====== Глава 10. ======

Он приказал рабам как можно быстрее собрать его вещи и отправить их на корабль. Всю дорогу он пребывал в трепетном возбуждении и ликовании от своей победы. И всё же где-то в глубине души его одолевал непонятный страх.

Гера оказалась жива — она вышла к нему в прихожую в доме под Пуной, даже не пытаясь теперь притворяться больной, ноги её ступали твёрдо, глаза горели живым огнём. Увидав её, Рахом оцепенел от ужаса и почувствовал себя близким к инфаркту.  — Мир здравию твоему, мой муж, — ядовито проговорила Гера. — Жаль тебя, что твои надежды обмануты. Да ты и выглядишь сейчас таким жалким! Рахом не проронил ни слова в ответ. Лицо его настолько исказилось от стремительно росшей в нём злобы, что начало напоминать ужасную маску, с него как будто исчезло всё человеческое. Но Гера, казалось, не испугалась этого совершенно, его злоба лишь подзадорила её.  — Ты, вроде, недоволен, любимый муж, что мне пришлось солгать тебе? — насмешливо промолвила она. — Попросить кое-кого из моих друзей известить тебя о моей якобы смерти? Но как без этого я смогла бы дозваться тебя сюда, чтобы ты провёл со мной последние дни моей жизни? — она глумливо улыбнулась, оскалив кривые жёлтые зубы.  — Что за шутовство? — прорычал Рахом.  — Иногда нельзя гнушаться ни чем, тебе ли этого не знать, — Гера пожала плечами и опустилась в кресло. — Выживание того стоит. Рахом присел напротив неё в другое кресло, вытаращив на неё огненные глаза, полные ярости.  — Я не поеду в загородный дом под Акиром, — продолжала Гера, — я не так глупа. Потому что в твою ловушку в спальной мне не обязательно попадаться. Этот дом строил ты, а значит, это уже твоя территория, ты хорошо знаешь её и на ней сила на твоей стороне. Да, дорогой муж, я всё знаю. Кое-кто из твоих рабов предал тебя, как меня — Ямк! По лицу Рахома пробежала судорога.  — А меня зачем вызвала сюда? — сквозь зубы процедил он. — Здесь твоя территория и тебе удобнее погубить меня? Думаешь, я не разгадал твои ловушки: бассейн с саракомами, любовные возбудители, масло, разлитое на ступенях лестницы, яма с дерьмом, роща мирков, Фазза? И то, что ты не больна?  — Да, я недооценила тебя тогда, — задумчиво проговорила Гера. — Ты оказался умнее, удачливее и сильнее тех, кто был до тебя. Если быть честной, я даже восхищалась тобой! Наверно, если бы мы оба были молоды и красивы, мы смогли бы стать союзниками и вместе завоёвывать этот мир… Но мы не молоды и непривлекательны, а значит, не быть нашей дружбе. И всё же я бы не хотела так просто сдаться из-за того только, что тайное стало явным. Не умею сдаваться, если однажды увидела цель.  — Я тоже, — ответил Рахом, не сводя с неё бешеного взгляда. С тех пор он и Гера были неразлучны. Они постоянно находились вместе, боясь, что одни, расставшись с другим, попадёт в расставленную ловушку. Они ели из одной большой тарелки, пили из одного сосуда и даже чаши или стакана. Они спали на общей кровати и даже иногда сближались на ней, потому что не решались завести себе любовников: во-первых, чтобы не расставаться, во-вторых, опасаясь, что любовник или любовница смогут предать, быть подкуплены враждебной стороной, погубить. Оба весьма внимательно смотрели себе под ноги, особенно на лестнице, часто озирались, ощупывали мебель, на которую собирались сесть. Они даже совершали совместные путешествия — в Пальвы и Нолы, где находилась собственность Рахома и пребывали в непрерывном напряжении. Рахом не доверял Гере даже в тех домах, что принадлежали ему. Жизнь обоих превратилась в кромешный ад, но ни один из них не решался выйти из этой игры, которая стала их болезнью, серьёзной, цепкой, неотвязчивой болезнью. Они не видели радости ни в чём, не знали покоя, страдание стало их постоянным уделом, но каждый из них пребывал в маниакальном состоянии ожидания, когда второй потеряет бдительность и погибнет. Вдвоём они покидали своё жилище, выходили в свет, ездили в гости, посещали увеселительные заведения, отлично справляясь на публике с ролью благополучных примерных супругов. И никто из непосвящённых не мог догадаться, какая страшная ненависть и война шла между ними. Оба