о том, о чём говорила с ордиемом и о том, что они показали тебе. Дина удивлённо подняла брови:  — Зачем тебе это нужно? Разве тебя это интересует?  — Они что-то предсказывали тебе? О нашей планете?  — Они… То есть, она… Маха… Она так красива, Рахом, что я по сравнению с ней полная дурнушка! Маха не делала никаких предсказаний. Она только очень много говорила о несовершенстве этого мира, в котором мы находимся с тобой, Рахом. Но ещё больше показывала мне свои миры. Как же они чудесны и прекрасны! Когда я видела их, у меня душа замирала от восторга. Мне хотелось созерцать их всё чаще и чаще, я устраивала сеансы, используя камни и благовонные курения. Дым от курений пропитывал комнату и чтобы не возникло лишних вопросов, мне приходилось делать это в загородном доме отца… Ты говорил, что те камни, что я купила у Адиты, ты ради них убил монахов в Нолы?  — Но ты же хотела эти камни. Они просидели какое-то время, не проронив ни слова. Первым нарушил молчание Рахом.  — Ты бы хотела снова провести сеанс с ордиемом? Дина подняла голову, посмотрела на него и глаза её просияли. затем взгляд её померк и потух, сделавшись печальным.  — Нет, это слишком большой грех, — сказала она. — Я и так много нагрешила, а ведь так ничего и не искупила. Рахом засмеялся и покачал её на своих коленях:  — Малышка, не бойся! Я выкуплю тебя. У меня очень много денег. Я построю в каждом посёлке побережья по маленькому храму от твоего имени — и тебя простят. Дина заметно повеселела.  — Ты думаешь, это очистит меня?  — Конечно! — он улыбнулся. — Строительство храмов, часовен, пожертвования на храмы — всё искупает грехи! Я очень много жертвовал на храмы. Вот я и чист перед этим миром, которым правят материальные блага. У меня есть деньги — значит, я буду делать, что захочу и при этом буду числиться в праведниках. И ты делай, что хочешь, моя девочка. Мои деньги выкупят твою душу от наказания. Этому миру нужны храмы, камни для статуй богов, ароматические лампы и кадильницы из ценного металла, пожертвования.  — Вот и Маха говорила о этом. Она сказала, что наши миры неордием нищи и скудны, поэтому материальные блага здесь ценятся больше, чем следует.  — Что значит — нищи, скудны? — удивился Рахом. — Я всегда считал, что родился на богатой планете. Как это понять?  — О, если бы ты видел богатство и изобилие миров аури! Даже слов нет, чтобы всё это описать. Там даже животные живут богаче многих людей — настолько там изобильна природа.  — Этого не может быть!  — Видишь, тебе даже трудно в это поверить. Дина принялась описывать миры аури, что ей довелось увидеть. Рахом слушал её очень внимательно, а когда она закончила, задумчиво произнёс:  — Я хочу, чтобы ты показала мне эти миры.  — Что?.. И ты хочешь это видеть?..  — Да. Своими глазами.  — Но ведь потребуются камни и курения…  — Мои рабы всё привезут. Ведь это можно взять потихоньку либо из дома твоего отца, либо Рома?  — Пусть возьмут у Рома. Вскоре в Берос был отправлен Цихар — он должен был организовать похищение шкатулки с камнями и ароматическими кубиками. И он должен был привезти Рахому вести о том, как обстоят дела у Рома. Рахому было важно знать, не появилось ли у того новой невесты. Если бы Ром женился снова, это сделало бы Дину свободной и она смогла бы стать женой его, Рахом. Дина заметно повеселела. Ей хотелось снова владеть своими камнями для медитации, чтобы посредством ритуалов видеть миры ордиема. Она предвкушала и радовалась. Цихар вернулся, раздобыв всё, что нужно и получил от своего хозяина денежное вознаграждение. Он сообщил Рахому, что дела Рома обстояли не так хорошо, как в первые годы его карьерного роста и славы. В «Волшебных звёздах» появились новые артисты, в талантливости и яркости не уступавшие Рому Огненной Искре и он постепенно теснили его с зенита небосклона славы. Новой невесты он так не нашёл, да ему было совсем не до этого. Рахому не понравились эти новости. Лучше бы Ром поскорее женился. Дина наверняка взбесилась бы: да как он посмел жениться на ком-то после неё! Но со временем бы успокоилась, поняв, что только он, Рахом, может быть ей верным мужем. А после Рахом увидал миры аури… Дина ожидала, когда закончится сеанс, сидя в смежной со спальной Рахома комнате в кресле, в ожидании. Рахом вышел из спальной где-то через час с минутами. Лицо его было неузнаваем: мышцы его расслабились, взгляд рассеяно блуждал. Он опустился в другое кресло напротив Дины и оцепенел, ничего не говоря. Она пристально смотрела на него, не задавая вопросов и терпеливо ожидая, когда он сам пожелает ей всё рассказать. Наконец, он промолвил странным потусторонним голосом:  — Да, это на самом деле поражающе красиво… Но как больно! Как больно, что это не наш мир! Каким же жалким и нищим теперь себя чувствую я!  — Значит, ты жалеешь, что увидел это? Глаза Рахома вспыхнули огнём:  — Нет, нет! Я ни о чём не жалею! Что-то я ощутил, что напоминает свет, вспыхнувший в кромешной тьме…  — Что ж, тебя можно понять. Они ещё долго обсуждали красоту мира ордиема, восхищаясь им. Через несколько дней Рахом вновь пожелал повторить сеанс видения мира ордиема. И снова Дина ждала его в смежной комнате.  — Аури говорили со мной, — сообщил он, выходя к ней после того, как сеанс был окончен. — Это был мужчина и он назвал себя Мирон Тот. Дина свела брови на переносице, образовав на ней сосредоточенную складку.  — Мирон Тот? — удивлённо спросила она. — Мне кажется, как будто я когда-то слышала это имя…  — Он говорил мне о том, сколько зла я впустил в себя. И я понимал, как он прав! Дух аури начал влечь меня, Дина! Я стал ощущать себя ничтожеством в этом мире, низшем мире! Я нажил огромное состояние, но на нём кровь и она начала давить на меня. А вот аури богаты не накоплениями и собираниями, богатство само внутри них. Они просто создаю силой мысли любую материю, какую пожелают и когда пожелают. Поэтому у них даже нет мерок, кто богаче или беднее. Все одинаково богаты, потому что обладают равными материализующими способностями. Да у них и богатство-то не считается ведущей силой, как в нашем жалком нищем мире. Да, мы — нищие и жалкие. Потому что зависим от материальных благ. И мы, выходцы из Хаоса, унижено молимся тем, кому, по сути, равны — зоркам! А разве мы не можем тоже стать аури? Мирон Тот сказал мне, что можем!  — Это так трудно…  — Если под силу было кому-то, почему не под силу нам?  — Для этого прежде придётся умереть и вернуться в Хаос. А это так страшно… С тех пор они оба — и Рахом и Дина часто устраивали сеансы общения с ордиемом и любовались их мирами.  — Теперь ты видишь, что по сравнению с женщинами аури я совсем некрасива! — вздыхала Дина.  — Но из-за этого ты не перестала быть единственной, кем я дорожу, — отвечал Рахом. Сеансы сблизили их. Теперь у них была одна общая тайна и тема для долгих разговоров, то есть то, чего желал Рахом. И оба их атмана готовились к началу совершенно иного пути, расходящемуся с тропою мира гитчи. Однажды Рахом после очередного сеанса, присев на кресло напротив Дины, произнёс:  — Мирон Тот предложил мне служить аури здесь, на Саломе. Если я сделаю это, я могу уйти в Хаос после смерти, а за выслугу получать помощь от аури, чтобы стать одним из них. Дина слушала внимательно. Ей уже поступало такое предложение от Махи…  — Но я не могу оставить в этом мире тебя, — продолжал Рахом, — и не оставлю. Ведь аури звали и тебя? Верно? Почему бы тебе не пойти в более совершенный мир, где ты сможешь не бояться любить меня? Дина сцепила руки в замок, ощущая бурное внутренне волнение. В тот день они вели очень долгую беседу, обсуждая несовершенство мира гитчи и великолепие мира аури — до поздней ночи. А на следующий день стали приспешниками аури, выпив молока и мёда из чаши Мирона Тота и Махи, поданных им в астрале во время сеанса. Оба повеселели и ожили, ощутив себя нашедшими выход в безысходности. Оба теперь знали тайну степей Урр-Шту и что теперь им следует сделать. Степи Урр-Шту в некоторых пор являлась великим аккумулятором и проводником зоркской энергии. От зорков к планете Салома ещё год назад был проведён энергетический туннель, конец которого соприкасался именно с земель Урр-Шту. Со временем в этих унылых и малопригодных для жизни мест должны были произойти перемены. Почва должна была стать рыхлой, жирной и плодородной, а климат — более влажным. И степь стала