====== Глава 15. ======

Ею овладел такой сильный кураж, что ей захотелось высказать Махе, что считает её лгуньей. ” — Я больше никогда не стану общаться с ордиемом! — обещала себе она. — И начну посещать храмы наших богов так много, как никогда, стану молиться и выполнять грязные работы, так я искуплю свои грехи и снова буду чиста пред богами!»

А потом… ” — Я буду пользоваться любовью Рома ко мне сполна! — Дина улыбалась сама себе. — Эта любовь открылась мне, я знаю, как сильно Ром меня любит и он сделает всё так, как хочу я. Я никогда больше не позволю ему даже замахнуться на меня. Пусть посмеет — я скажу, что уйду от него, а ведь он не может без меня жить! И я выживу из нашего дома Диту. Нахалка живёт со своей мамашей у нас еж долгие месяцы, как будто не имеет своего дома! Но пора положить этому конец. Я буду постоянно придираться к Дите, ругаться с ней, может, нападать и бить. Тогда ей разонравится жить в моём доме. И Ром не посмеет заступиться за неё, иначе я скажу, что брошу его!» Но пора было провести последний прощальный, как она считала, сеанс общения с Махой. Она разожгла ароматические кубики прямо в номере, где жила с Ромом. Он не любил запах их дыма, но Дине стало на это наплевать. К тому же, это в последний раз. Перед её астральным зрением вновь явилось лицо Махи и ей захотелось крикнуть в него: ” Ты лгунья!» И не крикнула. В лице богини аури было столько уверенности, что это парализовало волю Дины.  — Время пришло тебе перейти на нашу сторону, — сказала Маха. — Твой атман отведает энергию нашего мёда и молока. Это будет договор и ты станешь полностью доступной нам. Ты послужишь для нас в мире гитчи, а затем, когда ты вернёшься в Хаос, чтобы сформировать себя одной из нас, мы сможем помогать тебе в этом. Я даю тебе время до завтрашнего утра, чтобы принять решение. У тебя есть остаток сегодняшнего дня и ночи на размышление. Если ты согласна, снова проводи медитацию и выпей наш мёд и молоко. Если нет, можешь не вступать с нами в контакт, но нам придётся принять жёсткие меры, чтобы отодрать тебя от мира гитчи, к которому ты прилипла — ты не просто узнаешь, а испробуешь на себе его худшую сторону, полностью противоположную той, на которой ты находишься сейчас — страшную, тяжёлую, суровую. Сеанс был окончен и Дина распахнула глаза. Она не восприняла всерьёз слов Махи. Ордием не сможет причинять ей зла, решила она, её защитят боги-зорки. Мир аури дивен и прекрасен, но он уж слишком хорош для неё, до такой степени хорош, что она боится его. Она не понимает, что такое великое счастье и непонимание вызывает у неё страх. Она отправилась в пальвский храм Амалис и провела там несколько часов в усердных молитвах. В тот же день в Пальвы прибыл Рахом и, остановившись в своём доме в этом городе, отправил Цихара на поиски гостиницы, где остановились Ром и Дина. В этот раз он взял с собой в Пальвы Надану. Он имел твёрдые намерения похитить Дину и разыграть перед всеми, кто её знал, её убийство, подсунув им обезображенный труп цветочницы. До сих пор Надана жила в загородном доме Рахома под Беросом, находясь там безвылазно, ухаживая за его оранжереей или бездельничая, но честно выполняя условие никогда не покидать усадьбу, ведь за это ей щедро платили. Рахом также использовал её для приготовления гардероба для Дины, который шили его рабы — искуснейшие портные, примеряя одежду на фигуру Наданы. Эта одежда была скроена из самых дорогих тканей, расшита драгоценными каменьями, цепочками, клёпками, бляшками из чистого золота. Он подарит это всё Дине вместе с дорогими украшениями, которые ему нравились. Он приобретал их, воображая, как наденет их на Дину. Цихар вскоре разыскал гостиницу, где остановился Ром с женой. Сделать это было нетрудно, гостиница была самой престижной в Пальвах, а Ром останавливался только в таких. Рахом также немедленно перебрался из своего дома в эту гостиницу, приложив все усилия, чтобы в очередной раз поселиться в соседнем с Ромом номере. Он успел просверлить в очередной раз дырку в смежной с номером Рома стене к возвращению Дины из храма. Чуть позже после концерта в своём номере оказался п Ром — как всегда, переутомлённый. Он упал на кровать после ужина и мгновенно уснул. Дина приняла сильно действующее снотворное, чтобы не проводить эту ночь в бессоннице и тревожных сомнениях, не перейти ли ей на сторону ордиема. Она не хочет этого. Не хочет. И не станет. Она крепко уснула — до самого утра. После пробуждения её охватил страх. Она обязана дать Махе свой ответ. Но не даст. Она не желает. Она боится. Ей стало нестерпимо страшно и тоскливо — на сердце снова легли тягчайшим грузом дурные предчувствия. чтобы как-то развеять их, она решила прогуляться по гостиничному двору между клумб с зимними цветами. Накинув тёмный плащ, она покинула гостиницу и во дворе неожиданно столкнулась с Рахомом. Он поприветствовал её «мир здравию», но она не ответила, шарахнувшись от него, как от огненной вспышки и бросилась прочь. Между тем, Азара убирала со стола остатки завтрака Дины. В Пальвах ей оказалось ещё хуже, чем она ожидала. Он боялась младшую хозяйку, грустила по дому в Беросе, до доброй старшей хозяйке, брату и всем остальным. К тому же, ей не давали покоя гостиничные рабы-мужчины, то и дело пытавшиеся ухаживать за ней. Её красота стала для неё проклятьем, она влекла к ней мужчин, которых Азара ненавидела. Её пугали шорохи в коридоре, чьи-то шаги. Ей казалось: вот-вот зайдёт в номер один из рабов-полотёров или носильщиков и начнёт пытаться её обнять и поцеловать. И однажды кто ни будь из них её изнасилует. Она испытает снова этот ужас. И сможет ли жить дальше? Убирая в коробку остатки еды, Азара в очередной раз услышала шаги за дверью и это были звуки движения не одной пары ног. И они явно приближались к двери. Нездоровая мнительность Азары сразу нарисовала страшную картину: толпа гостиничных рабов вваливается в номер, её хватают, держат, насилую по очереди, бьют, рвут за волосы, плюют в лицо. Она задрожала всем телом, бросилась в смежную комнату, прижимая к груди коробку с объедками и забралась под широкую хозяйскую кровать. Здесь её не обнаружит никто. В номер вошла Дина и следом за ней ввалилась тучная фигура Зарама.  — Почему ты считаешь, что если я прогуляюсь по гостиничному двору, я выдам себя? — засмеялась Дина. — Целебный пальвский воздух идёт мне на пользу, меня лечит доктор Бугут, я вполне в силах стоять на ногах и ходить!  — У тебя слишком здоровый вид! — сокрушённо покачал головой Зарам. — Румянец на щеках, хороший аппетит. Ром может обо всём догадаться.  — Он слишком занят, чтобы заметить мой румянец и аппетит. Ты не очень храбрый человек, Зарам, вот и считаешь, что надо перестраховываться. Единственный человек, который мог бы выдать нас, это твой родственник, Бугут, лекаришко. Видимо, он ещё тот мошенник.  — Что ты, он честный человек, если он и пошёл на этот обман, то только ради меня. Я очень хорошо объяснил ему, что если Ром не поедет в Пальвы, пострадает не только его карьера, но и моя. Дина самодовольно улыбнулась:  — Что, Зарам, видишь, как сильно меня любит мой муж? Стоило ему только услышать, что я больна и мне нужны Пальвы для здоровья, он тут же собрался и поехал, несмотря на то, что это ему было очень трудно.  — Да, Дина, но не забывай, что если он разоблачит этот обман, нам придётся очень нелегко — обоим. Азара, замерев под кроватью, отлично слышала их разговор, доносившийся из смежной комнаты. Она всё поняла: жена и герер её любимого хозяина обманули его с помощью доктора Бугута, поставившего Дине ложный диагноз, вынудили его ехать в Пальвы. А ведь ему было так плохо и всё из-за этих подлецов! Азару затрясло от негодования. Она всё расскажет хозяину, не побоится гнева младшей хозяйки. И когда Дина вышла на лоджию вместе с Зарамом, Азара выбралась из-под кровати, пересекла переднюю комнату и выскочила из номера, а затем покинула гостиницу, даже не накинув тёплый плащ. У неё были накоплены кое-какие деньги, хозяйка Чанта иногда давала ей немного их. Она наняла повозку, чтобы добраться до самого престижного павильона развлечений в городе «Улыбка Солнца», где выступал Ром. Ром пришёл в ярость, услышав от Азары её пересказ подслушанного разговора Дины с Зарамом. Ром был возмущён, что его заставили отправиться в Пальвы с помощью интриги и обмана. Зарама он кое-как оправдывал, тот был гегером и отвечал за его карьеру и сохранение милости повелителя. Всё его негодование хлынуло на Дину: как посмела его жена использовать его любовь, солгать и заставить действовать вопреки его воле?! Концерт, после которого Ром вёл разговор с Азарой в гримёрной, был в тот день у него последний и Ром мог поспешить к себе в гостиницу, чтобы там выяснить отношения с Диной. Когда он ворвался в свой номер, он застал Дину сидящей на табуретке, молящейся перед иконой богини Амалис, водружённой на стол. Молитву было прерывать грешно и Ром присел на другой табурет, ожидая, когда его жена перестанет молиться. Он сопел и тяжело дышал от злости и нетерпения. И даже не подозревал, что из соседнего номера за ним и его женой вёл наблюдение Рахом, припадая то глазом, то ухом к дырке в стене. Когда молитва была завершена, Дина поднялась с табурета, оглянулась на сидевшего за её спиной Рома и поняла по выражению его лица, что он в ярости. Опять чем-то недоволен. Но больше она не станет терпеть его истерики. Пусть только скажет ей что-то не так — она уедет в Берос одна и поселится в загородном доме отца. А Рому придётся выпрашивать прощения, чтобы она вернулась. Он смотрел ей в глаза, не мигая. Поднялся с табурета, выпрямившись во весь свой длинный рост.  — В своей низости и коварстве ты превзошла саму себя, — глухо произнёс он.  — Не оскорбляй меня! — в глазах Дины загорелись огоньки гнева.  — Оскорблений мало за то, что ты сделала со мной, сговорившись с Зарамом за моей спиной. Ты меня унизила! Я теперь всё знаю о том, что вы там затевали с Зарамом, чтобы заставить меня ехать в Пальвы. Зарама можно понять, он волновался о моём успехе, о славе, но зачем это было нужно тебе? Дина испугалась, разум и хитрость подсказывали ей ответить мужу, что она тоже переживала за его карьеру артиста, что пыталась ему помочь, заплакать, изобразить раскаянье, попросить прощения. Но ей вдруг стало тошно врать и оправдываться перед Ромом, вновь заподозрившем её в коварстве и злом умысле. Что ж, если он считает её плохой, пусть прощает, если любит!  — Мне нужно было твоё доказательство любви ко мне! — прямо ответила она. — Из любви ко мне ты должен был переломить себя и повезти меня в Пальвы.  — Доказательство? — Ром прищурил глаза. — Я безмерно любил тебя, ты мне не верила?  — Доказательства и укрепляют веру, — Дина ухмыльнулась. Лицо Рома потемнело.  — Да, доказательства укрепляют веру, но убивают любовь, — сдавленным голосом ответил он. — Вот ты и убила большую, очень большую часть моей любви к тебе своей ложью. Она ушла сейчас, в считанные секунды. Её осталось совсем мало. сохранится ли она теперь, такая маленькая, слабенькая? Дина ошарашено посмотрела на него.  — Ты же не мог так быстро разлюбить меня! — голос её также сдавило. — Такая сильная любовь не может так быстро уйти. Ты говоришь мне это назло! Ром устало прикрыл глаза.  — Уйди, Дина, — попросил он, — уйди куда ни будь. Не подходи ко мне. Я не хочу тебя видеть.  — Не хочешь видеть? — зло проговорила Дина. — И не увидишь! Она выпорхнула с быстротой ветра из номера. Рахом, слышавший каждое слово из ссоры Рома и Дины, также поспешил прочь из своего номера, сделав знак Цихару, сидевшему в углу на коврике, чтобы тот шёл за ним. Рахом предположил, чт Дина поспешит к администрации гостиницы, чтобы попросить себе другой номер. И Рахом хотел знать, какой именно, чтобы немедленно поселиться в соседнем. Но молодая женщина спустилась вниз по лестнице на первый этаж и приблизилась к выходной двери из гостиницы. И вышла на крыльцо, освещённое сиянием фонарей, под звёздное ночное небо, одетая только в пёстрое домашнее платье и в матерчатых лёгких полусапожках. А затем решительно сошла вниз по ступеням. Дине пришло в голову уйти в дом отца, находившийся через две улицы от гостиницы, ближе к морю. Она взяла изначально с собой в Пальвы ключ о этого коттеджа, рассчитывая пожить в нём с Ромом. Но Ром заупрямился, не пожелав пользоваться имуществом тестя и остановился в самой престижной гостинице Пальв. Шагая по ночным улицам города, Дина даже не заметила слежки за собой — Рахом двигался неотступно, словно тень, ловко укрываясь, если это было нужно. За ним такой же тенью перемещался Цихар. Злость и раздражение на мужа росли в Дине с каждым шагом. Ей хотелось, чтобы он догнал её и сказал, что обидные слова о том, что он стал её меньше любить и не хочет ей видеть, он наговорил сгоряча, что он её любит по-прежнему сильно и не может без неё жить. Но этого не происходило. Рядом с ней была лишь тёмная зимняя пальвская ночь, холода которой Дина даже не ощущала из-за внутреннего расстройства, и в этой ночи Дина была одна. Улица с фонарями осталась позади и перед Диной развернулись пляж и море, озаряемые мерцанием звёзд. Теперь лишь свернуть влево — и там ряды коттеджей, среди которых тот, что принадлежит её отцу. Но Дине захотелось приблизиться к морю, постоять у его края, послушать плеск его волн. Может, это успокоит её. Рахом неотлучно следовал за ней — быстро и бесшумно. Так передвигаться он не разучился со времён своей разбойничьей молодости в степях Урр-Шту. Умел он ещё кое-что, разбираясь в точках тела человека. Этому научил его много лет назад в Красных скалах один беглый каторжник, примкнувший к его банде, бывший врач и массажист. Шаги Рахома ускорились, он двинулся по прибрежному песку к Дине, стоявшей у кромки моря спиной к нему. И раньше, чем молодая женщина почувствовала его приближение, он подлетел к ней, обхватил её бюст правой рукой, а пальцами левой коснулся точки на её шее. Она обмякла на его руках, в один миг провалилась в глубочайший сон.  — Добудь лодку, — приказал Рахом Цихару, бросая кошелёк и, подняв Дину на руки, поспешил укрыться с ней в тень валуна. Он сел на песок, посадив Дину на свои колени и обхватив её обоими руками. Он не отдаст её никому. Он будет биться за неё с кем угодно. Если силы окажутся неравны, он убьёт и её и себя, но не выпустит. Он дико озирался, опасаясь, что кто ни будь не к месту появится на пляже. Цихару не так уж трудно было раздобыть лодку, владея хозяйским кошельком, туго набитым деньгами. Сидя на вёслах, он торопливо передвигался по морским волнам в направлении пляжа, где ждал его хозяин. Рахом и Цихар вместе аккуратно уложил Дину на дно лодки и забрались в неё сами. Лодка направилась к пристани, где находился корабль Рахома. Когда Дина была перенесена на корабль и уложена на большой стол в каюте Рахома, Цихару и Разне было поручено доставать на корабль цветочницу Надану. Надана послушно последовала за рабами своего нанимателя, решив, что у того всего лишь появилась блажь покинуть Пальвы ночью и прихватить с собой её. Что ж, богатые люди, по её мнению, имели право на причуды и несуразные прихоти. За их исполнение ей отлично платят — что ей ещё надо? Она и не подозревала, что прихоть богача Рахома будет стоить ей жизни. Окзывшись на корабле, она была умерщвлена уколом спицы в сердце. Её тело поволокли в каюту, где на столе лежала Дина — обнажённая и босая. Прежде всего Разна окунул лицо трупа Наданы в ого жаровни и сжёг его полностью, до костей черепа. Затем сделал надрезы по краям волосяного покрова на голове и одним рывком содрал с головы кожу. Далее Рахом внимательно осмотрел тело Дины и тело Наданы, ища несоответствия. Трупу цветочницы пришлось срезать пальцы на руках и на ногах, прижечь те места, где у неё и у Дины находились родинки, царапинки, родимые пятна, по которым тело могли опознать. Кроме того, Надана оказалась девственницей и ей пришлось ввести во влагалище раскалённый металлический прут. Изуродовав достаточно труп Наданы, Рахом приказал бросить его на том самом пляже, откуда унёс Дину. Рядом с телом цветочницы он велел оставить платье Дины, один из её полусапожек и брачные браслеты. Пальвы заливал обильный дождь, хлынувший как-то внезапно и Рахом понимал, как это ему на руку: если и останутся следы преступления, они окажутся смытыми. Корабль отчалил от берега, устремляясь в открытое море. Всю ночь Ром провёл без сна в своём одиноком номере. Следующий день был редкий выходной и ром решил позволить себе напиться, приказав гостиничному рабу принести ему кувшин с крепким вином из ночной винной лавки. Ему очень хотелось опьянеть, чтобы хоть немного развеять обиду на жену, росшую в нём, как снежный ком. Но вино не помогло смягчить эту обиду, наоборот, наружу полезли дрязги прошлого, но Ром продолжал пить. Он вспоминал все моменты их жизни — от детства до последней обиды и слёзы лились из его глаз, сопли забивали нос. Он не привык пить вино в таком количестве, ему стало плохо, его тошнило и только к утру он, измученный, уснул. Азара так же не спала эту ночь, утро тоже не утешило её сном. Она знала, что младшая хозяйка покинула гостиницу поздно вечером, одетая лишь в лёгкое домашнее платье и комнатные полусапожки, прихватив с собой какие-то ключи. Рабыню это порадовало: ненавистная хозяйка вредила сама себе, потому что показывала норов вместо того, чтобы каким-то образом уладить ссору с мужем. Это послужит ещё одним шагом к концу её брака с хозяином. Ах, только бы хозяин развёлся и женился на Дите! Азара давно этого хочет, жаль, другие рабы в доме и в саду не поддерживают её это желание, даже кровельщик, плотник и слесарь, что были куплены Чантой по совету Диты. Все были в восторге от кухни, заведённой Диной, её десертов и изделий из серого кобу. Азара считала, что желудок побеждал в них всякое стремление к чему-то лучшему, даже у тех, кто получал взбучку вугой от младшей хозяйки за лень и прелюбодейство. После приезда из Акира в Берос младшая хозяйка не только переженила всех рабов, но и следила, чтобы брак каждого из них был честный и чистый. Она уезжала в имение своего отца почти ежедневно, а возвращалась пропахшая запахом странного курительного аромата, какой она одно время разжигала в своём доме в спальной, якобы для крепкого сна, а вечерами начинала разборки. В доме и в усадьбе блудили почти все рабы от своих мужей и жён, случались, порою, и оргии в казармах для рабов у огорода. Но при этом блудники умудрялись доносить младшей хозяйке друг на друга, мол, такой-то или такая-то изменили супругу с чужим супругом. Дина вызывала обвиняемых на допрос и если находились свидетели их преступления, кроме доносившего или сами обвиняемые проговаривались, она самолично секла развратников вугой. Обычно и следствие, и суд, и приговор вершились на крыльце. наказанные чесали спины и ягодицы после порки, плакали, но приходило время принимать пищу — и их страдания улетучивались. Азара презирала их за это. До чего же эти людишки низки, что готовы довольствоваться сытой едой и терпеть за неё рукоприкладство младшей хозяйки! Вот Дита вела бы себя совсем иначе, будь хозяйкой она. Не только бы вкусно и хорошо кормила, но никого бы не стала бить. Ром пробудился лишь после полудня и пришёл в ярость, узнав, что, оказывается, его жена так идо сих пор не вернулась в гостиницу. Он ворвался в номер к Лурису и начал возмущённо выговаривать тому о том, что Дина предала его, сговорившись за его спиной с Зарамом, а теперь и вовсе ушла куда-то на ночь глядя и до сих пор не возвратилась и он не имеет понятия, где её искать. Лурис знал о доме Чандра в Пальвах и предположил, что Дина могла отправиться туда после ссоры с мужем. Он решил наведаться туда один и поговорить с сестрой и попытаться убедить её помириться в Ромом. Он не хотел, чтобы Ром и Дина развелись. Ведь тогда Дине пришлось бы вернуться к отцу, это подразумевало бы, что и ему, Лурису, следует съехать из дома Рома. А Лурису нравилось в этом доме не только из-за красавицы Диты, но и из-за комфорта и хорошей кухни. К тому же, из-за развода сестры могла пострадать и его карьера, зависевшая от Рома. Он шагал по улице, обдумывая, какие аргументы он приведёт Дине, чтобы заставить её помириться с мужем. Улица закончилась, теперь путь к коттеджу, где, как он предполагал, находилась Дина, можно было срезать через пляж. Пляж был переполнен людьми, хотя в зимнее время он обычно пустовал. Толпа собралась вокруг ЧЕГО-ТО, шумно переговариваясь и голоса сливались в какофонию. Лурису стало любопытно, что произошло и он начал расспрашивать крайних в толпе. Ему ответили, что найден изуродованный труп женщины, он сильно обожжён и местами срезана кожа. Такое в Пальвах случалось и прежде. В этом городе преступность была распущена, как нигде в Изумрудных Берегах, особенно по отношению к женщинам. Лурису захотелось посмотреть на труп своими глазами, тогда он сможет поделиться в Диной новостями и впечатлениями о зрелище прежде, чем начать с ней неприятный разговор о её ссоре с мужем. Он начал протискиваться через толпу. Несколько полицейских сдерживали любопытных зевак, не позволяя им приближаться к обнажённому обезображенному трупу на песке. Лурис, так же, как и все, с интересом и ужасом рассматривал труп со сгоревшим лицом, без кожи и волос на голове, без пальцев и ушей, с многочисленными ожогами и кусками мяса без кожи по всему телу. Вдруг ужас Луриса сделался иного рода: случайно переведя взгляд на одного из полицейских, он увидал у того в руках домашнее платье Дины. Да, это точно было её платье, уникальное, изготовленное беросовскими портными в престижном ателье, никогда не создававшими одинаковых вещей. Лурис бросился к ближайшему полицейскому:  — Это платье моей сестры! Откуда оно здесь?! Ему объяснили, что платье было найдено неподалёку от трупа, как и другие веди: брачный браслет с именем мужа покойной, один полусапожок из материи, ключ от