понимали, что могут сделать это так просто, например, один другого задушив или ударив по голове чем-то тяжёлым. У обоих были связи и важные друзья, которые могли мстить убийце и добиваться правосудия. Уничтожить врага можно было лишь так, чтобы убийство походило на несчастный случай. Но это было сложнее всего, оба были начеку. Эта война длилась более десяти лет и закончилась победой Рахома, благодаря расторопности Цихара, сумевшего добыть особый яд и противоядие к нему. Этот яд был без вкуса, запаха и цвета и действовал медленно, накапливаясь в организме, а затем начиная разрушать его. Он напоминал водичку, чуть мутноватую, в пузырьке. Цихар сам добавлял его в пищу и напитки для своих господ и перед принятием пищи Рахом выпивал дозу противоядия. Гера свалилась внезапно, её парализовало, она рухнула у ног Рахома, когда они вышли прогуляться по саду. Она прожила ещё чуть больше месяца, неподвижная, как кукла. Её часто навещали её знатные и богатые друзья и Рахом демонстрировал перед ними идеальную заботу о жене: в её спальной дежурило сразу три сиделки-рабыни, постель её была чиста и сама больная выглядела предельно ухоженной. Ежедневно Рахом приводил в дом врача, который осматривал её, сообщая, что улучшения у больной нет или что той стало ещё хуже. ” — Много лет назад солгав, что ты больна, ты накликала на себя беду, — рассуждал Рахом, — большую беду: ты на самом деле умираешь от тяжёлой болезни. Воображаю, как тебе, должно быть, страшно сейчас. Есть ли у тебя хоть какая-то бредовая надежда на спасение? Тешишь ли ты себя иллюзиями, что тот ужас, что случился в тобой, ещё может развеяться? Ты в моих руках, в моей безграничной власти и поэтому хуже твоего положения, верно, не бывает: с твоими-то силой и умом оказаться в полной зависимости иот злейшего врага!» Порою, он пытался заглянуть Гере в глаза, чтобы понять её чувства, он жаждал уловить флюиды её страданий, чтобы насладиться ими. Но в них была лишь пустота и отупление. ” — Что ж, тоже выход, — рассуждал Рахом, — если нет иного. Просто умереть духом раньше, чем сдохнет тело.» Когда Гера умерла, Рахом не поскупился на роскошнейшие похороны и строительство очень богатого мавзолея для неё. Ведь сам он стал теперь богаче в два раза. Сула овдовела, но не особо горевала по этому поводу: жизнь с покойным мужем у неё не была сладкой. Её дочь Дта после окончания начальной школы пожелала получить и высшее образование в жреческой школе. Сула только обрадовалась: за такое образование не требовалось платить и девушка, знающая достаточно о религии, обретала хорошую репутацию для будущего жениха. Но женская жреческая школа в Беросе оказалась переполненной ученицами и Дита отправилась на обучение в школу в Пуне, поселившись там у своей родной тёти, старшей сестры Сулы. Дите нравилось в Пуне, где она обзавелась множеством подруг и она не спешила домой в Берос даже на каникулы. Она не любила отчима, хотя именно её он никогда не обижал. Она осуждала его за сварливость и жёсткость характера. И поэтому даже на каникулы не приезжала в дом матери уже три года. Улучшились дела и у сына Чанты: уже были готовы костюм и обувь для его выступления на сцене и Зарам, наконец, повёл его в «Волшебные звёзды». До этого Зарам долго уговаривал своего начальника Бамефа, чтобы тот позволил Рому выйти на сцену в Зелёном зале и выступить перед Атанием. Зарам твердил, что юноша очень, очень талантлив. Но Бамеф, человек упрямый и угрюмый, отвечал одно и то же, что для Зелёного зала уже набран штат артистов и он никому не позволит быть там лишним. Но Зарам решил всё же вывести на сцену Рома в день, когда Бамеф отсутствовал на службе, а Атаний собирался отдохнуть и развлечься в Зелёном зале своего павильона. Нужное время, наконец, было подобрано. В павильоне «Волшебные звёзды» было семь залов, разбитых на пять этажей и все они носили название цветов радуги. Самым большим из них был Красный зал, где выступали лучшие локадийские знаменитости и зал вмещал в себя более двух тысяч человек. Зелёный зал по сравнению с ним был не велик, это был ресторан со сценой. Стены этого зала были оббиты зелёным сукном с