бы дополнительной площадью, на которой можно было бы дать место игам. Но… Рахом и Дина всецело принадлежали аури и теперь знали, что надо делать: строить часовни в степях Урр-Шту на костях умершего. И тогда туннель зорков обратился бы в серьёзнейшее зло. Могла быть нарушена система крючков зорков, перемещающих атманы, сразу на нескольких планетах и эти планеты могли бы на долгое время стать непригодными для жизни. Рахому и Дине открывали точки в степи, где следовало возводить часовни. Корабли Рахома теперь плыли по морю Лих-ва с грузом: кирпичами и прочими строительными материалами. Никого не удивляла щедрость Рахома, раскошеливавшегося на строительства часовен: богач замаливает какие-то грехи, что же тут удивительного? И пусть замаливает. И никто не замечал, что перед строительством случайно кто-то исчезал из какого ни будь поселениям и не могли отыскать его тело. Кто его знает, куда подевалось? Заблудился человек по пьяни в степи, хины его и сожрали. Рахомом были нанята артель строителей. Не обошлось и без бюрократических проволочек: строительство часовен должны были одобрить жрецы и выслать в Урр-Шту своего представителя, который проследил бы, чтобы часовни были отстроены по всем правилам. Рахом и Дина прибыли в Пальвы в поисках такого представителя. Но среди жрецов никак не находилось охотников плыть через море в степи из благополучных Пальв. Наконец, Дина уговорила одного из жрецов сделать это, подсунув ему взятку и пообещав ещё и ещё, за контроль над всеми часовнями, что они собираются строить. И этот жрец был то, что нужно. Он был туп, ленив, прожорлив, а в степи ударился в такое пьянство, что пил каждых день и по пьяни ставил печать на документы, подтверждающие, что часовня строится правильно. И, конечно, он не мог догадаться о тайных необозначенных могилках под часовнями, в котором гнили трупы тех, кого Рахом умерщвлял… И так пролетело десять лет, пронёсшихся в тени, что строил Рахом, как несколько минут… Далее тень складывалась так: Рахом и Дина ехали верхом на одном гионе по припорошённой снегом степи, освещаемой зимним морозным солнцем. Она сидела впереди, а он — позади, придерживая её одной рукой за талию, а второй сжимая бразды.  — Вот наша миссия и окончена, — проговорила Дина. — ВСе часовни выстроены до последней и жрец отправляется в Пальвы. Придётся рабам грузить его на корабль, сам-то на пьяных ногах не дойдёт. Право, я думала от такого количества вина он не доживёт до конца нашей мисси! — она засмеялась.  — Да, нам с ним повезло, всё прошло так, как надо. Но, наверно, скоро нам придёт пора отправиться в Хаос… Ты готова?  — Теперь — да.  — И я готов. Мы станем аури и ты, наконец, полюбишь меня. Ведь меня невозможно полюбить такого, какой я сейчас.  — Но я дорожила тобой…  — Это только страх остаться одной. Я понимаю: это не любовь.  — Я очень хочу полюбить тебя и быть в мире аури именно с тобой — навсегда.  — Только это меня и утешает. Миссия была окончена и оставаться в мире гитчи им больше не имело смысла. Однако, Дина уговорила Рахома отправиться в Берос перед тем, как расстаться навсегда с этим миром. Ей хотелось на прощание увидеть одного-единственного человека, к которому она питала тёплые и нежные чувства — Луриса. Ну, может, ещё мать, к которой, впрочем, она не была никогда привязана. Глодал тайный страх встречи с Ромом. Дрожала душа: а вдруг она увидит его и поймёт, что ещё любит его? Или узнает, что он не разлюбил её? Не пожалеет ли она, что перечеркнула свою судьбу в мире гитчи? Цихар по поручению Рахома выяснил, где нынче проживал Лурис. Оказалось, он обитал в доме тётушки Мараны, которая успела спиться за эти годы из-за любовных неурядиц с мужчинами и разориться более, чем наполовину. Когда Дина явилась в дом матери и не узнала Марану, настолько та одряхлела и выглядела безобразно. И Марана не узнала Дину, хотя та почти не изменилась за десять лет и выглядела юной и красивой. Лурис же, увидав Дину, потерял сознание. Когда его привели в чувство, он долго не мог поверить, что перед ним именно она. Спустя некоторое время они сидели на небольшом диванчике у окна и Дина понимала, что обязана рассказать о себе брату. И сделать это надо было как можно более коротко. И приготовиться услышать о Роме. И каковы бы ни были новости о нём, они не должны сбить её с той цели, к какой она стремилась все эти годы. Она рассказала ему обо всём, что произошло после того, как она была похищена Рахомом, кроме того, что она долгие годы служила ордиему. Она не была уверена, что Лурис её в этом поймёт. Она сказала, что теперь любит Рахома и Лурис изумился:  — Этого ужасного старика?  — Не отзывайся так о нём. Он на самом деле гораздо лучше, чем раньше я думала о нём. А как твои дела, Лурис? Ты больше не музыкант? Оказалось, что Лурис больше не занимался работой музыканта, он проживал в доме тётушки и присматривал за ней и занимался продажей фруктов с её сада, на что оба и жили.  — Значит, ты оставил сцену ради того, чтобы ухаживать за моей матерью?  — Нет, музыкантом я перестал быть раньше, когда Ром перестал быть лучшим артистом «Волшебных звёзд»… Внутренности Дины сжались от нервного напряжения. Так. Сейчас ей предстоит слушать о Роме…  — Он… Он больше не звезда? — дрогнувшим голосом пробормотала она. Чувство вины навалилось на плечи. А может, он не разлюбил её тогда, может, тосковал из-за её мнимой смерти и поэтому потерял славу и успех? Из-за неё?  — Он давно уже не звезда, — ответил Лурис.  — Он оставил сцену после того, как счёл, что я умерла? — в горле Дины начало пересыхать.  — Нет, после твоих похорон он наоборот работал, как одержимый. Это отвлекало его от горя. Но работа, труд для сцены — это мало. Появились конкуренты: Джайя Белая Звезда, Ким Солнечный Луч и ещё кое-кто… И у всех новая музыка, песни, танцы, что приводили публику в восторг…  — Значит, Ром потерял свой успех не из-за меня? — робко проговорила Дина. — Его не сломило горе от того, что он меня потерял? Лурис криво ухмыльнулся.  — Ну уж нет. Он, конечно, целый год тосковал по тебе, а миновал год — так уж пытался ухаживать за Дитой, даже хотел жениться.  — Как?! — вскричала Дина. — После меня? Он заинтересовался другой женщиной после того, как я была в его жизни? Вина враз спала, плечам стало легко и они распрямились. Значит, Ром оказался способен кем-то заменить её. Раньше ей было невыносимо думать об этом, но теперь, вроде, даже легче стало. Значит, она оказалась права, что предпочла ему Рахома и аури. не так уж сильно он её любил и был ей верен. Лурис продолжал рассказывать. Оказалось, что Ром так и не женился на Дите, потому что дела его пошли на спад и Атаний переводил его выступать в залы, где было меньше зрителей и доходы Ромы значительно снизились. Ему было всё сложнее содержать дом и он начал распродавать рабов. Успехи его начали угасать и вместе с ними и интерес Диты к нему. За красавицей Дитой начал ухаживать какой-то владелец продуктовой лавки, мордастый и краснощёкий, он нравился ей больше, чем Ром. Она и стала его женой. А Ром начал злоупотреблять вином. И кончилось всё тем, что Атаний выставил его вон из своего павильона. Ром тогда распродал почти всех своих рабов, оставил только Замзура и Азару, а дом ему пришлось превратить в постоялый двор, чтобы с чего-то жить. Ну, ещё во фруктовом саду подросшие деревья начали давать плоды и кое-как кормил огород.  — И четыре человека со всем этим справлялись? — удивилась Дина.  — Работать приходилось не так, как раньше, а с утра до позднего вечера и Чанте тоже. Так что кое-как укладывались. Да и жене его было работы немало, даже в огород выходила на грядки беременная…  — Жене?.. Значит, он всё-таки женился?  — Видишь ли, дина, на его постоялом дворе случилась неприятность: подрались несколько пьяных постояльцев, неудачно опрокинули стойку со светильниками, разлилось масло, вспыхнул огонь… Ну, сгорело тогда несколько комнат, все стены были черны, мебель превратилась в головешки. И сами драчуны погибли в огне, не с кого было спросить, чтобы возместить ущерб. А ремонт был нужен, комнаты требовалось восстановить, потому что сгорели деревянные перегораживающие стены…  — Как — деревянные? Я считала, что все стены в его доме из кирпича, даже внутренние!  — Ха-ха, как бы не так. Это были деревяшки, замазанные штукатуркой. Но и на новые деревяшки нужны деньги. Вот тогда Ром и посватался к одной дочери владельца булочных на рынке ради её приданого. И эта новая его жена такая же, как его мать: серая и невзрачная! — Лурис брезгливо наморщил нос. — Хотя он и сам к тому времени здорово ожирел, да и пил больше, чем допускается.  — Не могу себе представить Рома таким.  — Хочешь убедиться воочию?  — Нет. Мне не хотелось бы видеться с ним. Не хочу, чтобы он видел меня.  — Я могу сделать так, что он не узнает тебя. У меня есть одна подруга, которая гримирует актрис в павильонах развлечений. Подплати ей — и она сделает тебя неузнаваемой. Дина подумала немного и согласилась. Она уже не боялась встретиться с Ромом лицом к лицу и узнать, что он больше не её. Навсегда — не её. Она приняла это. Она не любит его. И не чувствует вины перед ним. Подруга Луриса отлично замаскировала её, сделав ей острый нос с горбинкой, густые рыжие брови и утяжелив подбородок. Дина смотрела на себя в зеркало и смеялась до слёз, не узнавая себя. Затем, наняв повозку, она вместе с Лурисом отправились в те края, где когда-то жила она с Ромом… Повозка несла её по улицам, таким знакомым, но ставшим чужими. Они воспринимались как часть мира, где хорошее слишком непостоянно, чтобы воспринимать его всерьёз. Вот дорога, река с изумрудными берегами, лес вдали… И ничто, ничто больше не трогает душу — всё это больше не её, не Дины… Вот и ограда с лазейкой в знакомый сад, хозяйкой которого когда-то была она. Деревья, которые она помнила саженцами, теперь превратились в настоящих плодоносных великанов. Она шла по саду с Лурисом. Сад был неухоженным: слишком много торчало сухих веток, спилить которые, верно, не хватало рук. Да и дом выглядел неидеально: местами обшарпанный, облупленный, с обвалившейся штукатуркой. Вокруг дома ходили какие-то люди, очевидно, постояльцы. И навстречу Дине и Лурису вышагивал тучный мужчина с округлым большим торчащим животом, в рваной пропитанной пОтом рубашке и замусоленных штанах. Он нёс на плечах мешок, согнувшись под его тяжестью. Дина собралась было пройти мимо этого незнакомца, но Лурис вдруг окликнул его:  — Ром! Мир здравию твоему! Мужчина остановился и поднял лицо. Оно напоминало грушу: толстые щёки были одутловато раздутые, а полуплешивая голова заужена вверху. Глаза, когда-то огромные и выразительные, теперь превратились в две заплывшие щёлки. Дина не верила глазам. Это существо не могло быть Ромом! Ром, увидав Луриса, широко улыбнулся, открыв рот. Оказалось, что у него не было передних зубов, на их месте зияла чёрная дыра.  — Аааа, Лурис, мир здравию твоему! Что, пришёл поболтать? Так мне недосуг: вот, добыл гионьего помёта, собираемся с женой грядки удобрять! — он хлопнул ладонью по мешку на плечах и по воздуху разнёсся зловонный запах гионьих экскрементов, смешавшийся м едким пОтом, исходящим от его рубашки. Дине стало дурно, она зажал нос двумя пальцами, забыв, что он у неё накладной. Ром не обратил никакого внимания на неё. Он уже оживлённо болтал с Лурисом о том, как в прошлый раз он удобрял огород экскрементами птиц. Потом похвастался, что у него в подвале припасён целый бочонок бормотухи и принялся уговаривать луриса выпить с ним. Он спустил мешок с навозом на землю и уже был готов бросить его на дороге, лишь бы Лурис согласился выпить с ним. Дина развернулась и зашагала прочь обратно к лазейке. У ограды в глубине сада за стволами деревьев она увидала огород и работавшую на нём маленькую невзрачную женщину в тёмной хламиде, окучивавшую грядки, а у края грядок сидели прямо на земле двое детей четырёх и трёх лет и трудно было определить, какого они пола. Дина догадалась: это жена и дети Рома. Она зашагала к реке. Надо было смыть грим, она не хотела в нём показываться Рахому. Увидав Рома в обезображенном облике, она поняла: она любила только внешний налёт его красоты. Настоящей любви к нему не было никогда. Приблизившись к реке, она сбросила обувь, зашла в воду, зачерпнула пригоршню воды и погрузила в неё лицо… В тот же день она ушла из мира гитчи вместе с Рахомом, после того, как одновременно с ним выпила чашу с отравленным вином… И на этом Рахом, страдавший в аду собственных ман, закончил построение тени…