жилища. Ему показали эти вещи, а затем заставили осмотреть изуродованное тело мёртвой женщины. Ростом и сложением оно напоминало комплекцию Дины. Лурис потерял сознание и упал на песок. Его долго приводили в чувства. Он возвращался в гостиницу, словно зомби, двигаясь зигзагами и хватаясь руками за стены домов. Нет, он не хочет верить, что это случилось именно с Диной, это не она, не она! В его закутанный туманом ужаса мозг пробивалась ненависть к рому. Это Ром во всём виноват. Что он сказал Дине, что сделал, что она покинула гостиницу, не смотря на надвигающуюся ночь? И почему не остановил? Представ перед Ромом, страдавшим от похмелья, Лурис жёстко и прямо выложил, что минувшей ночью бандиты поймали Дину, зверски истязали её, ободрав ей кожу с головы, сожгли лицо, резали и палили огнём её тело, отсекли пальцы и уши. Вероятно, она умерла в невыносимых мучениях. Ром, оцепенев от ужаса, смотрел на него дикими выпученными глазами. Он не хотел верить в то, что слышал. И только в морге он с ужасом опознал тело жены… Он закричал, страшно закричал, он вопил отчаянно, горько и долго, не мог остановиться. Рассудок его оказался на грани безумия, он орал, пока не обессилел до потери сознания. За дело взялись следователи, но оно было смутным: ни одного свидетеля, сильный ночной дождь смыл все следы преступления, убийство приписали случайным бродягам, наверняка успевшим покинуть Пальвы. Тело той, что принимали за Дину, было помещено на корабль и доставлено в Берос. Все концерты Рома, которые он планировал в Пальвах, были отменены. Ром пребывал в таком тяжёлом психическом состоянии, что ни о каких выступлениях не могло идти и речи.  — Проклятые Пальвы! — рыдал он. — Сначала вы отняли у меня отца, а теперь и любимую жену! И опять на берегу моря! Я ненавижу море! В Беросе работники похоронного дома, взявшиеся организовать похороны той, что считали женой Рома, как могли, замаскировали обезображенный труп. его обмотали бинтами под цвет человеческой кожи, как мумию, одели парик и косынку из золотой парчи, лицо прикрыли маской, изображавшей женское лицо. Тело облачили в роскошные глухие одежды и покрывала. Затем уложили в громоздкий гроб из глыбы красного камня, инкрустированный полудрагоценными каменьями, украшенный барельефами. Ром не отходил от этого гроба, роняя в него слёзы на труп.  — Ещё недавно мы делили постель, — дрожащим голосом говорил он, — а сегодня тебя унесут от меня и ты будешь спать на кладбище среди мертвецов, а я в одинокой постели… Зачем же ты тогда ушла, на ночь глядя? И такие страдания приняла! Если бы я знал, кто это сотворил с тобой, о, что бы я с ним сделал! Причитала над гробом и Марана.  — О, Дина, Дина, мой ребёнок, я же родила тебя, я носила тебя вот тут, в своём животе, ты была частью меня — как же теперь я вижу тебя в гробу?! Как же мне больно, горько, ведь я родила тебя! Она без всякой пощады принялась обвинять зятя, что её дочь погибла из-за него, потому что в ту ночь, когда это произошло, он пьянствовал. Ром зарыдал ещё громче. Чанта бросилась на его защиту, твердя Маране, что её дочь была своенравной и взбалмошной и сама погубила себя, решив поздним вечером уйти из гостиницы. Всё выглядело очень некрасиво. Сватьи ругались и кричали возле гроба с покойницей, чуть ли не до сквернословия. Тиха и робкая Чанта, защищая сына, вышла из себя и принялась поносить умершую невестку, припоминая все её недостатки и проступки. Её сыну-вдовцу не стало легче от такой защиты, он осел на пол и с ним случилась сильнейшая истерика, он лупил кулаками об пол, рвал на себе волосы, кричал, перепугав всех, кто явился на похороны его жены. Каждый старался его успокоить на свой лад, особенно старался герер Зарам, чувствовавший свою вину пред Ромом, но ещё сильнее переживавший, что опечаленный смертью жены, Ром ещё долгое время не найдёт в себе сил выступать на сцене. его карьера танцора и певца зачахнет, а значит, и карьера Зарама. Он присел на пол рядом с Ромом и принялся твердить, что боль Рома пройдёт со временем и он сможет найти себе новую жену. Но Ром зарыдал ещё горше:  — Мне тяжело думать о другой женщине!.. Я никогда, никем не заменю Дину! Дита, стоявшая в стороне рядом со своей матерью, молча повесила олову и траурный тёмно-серый капюшон упал ей на лицо. Лурис, скромно, как тень, пристроившийся у одной из толстых квадратных колонн в прихожей, где находился гроб и все, кто прощался с телом той, что принимали за Дину, никак не мог сполна ощутить горечь утраты. У него было странное чувство, что Дина жива и в гробу — совсем не она. Было только тоскливо, что она не находилась рядом. Лурис любил двоюродную сестру даже больше, чем тётушку Марану. С Диной всегда было проще, легче. Ему вспоминалось детство, когда Дина заботилась о нём, кутая его в тёплую шаль в холодную погоду, укрывала на ночь одеялом, как будто он был младше. Они любили вместе сидеть в гамаке, делясь тайнами или сочиняя страшные истории. Они отлично понимали друг друга. А как было весело бегать, играть, резвиться! Они и взрослыми остались дорогими друзьями. Ну, и кто теперь ближний ему, Лурису? После того, как гроб с телом той, что считали Диной, был доставлен на кладбище и установлен на постамент, вокруг него началось строительство мавзолея. В Локаде у богатых людей было принято строить вычурные и помпезные мавзолеи, напоминавшие миниатюрные дворцы без окон и дверей. В мавзолей был сложен весь гардероб, принадлежавший умершей, после чего вход в него был замурован. Ром вложил в строительство этого мавзолея целое состояние — это было очень богатое погребение. Позднее вокруг мавзолея появилась ажурная низенькая металлическая оградка и тумбы и цветник из цветов скорби, по внешнему виду напоминавшие мальвы. Дина приоткрыла глаза и огляделась кругом. Её окружала странная незнакомая обстановка, выглядевшая богато и роскошно: стены, оббитые узорчатыми тканями, мебель из пород ценных деревьев с резьбой и инкрустацией, посуда из золота на столе. Дина села и поняла, что находится на широченной кровати, застланной алым покрывалом. Кроме того, сама она оказалась одетой в платье рубинового цвета, расшитого драгоценными каменьями, пальцы её все до одного были увиты перстнями, на запястьях красовались сверкающие браслеты, но куда-то исчезли её брачные браслеты. Дина растерялась, не понимая, что происходит. Пирблизившись к окошку с узорчатой серебристой решёткой, она увидала часть палубы и полосу моря — янтарную из-за отражавшегося в ней неба. значит, она на корабле. Но как она попала сюда? Последнее, что ей помнилось, это ночь, песок и тёмные морские волны. Так где же она сейчас, неужели на корабле? Как она попала сюда? Она заметила резную дверь под аркой. Соскочив с кровати, она подбежала к ней, попыталась отворить. Но дверь вдруг распахнулась сама и на пороге появилась рослая фигура Рахома, в чёрных одеждах, расшитая белым бисером из драгоценных камней. Он широко улыбнулся, не сводя с Дины огромных горящих глаз.  — Похоже, Дина, раньше ты не часто спала так долго, — проговорил он, входя в каюту и запирая за собой дверь. Дина похолодела от ужаса и отступила на несколько шагов назад. Вот уж такого кошмарного сюрприза она никак не ожидала! Рахом приблизился к накрытому столу, опустился в кресло рядом с ним, налил из кувшина вина в две чаши и указал Дине на другое кресло:  — Сядь, посиди со мной, Дина. Та шарахнулась в сторону и оказалась в одном из углов каюты. Ноги её осалбли и она прижалась к стене и спустилась по ней, осев на ковёр.  — Ром! — выдавила она из себя.  — А Рома звать не надо, — ответил Рахом, отхлёбывая вино из чаши. — Он далеко отсюда. Его нет на корабле.  — Почему? — мозг Дины заплывал туманом от страха.  — Потому что он мне не нужен. Рахом снова улыбнулся и закусил вино бордовым сочным ломтиком фрукта ахоя.  — Мне вообще никто не нужен, кроме тебя, — добавил он. — Не то, что этому Рому: всякие тётушки да двоюродные сёстры ему дороже тебя.  — Что происходит? — зубы Дины застучали, выбивая нервную дробь.  — Мы плывём на корабле.  — Куда? Рахом не переставал улыбаться, не сводя с Дины пронзительного пристального взгляда.  — В мой роскошный дом, моя девочка, который станет и твоим.  — Что? — встрепенулась Дина. — Я не хочу туда! Мне надо домой, к Рому! Рахом резко поставил кубок на стол и часть вина выплеснулась ему на руку.  — Хватит! Ты должна любить теперь меня, а не Рома!  — Я. Я не могу тебя любить, — Дина задыхалась от волнения, — ты старый… Рахом поднялася с кресла, приблизился к ней, опустился рядом на корточки и взял её за подбородок.  — Деточка, — ласковым голосом проговорил он, но глаза его налились злобой и сделались, как раскалённые угли, — в нашем мире есть лишь один способ остаться вечно юным. Но его все боятся и всячески избегают. Не надо меня оскорблять, делать мне больно. Я терпелив и буду ещё много раз тебя прощать, но ведь и ты не станешь злоупотреблять моим терпением, ведь оно не вечно, верно? Дину начало колотить сильной дрожью, она завалилась на бок и у неё началось что-то вроде нервного припадка. Рахом испугался и, подняв её на руки, уговаривая успокоиться, перенёс на кровать. Но припадок Дины перерос в горячку, продлившуюся у неё всё время путешествия. Рахом не отходил от её кровати, самолично ухаживая за ней, слушал её бессвязный бред. Гастроли Рома были так и не завершены в Пальвах, но Джамби Великий, узнав о причине этого, не стал осуждать артиста. Повелителю было поведано о том, как тяжело Ром Огненная Искра переживал смерть жены и Джамби исполнился сострадания к нему. Сам государь никогда не испытывал столь сильных для мира гитчи любовных чувств, но жён своих хоронил с болью: все они были ему добрыми, заботливыми и преданными подругами и терять их ему было нелегко. Ему хотелось как-то утешить нового лююбимца и он вновь пригласил рома в свой дворец и вручил очень ценный подарок — участок земли в Беросе. В последние годы столицу Локады активно чистили от трущоб, снося страые аварийные дома и хижины и на их месте возводя многоэтажные дома, приносвившие доходы казне. Нищие, жившие за чертой бедности, больше не имели права оставаться в столице, позорить её и быть угрозой добропорядочному обществу. Столичная земля освобождалась и определённую её площадь, равную той, что занимал павильон развлечений «Волшебные звёзды» Джамби отдал Рому со словами:  — Мне очень бы хотелось, чтобы на этой земле ты построил павильон развлечений, который со временем превзошёл бы славой даже «Волшебные звёзды». Но для этого ещё необходимо очень много трудиться. Тольк я думаю, мой мальчик, что это именно то, что тебе сейчас нужно больше всего. Время и труд сильнее любого горя. Поэтому наберись терпения и трудись. Ром понял мудрость слов повелителя. Полученный в дар участок земли был надеждой, целью, светом в конце туннеля. Значит есть смысл жизни и нужны деньги — возвести здание павильона развлечений. Он делился своими планами со всеми, кого знал.  — Я назову этот павильон в память о Дине её именем, — говорил он. Он загрузил себя работой и вновь отправился на гастроли по Изумрудным Брегам, много выступал и в Беросе. И всё шло именно так, как утверждал повелитель: время и труд притупляли боль утраты. Он почти не появлялся в доме, зачастую ночуя в комнате отдыха в «Волшебных звёздах», понятия не имея, что происходит в доме, который теперь был полностью предоставлен Чанте. Кухарка в доме Рома и её помощница решили, что для них слишком тяжело готовить разносолы не только для госпожи и её гостей, но и для каких-то рабов. Это лишняя работа и забота. Они перестали печь пироги и жарить котлеты, выдавая младшим горничным и рабам из сада только по ломтю хлеба, кружке молока, куску сахара, овощи и отвраной турес. Те ныли и стонали, жаловались Замзуру, тот ругался с кухаркой, но та боялась лишь вуги покойной младшей хозяйки, а управляющему отвечала дерзко и не подчинялась его приказам. Замзур доложил об этом старшей хозяйке, та явилась на кухню и влелеа Феве кормить рабов лучше. Та несколько дней выполняла приказ, а затем снова разленилась и перестала готовить для рабов что-либо, кроме хлебных буханок и варёного туреса. И снова были жалобы замзуру, но когда тот снова передал их Чанте, та занервничала — так случалось с ней каждый раз, когда она обнаруживала собственное безволие и неумение быть властной хозяйкой, чтобы навести порядок. Ей стало плохо, у неё разболелась голова и раб-управляющий пожалел, что потревожил её. С тех пор он пытался справиться со зловредной кухаркой сам, а затем устал от этого и начал её избегать, игнорируя жалобы домашних рабов. И рабам в доме рома Огненной Искры осталось лишь жить воспоминаниями о сытых днях при жизни младшей хозяйки и мечтать, что злая кухарка сдохнет и вместо неё купят добрую и щедрую. Хорошо питались лишь привилегированные рабы — Замзур, его жена Жара и Азара. Мазу не стало в доме, Марана выпросила её у Рома в память о дочери и Ром отдал, потому что нянька покойной жены напоминала ему о утраченном счастье. Он избавился бы и от Жары, но Жара уже была женой Замзура и Ром счёл жестокостью разулучать супругов. Тем более, они пережили и собственное горе: у Жары случился выкидыш ещё до похорон Дины. Лурис съехал из дома Рома, больше не ощущая себя его родственником, к тому же, в тайне ненавидя его. Лурису казалось, что это Ром виновен в смерти Дины, потому что не сберёге её. Правда, он скрывал эту ненависть под дружескими улыбками и доброжелательными словами, ведь от Рома всё ещё зависела его карьера музыканта. Лурис переехал в дом к тётушке Маране, которая приняла его с распростёртым объятиями, поселила его в комнате, прежде принадлежавшей Дине и приставив Мазу ухаживать за ним. Вскоре после этого скончался Чандр и Марана унаследовала его состояние. Чуть больше года миновало после того, как похоронили ту, что считали Диной. Зацвели чуть подросшие саженцы в саду Рома и он умел между ними, вспоминая, как делал это вместе с Диной, как впервые поцеловал её среди этого цветения. ” — Тогда саженцы были нам по пояс, — вспоминал он с грустью, — а теперь они равны мне по росту и, должно быть, в этом году уже дадут первые плоды… Но они цветут, цветут, как тогда, той счастливой весной, и вот, снова весна, а ты, любимая моя, не видишь этого цветения, что так радовало тебя, ты не со мной, ты во тьме могилы…» А ещё через несколько дней случилось другое: в голове Рома что-то щёлкнуло — и он разлюбил память о Дине в один миг. Ушли боль и тоска и ему казалось, что он не любил Дину никогда. Он начал строительство фундамента павильона развлечений, наняв для этого всех, кто требовался. Его внимание всё больше привлекала красота юной Диты, по-прежнему гостившей в его доме. В свободное от концертов и репетиций время он уделял ей всё больше внимания. Чанта и Сула только довольно переглядывались, а Азара бегала в храм Амалис и молилась, чтобы её хозяин женился на добрейшей Дите — ведь только тогда для всех в доме наступит счастье! Молитвы рабыни оказались услышаны: к лету хозяин посватался к Дите и та без лицемерных колебаний поспешила ответить согласием. Чанта и Сула повеселели и ожили, а Азара словно сошла с ума от радости: она носилась с бубном по дому и саду, стучала по нему и восторженно кричала:  — Счастье! Счастье пришло! Добрая уважаемая Дита теперь станет нашей младшей хозяйкой! Она резвилась, кружилась, пританцовывала, смеялась. Такой в доме её не видел никто и никогда. Обычно она всегда была строгой, сдержанной в веселье, даже суровой. Теперь же её смех и пляски и удары в бубен не заражали радостью, а скорее, пугали и настораживали. Но она этого не замечала. Всё это время Азара не ощущала своей косвенной вины в гибели хозяйки Дины. Она была убеждена: младшая хозяйка сама накликала на себя беду, хотя, возможно, те мучения, что она вытерпела, были и слишком жестоки. Азара не желала ей таких страшных страданий, но что делать, если так произошло? Азара была готова сутками трудиться для свадебного пира хозяина и его новой невесты и загонять до кровавого пота ради этого других рабов, но Ром решил, что его вторая свадьба должна быть гораздо скромнее первой. Он не хотел транжирить деньги на пышный пир, они должны были идти на строительство его павильона. Дита не возражала, она и без того пребывала в эйфории праздничного счастья, что замуж её берёт такой богатый, знаменитый и красивый. Она не транжирка и не станет разбазаривать деньги мужа. Более того, когда Ром решил приобрести для себя и новой жены новую супружескую кровать, она уговорила его не тратиться и оставить старую. Ей очень нравилась эта кровать, принадлежавшая когда-то Дине. Раньше, когда Дина уезжала на гастроли с мужем, Дита тайком пробиралась в её спальную, ложилась на эту кровать и мастурбировала на ней, воображая себя с Ромом. Теперь же кровать Дины стала для неё чем-то вроде победного трофея, как, впрочем, и всё остальное. Жара предложила ей себя в приближённые горничные ещё на скромном свадебном пиру и Дита на это согласилась, решив, что Жара также станет её трофеем, при этом сильно расстроив Азару, желавшую сидеть уже не на двух, а на трёх стульях: быть старшей горничной, приближённой горничной у старшей хозяйки и у младшей тоже. Азара была готова разорваться, лишь бы никому не уступить ни одно из этих мест, особенно Жаре, любимице ненавистной младшей хозяйки. Когда она услыхала, что Жара станет приближённой горничной Диты, ей стало дурно. На свадьбу Дита получила подарок от матери: раба Субуки. Суле пришлось раскошелиться на его приобретение, раб стоил дорого. Он был грамотен, разбирался в ведении экономики большого богатого дома и приусадебного участка, у него был опыт управляющего имением его бывшего покойного хозяина в Хилл-Шту.  — Это будет отличный помощник Замзуру, — решила Сула, показывая дочери и зятю нового раба. Замзур был обижен. Субуки не понравился ему с первого взгляда — щуплый, невысокий, кривоногий, с бегающими глазками. К тому же Замзура покоробило, что ему подсовывают помощника, как будто считают, что до сих пор он не справлялся один со своими обязанностями. Но вслух он не выразил своего неудовольствия никак. Азара же вела себя иначе. Увидав милость новой младшей хозяйки к жаре, она сбежала со свадебного пира, где была обязана прислуживать и, спрятавшись в амбаре, где хранились овощи, проплакала всю ночь. Обида её был не на Диту, предпочитавшую Жару ей, а на саму жару, которая, как ей показалось, добилась этого хитростью и вероломством. Лурис был одним из немногочисленных гостей на этом пиру. Свадьба рома и Диты вызывала в нём внутреннее озлобление. Он понял, что Дита отвергала его ухаживания только потому, что вожделела мужа его сестры. его возмущало и то, что Ром, как ему казалось, слишком поспешно женился после смерти Дины, а не провёл во вдовстве хотя бы лет десять. Лурис недолго пробыл на свадебном пиру и быстро покинул его. Вскоре после свадьбы Рома Зарам организовал для него турне по соседним государствам с Локадой. Это сулило блестящие перспективы. Дита зачала ребёнка от Рома в первую же брачную ночь. Когда Рому предстояли гастроли за границей, срок беременности Диты был ещё мал и трудно было определить, точно ли это беременность. Но Ром решил не рисковать положением жены и отправился в путь один. Когда он был женат на Дине, он знал, что она пользуется разными способами, которыми обучила её Мазу, чтобы не забеременеть. Но не возражал против этого: Дина должна была сопровождать его гастролях без проблем. А Диту он вполне может оставить дома со своей матерью и тёщей. И вскоре Ром покинул Локаду. Страх пронизывал сердце Дины насквозь. Рахом не сводил с неё горящих глаз, удобно устроившись в кресле и небрежно забросив ногу на ногу. От его взгляда было в пору потерять рассудок — такой ужас наводил он. Они находились в гардеробной комнате и свет, проникавший через стёкла высоких и широких арочных окон падал на многочисленные туалеты, развешанные на крючьях, ввинченных в стену и перекладинах. Это были поистине роскошные наряды: яркие, искусно расшитые цветными нитями, бисером из драгоценных камней, аппликациями. Всё это сверкало, заставляло разбегаться глаза. Всё это стоило целого состояния, но Дина пребывала в таком отчаянии, что эта красота и богатство совершенно не прельщали её. Рахом сделал знак двум рабыням, облачённым в ядовито-зелёные туники и стоявшим у двери в гардеробной в ожидании его приказа. Они поспешили приблизиться к его креслу и почтительно склонились.  — Подайте вот то платье! — он указал на лёгкое золотисто-жёлтое платье, украшенное бисером из золота. Рабыни послушно и торопливо сняли платье с крючьев и поднесли Дине.  — Я не могу это одеть, — пробормотала она, — оно слишком прозрачно…  — И хорошо! — усмехнулся Рахом. — С таким прекрасным телом, как у тебя, ничего не надо скрывать от любящего тебя мужчины. Дина чуть не плакала и топталась на месте, не желая снимать домашнее зелёное платье из плотной ткани, в котором она проспала всю ночь.  — Я жду, — промолвил Рахом. — Переоденьте её! — рявкнул он на рабынь. Те испуганно заметались и одна из них, оставив газовый полупрозрачный туалет в руках другой, попыталась коснуться малинового пояса на талии Дины, что развязать его, но Дина шарахнулась в сторону с истерическим криком:  — Не прикасайся ко мне!!! Я тебя убью, если ты дотронешься до меня! Рахом ухмыльнулся. Как будто он не видел её голой! Хотя бы на корабле. Правда, она об этом не знает, всё-таки большую часть времени находилась без сознания. На корабле он впервые осмотрел её нагое тело вблизи, чтобы сравнить его с телом Наданы. Затем, когда труп цветочницы был унесён, Рахом склонился над лежащей без сознания на столе Диной, любуясь ею:  — Ты прекрасна, ты прекрасна! — шептала он. — Как же ты восхищаешь меня! Неужели сбылась моя цель, я достиг её? О нет, ещё нет. Ты, моя девочка, обязана меня полюбить или я даже не знаю, стоит ли нам с тобой оставаться жить. А ведь наверняка у тебя начнут появляться в дальнейшем очень нехорошие неправильные мысли бежать от меня, отказываться меня любить… Но я буду прощать тебя долго — до тех пор, пока ты не поймёшь, как должно быть правильно… А позже, когда у Дины началась горячка и она вновь пребывала в бессознательности, Рахом самолично одевал её в наряды, расчёсывал распущенные волосы и разговаривал с ней, как будто она могла его слышать:  — Ты должна понять, моя девочка, что ты моя и только моя и не можешь быть ничьей больше. Это ведь глупо: любить только молодость и красоту, а всем остальным пренебрегать. Например, преданностью, заботой, вниманием. Многие женщины мечтают именно об этом. Будь и ты из их числа! Когда его корабль причалил к берегам Урр-Шту, Рахом сам перенёс Дину в лодку, уложил на дно, устланное стёганными одеялами и таким же одеялом укрыл сверху. Ещё перед этим в каюте он сам тепло одел её в шерстяные одежды — ему не нужна возлюбленная, умершая от простуды. Цихар сел за вёсла, направляя лодку к реке, тянущейся мимо огромного роскошного дома Рахома. Калиба, смотревший за домом Рахома в Урр-Шту, встретил своего господина. Дина была помещена в покои на четвёртом этаже. И на следующий день она пришла в сознание после горячки. Она не была рада этому. Сильнейший страх в миг, как спрут, сдавил её душу. Она вспомнила корабль и разговор с Рахомом. ” — наверно, я и сейчас у него в плену, ” — догадалась она. прошлое для Дины показалось сладким и счастливым. Померкли слёзы, ссоры, обид, боль — всё это теперь казалось таким пустяком по сравнению с бедой, которая произошла. Эмоции её начали создавать тень, в которой она снова проживала эту сладкую жизнь, спасаясь от ужаса того, что творилось на самом деле… Рахом вновь оказался рядом с её постелью — всё это время он находился неподалёку.  — Я вижу, что тебе, моя красавица, полегчало, — сказал он, улыбаясь. — Я знал, что тебе полегчает. Ты очень сильная.  — Ром! Ром! — простонала Дина. — Услышь меня, спаси! Ты же говорил, что спасёшь меня из любой беды! Ведь ты же ищешь меня, Ром, правда?  — Не ищет, — Рахом, присаживаясь на край её кровати. — Он думает, что ты мертва, — он подробно описал Дине, как была найдена Надана и как было изуродовано тело этой цветочницы, подброшено на пляж и выдано за труп Дины. Рассудок Дины едва не повредился от услышанного. Ей стало жалко несчастную цветочницу, принесённую в жертву безумной страсти злодея, как саму себя, как будто на самом деле так поступили с ней.  — Негодяй! — сквозь зубы выдавила она. — Злодей из злодеев! Я знала, что в мире есть жестокие убийцы, но о такой мерзости слышу впервые! Рахом гневно сверкнул глазами:  — Молчи, Дина! Я добр к тебе, очень добр, но не надо испытывать моего терпения! Я такой, какой есть, таким мне нужно быть, чтобы побеждать! Дина задрожала от ярости:  — Ром почувствует, что я жива! Он будет искать меня! И найдёт. И тогда тебе очень плохо придётся, Рахом. Он убьёт тебя. Не отдаст на суд закона, к убьёт сам. его сила велика, он владеет маянской борьбой!  — Если бы он захотел меня убить собственными руками, ему пришлось бы выдержать серьёзный поединок, — холодно ответил Рахом и, приблизившись к небольшой печке неподалёку от кровати, взял в руки кочергу за оба конца и встал лицом к лежащей на подушках Дине. Сконцентрировав силы, он сначала согнул кочергу из твёрдого металла, равного по прочности чугуну, затем завернул её в петлю. И бросил на коврик возле кровати, презрительно ухмыльнувшись. Дина прикрыла глаза и горькая слеза потекла по её щеке. Рахом решил, что если Дина пришла в сознание, ей необходимо как можно скорее восстановить силы. Он приказал принести для неё тушёные овощи и молоко. Она отказалась принимать пищу и Рахом велел двум рабыням усадить её на край кровати и держать за руки, а сам принялся насильно открывать ей рот и кормить, заставляя запивать молоком и глотать. когда всё был съедено и выпито, он сурово произнёс:  — Так-то, капризная девчонка! Не говори «нет», когда я сказал «да»! Через пару часов ей принесли горячую похлёбку из морских растений. Она не желала и смотреть на это и Рахом снова накормил её силой. Он приказал ей и вечером есть пирожки с розовым кобу и фрукты, запивая молоком ликка. Ей пришлось подчиниться, ведь не желала же она, чтобы жёсткие длинные пальцы Рахома снова сжали её щёки, открыли рот и пихали в него еду. Всё время, пока Дина принимала пищу, Рахом сидел в кресле напротив и не сводил с неё пронзительного взгляда. Она медленно пережёвывала пищу, холодея душой от мысли, что когда она закончит ужин, Рахом набросится на неё и начнёт насиловать. От него можно было ожидать, что угодно, этого негодяя, если он так жестоко поступил с той несчастной цветочницей. Дина с трудом заглатывала пищу, боясь рвоты. Если это случится, то наверняка разозлит Рахома. Страх рос в ней, как снежный ком, руки дрожали, как от озноба, хотя в покоях, где она находилась, было довольно тепло, все печи пылали огнём. Она смогла всё же запихнуть в себя всё, что приказал ей съесть Рахом. Он одобрительно улыбнулся:  — Ты умница. После болезни, которую ты перенесла, очень важно хорошо питаться. Так силы быстрее вернутся к тебе. Она не сказал ничего в ответ, боясь, что если она раскроет рот, её вырвет. Глаза её начали наполняться слезами тоски и страха. Она ожидала, что сейчас Рахом начнёт приставать к ней с любовными ласками и была близка к очередной нервной горячке, но Рахом простился с ней и покинул покои, которые отвёл ей. Дина сильно устала. Она была всё ещё слаба после той горячки на корабле, да и моральное напряжение отняло силы. Она добралась до постели, упала в неё и зарылась в подушки. ” — Завтра всё это окажется сном, — утешительно солгала она сама себе, чтобы хоть немного успокоиться. — Я очнусь в своей спальной, что в доме в Беросе, на своей кровати и Ром разбудит меня поцелуем. Я больше никогда не буду огорчаться и страдать по мелочам. Я даже не стану раздражаться на Диту. Пусть торчит в моём доме. Я даже прощу ей то, что она замордовала мой дом. Я из-за этого не могла жить спокойно в своём доме, потому что там, видите ли, всё обустроила Дита по своему вкусу! О боги! Я буду любить свой дом, пусть там даже стены, мебель, перила — всё сделано так, как захотела Дита! Я скучаю по этому дому. Там ничто не угрожало моей жизни. И чем мне там было плохо, что я страдала от бессонниц и решилась на такой опасный грех — общение с ордиемом? Как же было это плохо! Как я раскаиваюсь! Если этот ужас, что происходит со мной, окажется сном, я выброшу медитативные камни, отправлюсь в храм, искупать грехи… Я точно больше никогда не вступлю в контакт с ордиемом. Боги, добрые боги, пусть это будет сон!» Дина уснула, но отдыха ей не дали тревожные сновидения. В них она тонула в чёрной воде и невидимые щупальца тянули её ко дну. Ей нечем было дышать и она пробудилась на рассвете от удушья. Чуда не произошло и обстановка, окружавшая её, говорила о том, что она всё ещё в покоях в доме Рахома. Не в силах принять реальность, она решила снова попытаться уснуть, чтобы хотя бы отдалить её ещё на час-другой. Она закрыла глаза, но сон больше не шёл и внутренности сжимал ноющий страх. Она повернулась на бок и тихонько заплакала. Через полчаса в покои заявились рабы и занялись приготовлением для неё ванны. Ею овладел почти панический ужас. Она подумала, что Рахом хочет, чтобы она помылась, потому что собрался ею овладеть.  — Я не пойду! — крикнула она рабам, сообщившим ей, что их хозяин приказывает ей принять горячую ванну. — Убирайтесь вон! Мне никто не может приказывать! Вон! Вон! Рабы в ядовито-зелёных форменных одеждах покорно покинули её покои, но через некоторое время в них появился сам Рахом — мрачный, с горящими глазами. Он молча приблизился к Дине и одним движением разорвал на ней кремово-розовый ночной хитон. Она оказалась совершенно нагой. Решив, что Рахом задумал изнасиловать её даже немытую, она закричала во всю мочь своих лёгких. Это не смутило Рахома, он сгрёб её в охапку, поднял на руки и понёс. Она зарыдала, принялась вырываться, но руки Рахома держали её, словно стальные тиски. Он вошёл в ванную комнату, приблизился к ванному углублению, вытесанному из белого камня и наполненному горячей водой, бросил Дину в эту воду. Каскад брызг охватил его с ног до головы.  — Хочешь, я сам вымою тебя, если ты гнушаешься услугами рабов? — предложил он.  — Нет, нет, пусть моют рабы! — завопила Дина, сжавшись в воде и прикрывая руками груди. Две рабыни долго тёрли её тело мочалками и душистым мылом, а после купания умастили его благовониями. ” — Точно после омовения он явится ко мне, — с ужасом думала Дина, — и начнёт насиловать. Как я это выдержу? Неужели меня никто не спасёт из этой западни, ведь меня считают мёртвой? Неужели все мои надежды только на собственное бегство?» Её нарядили, как куколку, в красное платье, одели драгоценные украшения. Дина знала цену таким украшениям, они были ещё не по карману Рому. Но Ром мечтал ей такие дарить, он мечтал стать очень богатым и одаривать её такими украшениями, какие она не получала даже в дар от своего отца. Ром покупал ей украшения и они были не дёшевы, но по сравнению с теми, которые заставил её одеть Рахом, это были не очень и дороги. Подарки Рахома не обрадовали Дину, как и нарядное платье. ” — Что делает Ром, считая меня мёртвой? — размышляла она. — Насколько сильно страдает? Ведь он тогда так обиделся на меня, сказал, что стал любить меня меньше. Что там осталось от былой любви? А может, он это сказал сгоряча, не всерьёз, и теперь не может простить себе этого, думая, что я мертва? Тогда я должна вернуться к нему любой ценой. Как же велико будет его счастье, когда он вновь получит меня! Всё изменится, он будет дорожить мною больше, чем раньше. Он больше не заставит меня страдать от бессонниц из-за Диты!» Они приготовилась подумать о возвращении к Рому и о райской жизни, что, как она думала, ждёт её в доме мужа. Но всё внезапно прервалось, когда в покоях появился Рахом в сопровождении двух рабынь, нёсших на подносах еду и напитки.  — Ты выглядишь лучше, чем вчера! — весело прокомментировал он. — И запах не сравнить — ванна забрала дух твоей болезни! — он широко улыбнулся, пристально глядя на неё огненными глазами. ” — Сейчас он снова захочет, чтобы я ела, — подумала Дина, — но есть и надо, иначе как же я наберусь сил, чтобы бежать? И ещё, надо как-то обмануть старого хрыча, чтобы не вздумал меня насиловать. Можно сказать, если сунется, что у меня начались месячные. Мужчины, ой как боятся с этим соприкасаться.» Ром никогда не домогался её в дни её месячных, даже не пытался обнимать и целовать. Возможно, старик тоже не решится. Надеяться-то надо. Она принялась за еду, но Рахом вновь не сводил с неё глаз и пища вязла у неё в глотке.  — Я так не могу, — она чуть не плакала, — мне еда не идёт от твоего взгляда! пожалуйста, не смотри на меня хоть сейчас! Рахом усмехнулся и развернулся в кресле так, что Дина могла видеть только его чёткий темнокожий профиль: орлиный нос, жёсткая линия рта, выразительные лобные доли.  — Проси — и получишь всё, что захочешь, — промолвил он. — неужели ты до сих пор не понимаешь, что я готов выполнять все твои желания?  — Тогда отпусти меня, — сказала Дина.  — Все твои желания исполнятся, кроме глупых! — отрезал он. Она грустно принялась за еду, с трудом сдерживая слёзы. Вновь ела очень медленно, тщательно пережёвывая каждый кусок и лелея надежду, что если потянуть время, то придёт какое-то спасение. Рахом вдруг заговорил. Он начал рассказывать о своём детстве, хотя Дине было сложно представить его ребёнком. И не могла понять, для чего он поведал ей о селении, где родился, о дяде и тёте, вырастивших его.  — Я думала, ты родился и вырос в богатой семье, — пробормотала она. — Так считали в Беросе.  — Да, так считали. Большинство богатых и знатных людей нашего государства не любопытны и ограничены. Чьё-то богатство говорит за его владельца: он благороден, чист и честен. Но это мне и на руку.  — Но со мной-то ты поступил неблагородно и нечестно… Разве стал бы, например, твой друг, мой дядя Атаний уважать тебя, узнай он о том, что ты увёз меня в Урр-Шту, выдав за меня убитую тобой девушку? Рахом не повернул к ней своего лица, лишь раздражённо дёрнул плечом:  — Плевал я на твоего дядю Атания! При случае я легко обману его, как всех остальных дураков в Беросе, потому что их устраивает обман.  — И моего отца? Мой отец всегда был очень мудр! — Дина надеялась разговорить Рахома и узнать что-то, что помогло бы ей бежать. — Или ты уже считаешь моего отца мертвецом из-за того, что он в коме?  — Его и ждёт скорая смерть, — промолвил Рахом. — Да и мудрость его направлена в иное русло. Я никогда не вызывал у него вопросов. Видишь, Дина, как всё складывается в мою пользу: я скрываю многое и никто не пытается добраться до моих тайн. Этот мир на моей стороне и даже мне трудно понять, почему. Я, кажется, так кромсал его, пускал из него реки крови, а он вместо возмездия суёт мне поощрение за поощрением… Слова Рахома так напугали Дину, что ей расхотелось расспрашивать его о чём-либо. Она уже выслушала его откровения о том, как он убил несчастную цветочницу Надану и больше не желает знать никаких ужасов. Пища вновь застряла у неё в глотке. Но Рахом, видимо, счёл, что она поела достаточно и вновь повернул к ней улыбающееся лицо:  — А теперь, моя дорогая, я покажу тебе этот дом. Уверен, увидав роскошь, какой владею я, ты изменишь своё отношение ко мне у лучшему.  — Я всё ещё слаба после болезни… Я хотела бы отдохнуть…  — Ничего, я не собираюсь заставлять тебя переутомляться, — он поднялся с кресла, обогнул стол, приблизился к Дине, взял её за руку повыше локтя и заставил встать на ноги.  — Пойдём! — приказал он. Дина не посмела ослушаться. Рахом показал ей весь четвёртый этаж, часть которого занимали её покои. Комнаты были уставлены по-настоящему роскошной мебелью из ценных пород дерева и поделочного камня, украшенной искусной резьбой и инкрустацией. Всюду были разостланы толстые ковры.  — Что скажешь? — Рахом нежно обнял её за плечи. — Видишь, ты попала отнюдь не в нищету.  — Сейчас мне уже кажется, что нищета — не худшее из бед, — ответила Дина.  — Просто ты не знаешь, что это такое! — голос Рахома сделался резким. — Что значит юность среди убогих лачуг в обществе оборванцев, отупевших от тяжёлого труда, это при том, что там где-то яркая и красивая жизнь бьёт ключом и многие купаются в роскоши! Я испытал это на себе. Поверь, нищета — это очень большая беда.  — Но я жила богато в Беросе. Что нового ты предлагаешь мне?  — Избавление от угрозы нищеты навсегда. Ты пойми, твой отец так болен, что долго уже не проживёт. В любой день я могу получить от моих рабов весть из Бероса, что Чандр умер. А твоя глупая шлюховатая мать не удержит богатство мужа, наверняка всё раздарит любовникам и попросится в приживалки к Атанию. Ром тоже не навсегда останется в славе и не вечно будет грести от неё деньги. А если и останется, то найдёт себе новую жену. Пойми, без меня ты обречена на бедность… Лицо Дины сильно побледнело всего за пару секунд, а губы приобрели фиолетовый оттенок.  — Ром никогда не женится после меня!  — Женится! — глаза Рахома зло сверкнули. — Думаешь, я не знаю, что он тебя почти разлюбил? Думаешь, я не слышал вашей ссоры из-за того, что ты и Зарам обманом заставили Рома ехать в Пальвы? Я всё знаю. Ты изрядно надоела ему тем, что обижала его любимую тётушку, которая ему дороже тебя! Это же из-за неё он так отлупил тебя, что у тебя весь зад был в чёрных синяках! Дине стало трудно дышать. Оказывается, всё это время вся её жизнь была как на ладони у Рахома. Не ведал ли он и то, что она общалась с ордиемом?! Рахом заставил её спуститься и на третий этаж, продолжая хвастаться своим богатством.  — А вокруг дома что? — поинтересовалась Дина. — Есть у тебя сад, цветник? Ей хотелось знать, как можно выйти из дома. Рахом ответил:  — Нет, сада нет и цветника тоже. Земли Урр-Шту не дают ни деревьев с фруктами, ни пышных цветов. Вокруг дома лишь опасная степь да речка. Дина подумала: «Должно быть, по речке можно выйти к морю, если двигаться по течению.» Рахом водил её по всему дому — и на второй этаж, и на первый, показывая своё богатство. Она смертельно устала от этого — после горячек на корабле она ещё не восстановила силы. Но Рахом не дал ей поблажки и заставил побывать во всех комнатах. У неё подкашивались ноги, но он поддерживал её и водил, водил, водил из комнаты в комнату до тех пор, пока она не упала без чувств. Она очнулась на диване в передней комнате на первом этаже и Рахом подносил к её ноздрям склянку с нюхательными солями.  — Я вижу, тебя много впечатлило, — ласковым голосом проговорил Рахом, — но это только небольшая часть того, чем я владею. У меня есть дома и земли во всех городах Изумрудных Берегов! Ты, наверное, слышала об этом, ведь о моём богатстве говорит весь Берос.  — Не слышала, — ответила Дина. — Мне это было неинтересно, — дерзко добавила она.  — Куда уж тебе! — мрачно проговорил Рахом. — Ума у тебя так же мало, как много красоты. Умная женщина должна интересоваться богатыми женихами, чтобы позаботиться о своём будущем, не знать нужды! Губы Дины дрогнули в насмешливой улыбке: «Женишок! Рахом — жених! Это смешнее, чем все скоморохи Бероса!» Рахом, не замечая этой улыбки, принялся рассказывать о своём богатстве: какие урожаи давали его плантации, сколько рабов трудилось на него, какие доходы даёт аренда кораблей. Дина почти не слушала его, размышляя о побеге. Сможет ли она ночью тих прокрасться к выходной двери и бежать? Как запирается эта дверь? И охраняют ли её снаружи?  — Разве ты не боишься степных разбойников? — бесцеремонно перебила она Рахома. — Они могут ворваться в твой богатый дом и ограбить его.  — Мой дом надёжно защищён отрядом охранников, вооружённых до зубов, — ответил Рахом, — да и разбойники нынче не так дерзки, как во времена Чёрного Камола. Дина приуныла. Да, видимо, всё не так просто, как казалось. Рахом на руках отнёс её наверх, на четвёртый этаж, в отведённые ей покои — она окончательно потеряла силы. И там она поняла, что план её побега осложнялся ещё и тем, что её запирали в покоях на ключ. Весь день она старалась побольше есть и спать. Сон сморил её и ночью и она снова мучилась от кошмаров до самого утра: её преследовали в сновидении гавы-камолы и хины, гоняя по лабиринтам страшных чёрных коридоров и всё это сопровождалось зловещей скорбной музыкой, схожей с похоронными мелодиями. И на следующий день Рахом повёл её в гардеробную, изобилующую роскошными женскими нарядами и заставил переодеваться в его присутствии. Она не позволяла рабыням переодевать себя.  — Хватит притворяться, что ты чего-то стыдишься! — насмешливо проговорил Рахом. — Уж ты-то никогда не была скромницей и не стыдилась обнажать красоту своего тела. Ты ею гордилась! О, я помню тот праздник в доме Атания, когда ты явилась на него в прозрачном платье, а под ним у тебя ничего не было, кроме узенькой набедренной повязки. Кого ты стыдилась тогда? Да никого! Даже будучи замужем ты очень часто выходила из дома в таких откровенных одеждах, что тебя принимали за блудницу, несмотря на твои брачные браслеты.  — Я об этом сожалею! — вздохнула Дина.  — Хватит! — лицо Рахома посуровело. — Переодевайся. Иначе, ты меня знаешь: переодену сам. Дине пришлось позволить рабыням раздеть себя на глазах Рахома и облачиться в золотисто-жёлтое полупрозрачное одеяние. Слёзы наполнили её глаза и потекли по щекам, но Рахом как будто не заметил их. Он усадил её за небольшой столик у окна, на котором были разложены драгоценности и принялся одевать их на неё:  — Взгляни, как всё это сверкает на солнце, как идёт тебе! — предлагал он. — Всё это твоё, для тебя. Каждая женщина желает именно этого. Я знаю женщин. Не жаждать богатства для женщины противоестественно.  — Эти женщины не знали любви! — ответила Дина.  — И ты её пока не знаешь. Ты была увлечена танцоришкой, вышла замуж за него по юношеской глупости. Это эмоции. Это не серьёзно. Умные женщины мечтали выйти замуж за меня, — промолвил он и подумал: «Если бы я был сейчас молод и красив! Это к моему-то богатству! Тогда ты с самого начала и не взглянула бы на Рома, я затмил бы его!» Он заставил её встать перед ним во весь рост, затем приказал ходить по комнате, поворачиваться. Она послушно всё выполняла, только бы старик не прикасался к ней. Она устала так, что снова оказалась близка к обмороку и он позволил ей отдыхать. Но прозрачное платье снять не разрешил и это обеспокоило её. Она стянула с кровати покрывало и обмоталась им. Вечером Рахом вновь навестил её в отведённых для неё покоях и ему не понравилось, что она укрыла своё тело покрывалом.  — Кого ты стыдишься? — сурово спросил он. — Меня? Но ведь других мужчин ты не стыдилась. Сними сейчас же это! — повелительно произнёс он.  — Мне холодно, — промямлила Дина.  — Не лги. В доме жарко натоплены все печи, а в твоих покоях тепло до духоты. Дине пришлось подчиниться. Рахом снова навязал ей своё общество, завёл разговор о своём богатстве, подробно описывая обстановку во всех своих домах в Изумрудных Берегах. Он промучил её этими разговорами около трёх часов, не умолкал и пока она ужинала. Она не слушала его совершенно, переполненная ненавистью к нему и желанием запустить ему в голову металлической чашей. Нервы её взвинтились так, что ей казалось, что она вот-вот сойдёт с ума. Однако, несмотря на не проходящий страх и нервное напряжение, Дина крепко спала всю ночь на новых подушках, пахнущих какими-то душистыми травами. Кошмары больше не мучали её, у неё вообще не было сновидений.  — Это успокаивающие травы, — утром объяснил ей Рахом, усаживаясь на край её кровати, — они помогли тебе отлично отдохнуть. Правда, это удовольствие: чувствовать себя выспавшейся после года бессонниц?  — Откуда ты знаешь про мои бессонницы? — пробормотала Дина, натягивая одеяло до подбородка.  — Видел, как ты спала в саду в гамаке. Если женщина спит средь бела дня, значит, она плохо спит ночью. И не из-за вечно уставшего мужа. Я очень много знаю о тебе, Дина, вплоть до того, каким носовым платком ты вытирала нос, — он улыбнулся. — Видишь, как я внимателен к тебе, не то, что твой бывший муж.  — Он не бывший, он мой… И он не мог быть достаточно внимательным ко мне не потому, что н любит меня, а от того, что он работал на износ, чтобы содержать наш дом.  — Даже если бы у него было достаточно времени для тебя, ему бы и в голову не пришло набить подушки лекарственными травами, чтобы улучшить твой сон.  — Лучше бы не умереть на этих подушках! — вырвалось у Дины. Вчера, засыпая, Дина мечтала и строила тень, в которой Ром находил её в степях Урр-Шту в заточении у Рахома. Ром зверски избивал Рахома, причём, в мечтах Дины Рахом был совершенно лишён своей недюжинной силы и Ром, грозно рыча, трепал и швырял жалкого старика, как куль с трухой, а затем выпихивал его в окно с четвёртого этажа на острые камни. Дина на самом деле видела эти камни из окна своей спальной. Они торчали остриями из-под тонкого слоя снега. Дина знала, что стоит ей пройти анфиладу из трёх комнат — и там окажется другое окно, под которым находился обрыв и в нём струилась речка. Дине пришло в голову, что если дождаться окончания холодной зимы, хотя бы середины весны, в эту реку можно выпрыгнуть ночью и попытаться бежать. Иного пути нет, Рахом не забывал запирать в её покоях дверь, когда уходил. Она сбежит всё равно. Обязательно. Весной. Рахом нахмурился.  — Я смотрю, ты совсем не ценишь заботу, — проговорил он. — Ничего не ценишь. Всё от юной глупости. Поверь мне, Ром — плохой муж. Совсем никудышний.  — Нет, — Дина дрожала от страха, но из упрямства перчила, — Ром — лучший из мужей и я люблю его. Рахом с досадой стукнул себя кулаком по бедру и вскричал в ярости:  — Безумная! Глупая девчонка! Он бил и унижал тебя — это тебе нравилось?!  — А что мне ждать от тебя? — Дина чуть не плакала. — Ты меня изнасилуешь? Рахом поднялся с кровати, гордо выпрямился во весь рост и уставился на неё горящими глазами:  — Я бы давно сделал это, если бы желал только твою похву, — грубо проговорил он. — Ты дура! Разве не видишь, как я вознёс тебя, но ты не хочешь ни понимать ничего, ни быть благодарной!  — Прости! — в страхе промямлила Дина, натягивая одеяло на лицо. Рахом махнул рукой и большими шагами вышел из её спальной. В тот день он больше не виделся с ней, но это только усугубило её тревогу, заставив гадать до самой ночи, что он задумал. А на следующий день он вновь обратил своё ненасытно внимание на неё. И потянулись дни в компании Рахома. Он дал ей понять, что не собирается насиловать её, но легче от этого не стало, потому что он ждал от неё большего — любви. И явно считал, что эту любовь можно купить. Рахом требовал, чтобы Дина по нескольку раз в день меняла подаренные им ей наряды и украшения. Ему нравилось, чтобы он делала это в его присутствии, он восхищался её красотой:  — Тебе очень идёт роскошь, богатство, — он улыбался, — я бы отдал тебе всё, что имею, всё бы положил к твоим ногам — дома, земли, корабли. Но я подозреваю, моя девочка, что вместе с этим ты не захочешь принять и меня. А без богатства нет и силы. Ты ведь только силу и понимаешь, как, впрочем, и всё остальные люди.  — Ни своим богатством, ни силой ты не заставишь полюбить тебя, — ответила Дина. Лицо Рахома помрачнело.  — Вся беда в том, — с дрожью в голосе произнёс он, что твои родители тебя только баловали, а не воспитывали. Вот ы и не ценишь богатство, не умеешь ценить, потому что не знала нужды. Ты хотя бы слышала, как, например, живут промышленники в приморских посёлках Урр-Шту, как тяжела участь их женщин?  — Я бы с радостью поменялась с ними местами! — запальчиво ответила Дина. — Лучше быть там, чем в твоём доме! Брови Рахома сурово сошлись на переносице.  — Не говори, чего не знаешь! Труд женщин в Урр-Шту прежде времени их старит, уродует!  — Пусть у меня не будет красоты, лишь бы она тебе не принадлежала!  — А ты знаешь, что вдовам в Урр-Шту и незамужним приходится самим отправляться в море на промысел, рисковать жизнью, бить гарпунами саракомов?  — Это лучше, лучше, чем плен у тебя! — закричала Дина и потеряла сознание. После этого разговора она не видела Рахома в своих покоях несколько дней. Рабыни приносили ей пищу и питьё, смену одежды, готовили ей ванну, ухаживали за ней, но их господин не появлялся. Наконец, он вновь вошёл к Дине и разложил на одном из столиков несколько исписанных листов бумаги.  — Прочти это, Дина, — предложил он. — Это наш будущий брачный контракт. Я понял: тебе мало нарядов и украшений. Поэтому ч предлагаю тебе больше. Вступив в брак со мной, ты станешь равноправной совладелицей моего имущества. Тебе не придётся просить у меня денег — ты будешь получать равные со мной доли доходов с плантаций и кораблей. Пока ты в браке со мной.  — В каком браке с тобой? — Дина истерично хохотнула. — Я — жена Рома!  — Это скоро исправится. Мы подождём, когда он снова женится и перестанет быть твоим мужем.  — Он не женится!!! — в бешенстве проорала она, забыв страх. Ярость клокотала в ней бешеной лавой.  — Ещё как женится! — прорычал в ответ Рахом. — Он думает, что ты — труп. Неужели ты так веришь в его преданность, что думаешь, что он останется верен твоему трупу?  — Да! — Дина топнула ногой. — Моему трупу будет верен!  — Дура! — рявкнул Рахом. — Рядом с ним — красавица Дита, а он, надеешься, останется горевать во вдовстве? Ха-ха!  — Останется! — Дину трясло, как в лихорадке. — Он не любил Диту никогда!  — Он будет искать в ней утешение!  — Она ему не нужна!  — И ты станешь не нужна!  — Я успею вернуться к нему раньше, чем время начнёт лечить его тоску по мне!  — Ты не вернёшься к нему никогда!  — Вернусь. Сбегу. Ты боишься моего побега и запираешь меня в этих покоях? Я найду способ выбраться из этого дома!  — Не вздумай! — строго промолвил Рахом. — Здесь кругом степь. и в степи водятся страшные гавы — камолы, хины и ядовитая мелочь. Ты погибнешь страшной мучительной смертью. Именно поэтому я и запираю тебя: спасаю тебя от тебя самой.  — Я всё равно сбегу, — слёзы хлынули из глаз Дины градом, — даже если придётся рисковать жизнью. Рахом стоял напротив неё, как грозовая туча. Гнев рос в нём с каждой секундой. всё шло не так, как он хотел. Он был одержим Диной, как и мыслью, что она обязана полюбить его хотя бы за то, что он богат и никаких других аргументов его одержимый и злобный мозг не принимал. То, что Дина не любила его, он объяснял себе тем, что это лишь её глупая строптивость. Но то, что она отказалась от брака с ним и от совладения имуществом, всерьёз оскорбило его. Он не жалеет для неё ничего — как же она смеет даже после этого говорить ему «нет»?  — Дина, не испытывай моего терпения! — сквозь сжатые зубы в злобе прохрипел он. — Я тебе предлагаю столько богатства, что любая женщина, владея им, посчитала бы, что у неё счастливейшая судьба. Не поступай же так, чтобы вместо счастливейшей судьбы твоя судьба стала несчастнейшей! Дина тяжело задышала:  — Ты мне угрожаешь?  — Я предупреждаю тебя о том, чтобы ты помнила меру…  — Но ведь за обладание таким богатством я буду обязана с тобой спать? — Дине казалось, что воздуха становится всё меньше.  — И любить меня. А спать… Многие женщины охотно спали со мной за гораздо меньшее подношение, чем я предлагаю тебе. например, твоя шлюха-мать.  — Что?.. Мама спала с тобой?..  — Да! — злорадно проговорил Рахом. — Она была нищей уличной танцовщицей, которой тогда ещё не повезло стать женой великого Чандра. Я позвал её ко мне в постель, а она тут же и побежала ко мне, я пообещал ей всего одну тию. Уверен, ту тию она бы согласилась отрабатывать не одну ночь, не гнушаясь моей старости, но она мне надоела после одной только ночи. Неужели тебе не льстит, что к тебе у меня иное отношение, чем к ней?  — Нет! — резко бросила Дина. Рахом зло усмехнулся.  — Ты не хочешь стать моей женой? — он удивлённо приподнял брови. — Любимой женой, которой я бы отдавал всё лучшее, баловал, лелеял? От которой бы не требовал ничего, кроме любви? Ведь двух своих жён я убил, чтобы завладеть тем, чем он владели, — злобная ухмылка исказила его рот. Дина вздрогнула от ужаса. Значит, этот негодяй лишил жизни не только ту цветочницу! Зубы её нервно застучали:  — Как же правосудие не приговорило тебя к яме с ядовитыми жуками за такое? Рахом громко захохотал, потешаясь её наивностью. Он ответил:  — Меня никто не судил. Взятки следователям многое уладили. Когда я дал взятку следователю, он повернул дело со смертью моей первой жены так, как будто это был несчастный случай. Да так оно всё и выглядело. На самом деле я вышвырнул её за борт корабля в море и она утонула. Рахом в подробностях пересказал Дине убийство своей первой жены Лины. ина похолодела от ужаса, не веря своим ушам. Этот Рахом, оказывается, ещё более страшный человек, чем она предполагала! Рахом понял, как страшно стало ей от услышанного: «Что ж, если ты так глупа, что тебя не прельщает богатство, придётся сломить тебя страхом. Тебе придётся принять меня всерьёз и полюбить!» Он взял её за руку повыше локтя, потащил к дивану, заставил сесть на него, а сам опустился рядом, опершись на подушки и обняв её за плечи.  — Не прикасайся ко мне, — попросила Дина.  — Привыкай к моей близости и ласкам, — ответил Рахом. — Строптивость тебя не красит. Моя первая жена была очень покорной, мягкой, покладистой. Прекрасные качества для женщины! И она по-настоящему любила меня. У неё были мечты прожить со мной не одно тысячелетие, родить от меня детей. Вот у кого тебе бы поучиться быть настоящей женщиной, Дина! — с укором произнёс он.  — Но ты убил эту женщину, — глухо ответила Дина.  — Она была уже немолода и некрасива, — с притворной грустью вздохнул Рахом, а я этого терпеть не могу в женщинах. Вот если бы её дивный нрав соединялся с твоей красотой, я бы точно не убил её.  — Ты ещё ужаснее, чем я думала, — Дина поёжилась, пытаясь освободить свои плечи от лежащей на них руки Рахома. — Я думала, что ты решился убить только ту несчастную цветочницу, а на тебе, оказывается, целых три смерти.  — Смертей на мне столько, что не сосчитать! — произнёс Рахом и засмеялся.  — Перестань! — взмолилась Дина, прижав ладони к вискам. — Не говори так, ч боюсь, что мой рассудок не выдержит этого кошмара! Смех Рахома начал постепенно затихать. Рука Дины крепче сжала плечи Дины.  — Ты сама виновата, — промолвил он, — ты не умеешь ценить добро, так получи зло! Но не бойся. Я буду тебя ещё долго прощать. Ничего не бойся. Его пальцы коснулись плетения её волос. Вдруг он кликнул рабынь и приказал им распустить волосы Дине — он хотел увидеть, как её волосы рассыплются по её плечам. Дина не пыталась перечить, покорно отдав свою голову во власть рабынь. Она пребывала в шоке от услышанного: Рахом сознался, что убил многих. Её смирение не ускользнуло от внимания Рахома: «Страх, страх может дать то, что не добудет богатство. Ещё немного времени — и девочка перестанет противиться своим любовным чувствам ко мне.» Он снова усадил Дину рядом с собой на диван и его распальцованная пятерня зарылась в её густые пышные волосы.  — Моя вторая жена, — снова заговорил он, — была очень сильной личностью… Он принялся рассказывать Дине о Гере, рассуждая, как та, будучи нищенкой и безобразной наружности сумела женить на себе своего первого мужа, богатого человека. Затем он поведал о всех замужествах Геры и её преступлениях — убийствах мужей. После была исповедь, как Рахом и Гера пытались уничтожить друг друга, поженившись. И в конце концов описал свою победу над Герой и её смерть. Завершив свою историю, Рахом довольно улыбнулся.  — Но она же была так богата, — промолвила Дина, — что же ты не полюбил её? Рахом понял, что камень брошен в его огород и разозлился. его пятерня, перебиравшая волосы Дины, сгребла их и сжала, оттянув её голову назад. Она вскрикнула от боли. Рахом проговорил сквозь зубы:  — Потому, моя девочка, что она обладала очень дурным нравом. А для женщины это весьма нехорошо. Строптивость не красит женщину и убивает любовь в сердце мужчины! Он глубоко вдохнул и выдохнул и постарался восстановить внутреннее равновесие. Рука его выпустила волосы Дины и вновь нежно легла на её плечи.  — Не надо путать одно с другим, — проговорил он, — и позволять себе показывать дурной нрав. Это не приносит женщине счастья. Зубы Дины сжались от злости. Она по-прежнему боялась Рахома, но гнев на него, сидевший в глубине её трепещущей от страха души, вдруг рванулся наружу.  — Но ведь красивой женщине можно то, чего нельзя дурнушке, — промолвила она. — Ведь первую жену ты убил не за плохой характер, в за то, что она не была красива.  — Всё верно, — ответил Рахом, — красивой женщине многое можно простить, но не отвергнутую любовь мужчины.  — Почему ты не выбрал Энтану? — голос Дины слёзно дрогнул. — Она тоже красива. До того, как Гимор женился на ней, она была готова выйти замуж за любого, кто был достаточно богат. Она бы с удовольствием стала твоей женой.  — Мне всегда была нужна только ты, — ответил Рахом. — Жена, как таковая, мне ни к чему, будь она хоть раскрасавица. Мне нужна именно твоя красота. И я никому тебя не уступлю. На следующий день Рахом снова повёл ей на осмотр всего дома. Его мозг, страдавший от того, что Дина не желала его любить, постепенно впадал в отчаяние и безумие. Ему пришло в голову, что Дина не оценила его богатство потому, что в первый раз, когда он ей демонстрировал роскошь своего дома, она смотрела на это невнимательно, значит, надо показать ей всё снова. Возможно, вид роскоши смягчит её и она более расположится к нему. Он водил Дину из комнаты в комнату, в этажа на этаж, заглядывал ей в лицо, пытаясь по его выражению понять мысли и чувства, но на нём не отражалось ничего, кроме усталости и тоски. Он вернул её в отведённые для неё покои и там, заведя её на середину комнаты, взял её за руку и положил её ладонь себе на плечо:  — Тебе следует привыкать прикасаться ко мне. Дина побледнела от ужаса и глаза потемнели от расширившихся зрачков.  — Не сейчас, — пробормотала она умоляюще. — Ты же дал мне понять, что не собираешься меня насиловать. Я не смогу тебя обнимать, я даже ещё не привыкла к твоему обществу. Дай мне время. Ей очень нужно время — до весны, до тёплых дней. И тогда она сбежит, ночью выпрыгнув в реку. Выглядывая из окон покоев, она сумела увидать у берега этой реки лодки, покачивающиеся на волнах. Отлично. Она воспользуется одной из них, чтобы выбраться к морю. А там встретит кого ни будь, кто поможет ей добраться до Пальв, а потом — домой. Ей обязательно помогут, потому что она будет платить. Она покинет дом Рахома не с пустыми руками. Рахом оставлял в её покоях шкатулки с драгоценностями, надеясь, что они сделают её мягче и сговорчивее. Она заберёт ценные украшения с собой, чтобы расплачиваться ими с теми, кто возьмётся ей помогать добраться до дома. Она имеет моральное право обокрасть Рахома, потому что он похитил её саму.  — Мне нужно ещё пару месяцев, чтобы привыкнуть к тебе, — промолвила она.  — Я тебе об этом и говорю: привыкай прикасаться ко мне! А ты что имела в виду? Привыкнуть — для чего? — Рахом отшвырнул её руку. — Чтоб любить меня? Я прошу так много, что для этого требуется целых два месяца? Я всего лишь просил о лёгком прикосновении, ласкового слова, приветливого взгляда — я не заслужил этого уже сейчас?! — глаза его сверкнули дикой злобой. — И это плата за то, что я добр к тебе, как ни к кому до сих пор!!! — заорал он. Дина задрожала.  — Прости, прости, — пробормотала она. Он схватил её за локоть, повёл к маленькому диванчику и заставил сесть, почти швырнув на него. Затем сам опустился рядом, тяжело дыша и сопя.  — Да, я до сих пор ещё ни к кому не был так добр, как к тебе, — повторил он. — Неблагодарная девчонка! Я был разбойником Чёрным Камолом! — без всякого перехода выпалил он. Воздух остановился в лёгких Дины. Жуткие сказания о разбойнике Чёрном Камоле, творившем убийства и ограбления в Урр-Шту, она слышала ещё в детстве, и как большинство локадийцев считала, что этот разбойник умер. Но теперь, когда Рахом назвал себя им, она усомнилась в его кончине. Да, Рахом вполне мог быть Чёрным Камолом. И от этого ей только ещё страшнее. Рахом принялся пересказывать ей свою биографию, а том, как учился в жреческой школе в Пальвах, затем как ему пришлось уже жрецам возвращаться в Урр-Шту, о знакомстве с Каялой и начале разбойничьей жизни. С этого дня он больше не принуждал её менять наряды в его присутствии, не заставлял мыться и есть — она добровольно мылась и ела, ела много, чтобы накопить силы для побега. Но терпение её начало стремительно таять. Каждый день Рахом заявлялся в её покои, усаживал рядом с собой и начинал потчевать историями о своей разбойничьей жизни. Как на исповеди, он пересказал ей свои злодеяния в ужасающих подробностях. Если она пыталась уйти, не желая это слышать, он силой усаживал её рядом с собой и продолжал свои рассказы. Заглядывая ей в лицо, он пытался понять, не изменила ли она своему упрямству, поняв, что с ним, Рахомом, шутки плохи. Он надеялся рассмотреть на нём выражение мягкой покорности, готовности принимать его ласки и выполнять приказы. Но обнаруживал на нём лишь застывшую ненависть, страх, холод души. Ему казалось, что надо добавить ещё страха ей, он рылся в мерзостях тьмы своего преступного прошлого, извлекая из него всё самое жуткое и нагружал этим сознание Дины. Но добился лишь того, что её терпение лопнуло. Однажды, когда они сидели с Рахомом на диванчике в комнате в покоях Дины, той самой комнате, под окнами которой находился обрыв и река, Дина, в очередной раз слушая истории Рахома, вдруг так резко вскочила и побежала к окну, что он не успел её схватить. Она стремительно распахнула окно, села на подоконник и завопила душераздирающим голосом:  — Рахом, не подходи ко мне, я прыгну вниз!!! Рахом поднялся с диванчика:  — Дина, перестань, ты на самом деле можешь упасть! Она качнулась:  — Я не шучу, Рахом! Рахом оцепенел, не двигаясь с места и не сводя с Дины напряжённых глаз:  — Дина, зачем тебе это нужно?  — Мерзкий старик, злодей! — закричала она. — Я больше не хочу слушать тебя! Я лучше прыгну туда, в обрыв, но тебя любить не буду!  — Дина, не делай этого, ты можешь не выплыть из реки! Остановись… Рахом проклинал себя, что не поставил на окна решётки, понадеялся на высоту этажа и выпустил из расчёта взбалмошность девчонки. Но ничего, он всё исправит, решётки будут поставлены, только бы уговорить её отойти от окна… Он упал на колени и умоляюще протянул к Дине обе руки, потихоньку подползая к ней:  — Я что-то делал не так до сих пор? — заискивающе-ласковым голосом говорил он. — Клянусь, этого больше не повторится! Только не шевелись, Дина, не шевелись, я сейчас помогу тебе!.. Ты расстроена, просто расстроена… Тебе надо всего лишь сказать, что ты хочешь, я всё исполню!..  — Умри! — закричала Дина. — Спрыгни на камни, разбейся! Перестань быть собой, уйди из этого мира, чтобы в нём не больше не столкнуться с тобой! Стань ордиемом, тебе среди них место! Вот что я хочу, старый уродливый гав, вот тогда я тебя полюблю! — она безумно засмеялась. От её внимания не ускользнуло, что Рахом на коленях подбирается всё ближе и ближе к ней. Он оказался совсем рядом и уже готов был схватить её за ногу, но она откинулась на спину и полетела вниз, в обрыв… Рахом страшно закричал, дико выпучив глаза и высунувшись в окно вслед за Диной… Он заметался по дому, созывая рабов. Он выгнал к реке всех рабов и рабынь, заставив их лезть в холодную воду, вопя:  — Найдите, найдите её, спасите! Затем полез в воду сам, прямо в одежде и сапогах. Но поиски оказались безрезультатными. Очевидно, течение реки несло Дину к морю. Рахом выкарабкался из реки на каменистый берег и побежал по нему в сторону моря. Ледяной ветер рвал на нём одежду, но он не чувствовал холода, одержимый желанием увидеть бьющуюся в волнах Дину. Он, не задумываясь, бросится в них, чтобы спасти её. А Дина в бессознательном состоянии плыла под скалами, нависавшими над берегом, параллельно с бегущим по ним обезумевшим Рахомом. Безнадёжность охватила его внезапно, когда он достаточно долго прошёл по каменному берегу и силы начали покидать его.  — Сущее! — в отчаянии взмолился он. — Отдай ей на мои руки! Хоть мёртвую отдай, чтобы я мог окаменеть здесь рядом с ней, пусть хоть мёртвая станет моей, а я — её! Ночная холодная степь отвечала ему лишь пустым безмолвием. Рахом развернулся и двинулся к дому.  — Я понял тебя, Дина, — вслух говорил он, глядя перед собой на берег, освещённый звёздами на темнеющем небе, вращая сумасшедшими глазами, — ты поставила мне условие. Ты велела мне стать ордиемом… Я должен стать молодым, красивым, благородным, добрым… Но если я стану таким, где мне искать тебя, чтобы ты выполнила свою часть обязательства? Сила, мне нужна сила, всемогущество — тогда всё станет так, как надо! Он говорил и говорил, повторяя, как в бреду: ” Мне нужна сила… Огромная сила…» Он добрался до своего дома, вошёл в него и принялся подниматься по ступеням, произнося:  — Нет, Дина, ты не умерла, ты не умеешь умирать, не умеешь умирать… Это то; е надо уметь… Сейчас я покажу тебе, я научу тебя… Он оказался в покоях, в которых ещё недавно находилась Дина. Он приблизился к раскрытому окну.  — Вода не убивает, — проговорил он, вскарабкавшись на подоконник, — вот камни убивают… Ты же этого хотела мне?.. Он спрыгнул вниз и тело его разбилось о камни, остриями торчавшими к небу и тонкий покров снега был забрызган кровью и мозгом Рахома… Между тем, тело Дины, едва живое, было вынесено в море и подобрано на плот, принадлежавший промышленникам из небольшой деревни у моря. Она едва дышала…