глянцевой поверхностью, мебель была отделана бархатистой тканью цвета мха, ковры и подушки напоминали нефрит. Блюда и напитки подавали в посуде из зелёного стекла или глины, инкрустированной полудрагоценными зелёными камешками. Освещали зал огни в светильниках из зеленоватого металла. Ром, с восторгом разглядывал богатый зал, находясь за ажурной перегородкой за сценой и посетителей в роскошных одеждах. Его поражали наряды мужчин и женщин, обилие драгоценностей на них. Поневоле он проникся благоговением к этим людям, которые, как ему показалось, были избраны для лучшей доли самими богами, не то, что те, что окружали его до сих пор. Сам он был одет в костюм из ткани, изготовленный из нитей кара тонкой обработки: белую узкую рубашку, серебряный пояс и белые штаны, белыми были и его мягкие туфли из кожи саракома. Одежда его сверкала от нашитых на ней серебристых звёзд и бахромы. Его сценарный костюм очень хорош — он не ударит лицом в грязь перед почтеннейшей публикой. Он продолжал рассматривать зрителей, как вдруг его взгляд, перебегавший с одного посетителя на другого, остановился на юной девушке, вошедшей в зал. Она была высокая, пышнотелая, лицо её отличалось от других лиц яркостью и красотой. Одета она была вызывающе: алая бюстовая кофточка с заниженным декольте едва прикрывала пышные большие груди, она открывала бока и живот девушки, оставляя их абсолютно нагими. На девушке были такого же алого цвета шаровары из полупрозрачной ткани, расшитые золотистой нитью. Голову покрывала алая шапочка-чура в виде беретки, из-под которой на плечо и грудь девушки падала пышная каштанового цвета коса. Да, внешне эта незнакомка была очень хороша. У Рома она вызывала двойственные чувства. С одной стороны, ему очень понравилась её красота, с другой стороны, было неприятно думать о том, что красавица, должно быть, лёгкого поведения, если решается одеваться так откровенно. Наверняка она явилась сюда, что продать свою красоту за деньги. Восхищение девушкой смешивалось в нём с отталкивающими чувствами. Этой девушкой была Дина. Пройдясь по залу и огибая столы, она приблизилась к одному из них, овальному, прямо перед сценой. За этим столом в Зелёном зале мог отдыхать только сам владелец «Волшебных звёзд», его семья или те, кого она за этот стол приглашал. Дина так же наделила себя этим правом, пользуясь родством с Атанием. Она опустилась в одно из кресел возле стола, поудобнее устроившись на подушках на нём. Ром по-прежнему не сводил с неё восхищённых глаз. Зарам за его спиной нервничал и тяжело дышал. На сцену выходили артисты один за другим — певцы, танцоры, фокусники, пародисты. А Атаний всё не появлялся в зрительном зале. Да ещё и Ром задал глупы вопрос не к месту:  — А кто эта девушка, что села за стол, за которым, ты говоришь, может сидеть лишь сам Атаний? Вот, та, с голым пупком… Зарам припал лицом к ажурной перегородке, пристально всматриваясь сквозь её прорехи в зрительный зал.  — Это Дина, племянница Атания, — проговорил Зарам. — Паскудная девчонка, говорят, однажды она сорвала спектакль в театральной школе, где раньше училась. Дурной знак то, что он здесь, дурной знак! Однако, вопреки опасениям Зарама, всё неожиданно повернулось к лучшему: в зале появился Атаний — в длинном белоснежном одеянии, прямой, гордый, важный. Рядом с ним вышагивал другой человек. Он был уже совсем не молод, но осанка его была великолепна и царственна, он был высок, широкоплеч, крепко сложен. Длинные седые волосы его ниспадали на плечи, на нём был чёрный кафтан, расшитый серебряной нитью и драгоценными каменьями, талию его охватывал кожаный пояс с вкраплёнными узорами из золотых клёпок. Лицо его было суровым и взгляд его огромных глаз был властным и пустым. Гости в зале по очереди приветствовали вошедших и те отвечали на приветствия, направляясь к столу перед сценой, за которым уже в одном из кресел восседала Дина. Спутником Атания был Рахом. после смерти Геры прошло несколько лет, а он всё ещё не смог прийти в себя после того ада, что пережил с ней за долгие годы совместного проживания. Похоронив Геру и став её наследником, он не ощутил триумфа и радости долгожданной победы, ради которой вытерпел столько мук. Он чувствовал лишь внутреннее опустошение, которое нельзя было заполнить тем, чем он владел. А кроме того, появилось осознание, что он выбит из колеи и потерял цель. Когда-то он мечтал о власти, считая, что огромное богатство послужит ему ступенями к ней. Но теперь он не находил в себе былого стержня, что когда-то помогал ему достигать задуманного. И это заставляло его ощущать себя никчемным. Он сильно постарел за годы супружества с Герой. Волосы его поседели полностью, лицо постарело и покрылось морщинами, но по-прежнему оставалось породистым, что говорило о том, что когда-то это оно блистало необыкновенной красотой. И у него всё ещё было очень сильное и сбитое тело, в руках всё ещё сохранялась мощь, способная гнуть железо и крушить стены. Ежедневно он тренировал руки и тело специальными упражнениями, цепляясь за остатки той плотской роскоши, что владел когда-то. Он противился старости, как мог, желая хотя бы создать себе иллюзию, что она не наступила. Через несколько месяцев после похорон Геры он завёл было себе молодую любовницу, из простолюдинок, но очень хорошенькую. Он снял ей квартиру в городе, подарил кое-какие наряды и украшения из золота, взялся её содержать, время от времени наведываясь к ней в гости. Но она не принесла ему того, чего он от неё ждал: вдохновения для великих свершений. Это сильно злило его и однажды довело до такого припадка бешенства, что он перерезал любовнице горло зубчатым ножом для фруктов, когда он гостила у него в загородном доме под Беросом. Он приказал рабам зарыть её в саду между деревьями, зная, что и это его преступление останется безнаказанным. Вряд ли кто-то будет тщательно разыскивать простолюдинку, посмеет подозревать в причастности к её исчезновению такого значимого человека, как Рахом. Спустя несколько месяцев Рахом обзавёлся другой содержанкой, девушкой из города, занимавшейся продажей фруктов. Она тоже была хороша собой и горазда угождать богатому старику за его подачки. Но и она не сумела дать Рахому ничего, кроме своего тела. И он поступил в ней так же, как и с её предшественницей, зарезав её, только проплывая с ней в лодке по реке. Он привязал к её ногам камень, приготовленный заранее, лежавший в мешке на дне лодки и сбросил в лодку. Больше он не обзаводился постоянными любовницами, предпочитая время от времени посещать дорогих искусных проституток. Порою, он ощущал нестерпимую усталость от жизни и жажду умереть. Не просто умереть телом, чтобы возродиться на другой планете, но уснуть так, чтобы потерять нить самосознания, погрузиться в ничто. Упрямство заставляло его бороться с этим желанием, даже пытаться чего-то добиваться. Он старался выходить в свет, он путешествовал по странам, соседствующим с Локадой, интересовался политикой, обманывая себя самого, что он движется к власти. На самом же деле, он уподобился заводной игрушке, живущей без былого огня, что подгонял его когда-то. Он умирал духом и пытался этот дух оживить хотя бы зрелищами. Поэтому он в последнее время сдружился в Атанием, который чуть ли не силой заставлял его посещать свой павильон развлечений. В этот день Атаний уговорил его отправиться в ним в «Волшебные звёзды» в Зелёный зал, где должен был выступать фокусник с каким-то новыми трюками. Рахом поддался на его убеждения, зная, что уже никакие артисты не развлекут его — всё застит внутренняя тьма. Рахом не ожидал никаких сюрпризов, входя вместе с Атанием в Зелёный зал, натянув на лицо улыбку и раскланиваясь всем знакомым. Внезапно Атаний тронул его за локоть и прошипел, глядя куда-то в сторону:  — Дина, дочь моего брата Чандра! Негодная, своевольная девчонка, с тех пор, как её отец, мой брат, находится в коме, она поступает, как ей заблагорассудится! Рахом перевёл взгляд туда, куда указывал Атаний — на столик перед сценой, возле которого в кресле восседала юная девушка. Увидав своего дядю, она поднялась с кресла, выпрямилась и развернулась лицом к Атанию и его спутнику. Теперь Рахом мог отлично разглядеть её при обильном освещении от огней светильников. В один момент ему показалось, что все, кто находился в зале куда-то исчезли, как будто провалились — все, кроме этой девушки, которую Атаний назвал Диной. Да и сам Рахом ощущал себя оглушённым громом и поражённым молнией. Девушка, безусловно, была очень, очень хороша внешне, но кроме редкой красоты лица и тела в ней было что-то, что переворачивало душу Рахома и трясло — восторг, восхищение, буря эмоций, которые напоминали огненный вихрь, растормошивший его умирающий дух. Он, не отрывая взволнованных глаз и едва дыша, смотрел на Дину, он как будто оглох, даже не расслышав, как Атаний упрекал племянницу:  — Если бы твой отец не пребывал в таком плачевном болезненном состоянии, он никогда не позволил бы тебе так одеваться, обнажать грудь и живот! Ни одна хорошая девушка Локады не позволила бы себе такой нескромности! Узкие бледно-жёлтые глаза Атания были полны осуждения, он казался самим воплощением укора и праведного негодования. Но девушку это ничуть не смутило, она даже не отвела дерзкого строптивого взгляда от возмущённого дяди.  — У меня красивое тело, почему я должна прятать его? — заносчиво и с вызовом ответила она. — Пусть в глухие одежды рядятся уродки и старухи, им есть, что скрывать! Рахом улыбнулся, подумав о том, что тело девушки на самом деле безупречно. Дина случайно перевела взгляд от лица своего дяди на лицо Рахома и тут же её норовистость как рукой смахнуло. Она опустила голову, ссутулилась и снова села в кресло, неуютно скукожившись в нём. Атания это вполне устроило: он решил, что наглой племяннице, наконец, стало стыдно, он успокоился, но до конца не простил девчонку и в знак этого развернул своё кресло, сев к ней спиной. Рахом же, наооборт, постарался расположиться в кресле так, чтобы видеть лицо Дины. Он не мог отвести от него глаз. Он впивался взглядом в каждую его черту и отчётливо ощущал: он снова наполняется силой жизни, её смыслом. В его переутомлённом, изъеденным собственной злобой душе образовывался новый стержень. Он снова хотел жить и где-то на горизонте его существования вырисовывалась новая цель, к которой он мог стремиться. Дина же сидела, опустив глаза, а затем и вовсе отвернула лицо к сцене и теперь Рахом мог разглядывать только её профиль, но ему и этого было достаточно. Он настолько углубился в созерцание девушки и в свои внутренние ощущения, что больше не замечал ничего происходящего вокруг. В том числе и Анания, перед которым уже находился Зарам, упрашивавший его подобострастным голосом взглянуть на выступление одного талантливого танцора. Атаний после некоторых уговоров милостиво согласился и Зарам с небывалой для его тучности прытью понёсся за сцену предупредить Рома, чтобы тот готовился к выходу. Краем глаза Дина заметила, что незнакомый друг её дяди, которого тот, рассердившись на неё, даже не представил ей, не сводит с неё огромных огненных глаз, которые показались ей ужасными. Она была ни жива, ни мертва от страха. Хотелось бежать прочь от наглого взгляда кошмарного незнакомца, но она была настолько напугана, что ноги отказались ей повиноваться, она оцепенела всем телом, ей стало холодно. У неё возникло огромное желание, чтобы незнакомец-чудовище развеялся, как дурной сон. Ей хотелось домой, под чью-то защиту: стен, оград, охранников. Между тем, на сцене завершили своё выступление скоморохи и перед публикой появился Ром в своём белом со сверкающими серебряными звёздами одеянии. Дина не узнала в нём тощего слабого мальчика, которого десять лет назад встретила на пристани и нещадно отколотила. Он сильно изменился. В свои восемнадцать лет он превратился в стройного юношу, настолько красивого, что не мог не приковывать к себе внимание женщин и девушек. Крупные карие глаза его, опушённые длинными густыми ресницами, сияли огнями жизни, у него был прямой благородный нос, полноватые сочные губы. правда, его немного портили оттопыренные уши, но их хорошо маскировали чёрные, как смола, густые пышные кудри юноши. Дина залюбовалась им настолько, что даже забыла о том, что с неё самой не сводил пожирающего взгляда страшный старик, явившийся в компании с дядей. Ром осиливал на сцене одновременно три дела: он играл на рэме, танцевал и пел: