====== Глава 8. ======

Радость жизни куда-то улетучилась и потянулись скучные дни в обучении. Чандр заставил дочь изучить название и свойства всех камней для медитации, а также ингредиентов для нужных ароматических курений, затем объяснил, как следует изготавливать курительные кубики, без дыма которых не обходился ни один сеанс медитации общения с существами из другого мира.

А после он показал ей свою старинную жреческую книгу, написанную ещё столетие назад учёными жрецами, проводниками зорков. В ней были подробно описаны сеансы общения с богами. Дина была обязана эту книгу прочесть. Но прежде ей следовало выучить новый алфавит — книга была написана особыми жреческими иероглифами, отличными от азбуки, которой пользовались в Локаде. Дина училась неохотно, это было ей в тягость и она с тоской вспомнила театральную и танцевальную школы, думая о том, что там остались те, кто расстались с ней враждебно и им весело и хорошо без неё. Она скучала по этим школам, несмотря на то, там у неё не было друзей, её не любили и ей завидовали. Зато там был успех, слава, да и зависть чужая давала сладостное ощущение превосходства над другими. Быть выше кого-то, лучше — что может быть приятнее? Чандр, замечая в дочери отсутствие рвения к его учению, решил простимулировать её подарком — клеомбой, новой личной клеомбой, инкрустированной розовыми плитками, потому что Дина любила этот цвет, с ажурными перильцами и диваном, оббитым малиновой тканью. Дина пришла в восторг от этого подарка. У неё появилась собственная клеомба, в которой она могла ездить, где хотела! Она визжала от радости, бегала и прыгала вокруг клеомбы, гладила резные столбы и паланкин над диваном. Она быстро обучилась управлять клеомбой. Она ездила в ней по городским мостовым, мимо кружевных оград, вокруг богатых домов её знатных знакомых, мимо престижных увеселительных заведений, вдоль фонарных столбов, вазонов с цветами и клумб в городских аллеях. Это давало иллюзию свободы и самодостаточности. Она гордо оглядывалась кругом, надеясь, что её заметят кто нибудь из театральной или танцевальной школ и позеленеет от зависти и досады. И её видели и зло косились на неё, что стало ей лучшим утешением за последнее время. Было и другое удовольствие — похвастаться клеомбой перед двоюродной сестрой Энатной, дочерью дяди Атания. Энатана была ровесницей Дины, но росли девочки в разных городах. До двенадцати лет Энтана провела в Пальвах, в богатом доме дедушки и бабушки, родителей Зиры. В детстве Энтана была болезненным ребёнком и приморский климат приносил ей пользу. В Пальвах она окончила элитную начальную школу. С Диной она общалась только тогда, когда та приезжала с родителями в Пальвы. Но, окончив начальную школу, она пожелала переехать к родителям в Берос, чтобы учиться в высшей школе в столице — это считалось престижнее, чем учиться где бы то ни было. В Беросе она поступила в высшую школу математики, философии и химии, но не потому, что тяготела к наукам, а чтобы создать иллюзию у знакомых о силе своего ума, якобы способного изучать наиболее сложное. Однако, учёба давалась ей тяжело, а точнее, не давалась вовсе, в школе её держали только потому, что отец платил большие деньги за её обучение. Родители, дав ей имя Энатана, мечтали развить в ней такое прекрасное качество характера, как справедливость, но её натура оправдывала второе значение этого имени — язвительность. Она с трудом сходилась с людьми, у неё никогда не было друзей в Пальвах и в Беросе она тоже не нашла себе подруг, кроме Дины, которая водилась с ней только потому, что была её родственницей. Не торопились её осаждать и женихи, несмотря на то, что она была богатая невеста и, к тому же, далеко не обделена красотой: у неё были высокие скулы, чёрные брови вразлёт, раскосые карие глаза, пухлый маленький рот. Правда, её подвела болезнь волос, из-за чего она была вынуждена носить то парики, то головные уборы, но это не портило её внешность и не являлось причиной того, что она отталкивала от себя мужчин. Их пугало в ней, скорее, своенравие, острый язык, причуды и странности в поведении и манере одеваться. Она не была мила и приятна в обращении не только с мужчинами, она вела себя распущенно и дерзко со всеми подряд. Любимым её занятием было высматривать чужие недостатки и говорить о них их носителям в лицо, с ядовитыми нотками в голосе, стараясь уколоть побольнее. Не щадила она в этом и Дину, свою двоюродную сестру и единственную подругу, то та не оставалась в долгу никогда. К Дине у Энтаны были особые чувства. С одной стороны ей хотелось непрестанно подкусывать Дину, подтрунивать над ней, заставлять волноваться. А с другой стороны, Дина была для неё предметом для подражания, кем-то, от кого Энтана не хотела отстать ни в чём. Увидав клеомбу Дины, Энтана не давала покоя родителям, требуя себе точно такую же себе. Атаний, прижимистый по натуре, не спешил выполнять дорогостоящую прихоть дочери, но та насела на мать, а та — на него и он всё же заказал Энтане клеомбу в мастерской — точно такую же, как у Дины. Энтана не могла этим натешиться и дразнила Дину, как могла. Чандр не разрешал дочери разъезжать в клембе по целым дням, отводя для этого ей определённые часы, а остальное время заставлял её зубрить жреческий алфавит. И когда она занималась этим, Энтана нарочно ездила перед воротами её дома в клеомбе, взад и вперёд, гремя коваными колёсами по булыжной мостовой. Дина ей мстила, дожидаясь времени, когда Энтана находилась в школе, томясь на уроках химии и математики, и начинала носиться в клемобе вокруг ограждённого каменным забором двора этой школы, зная, что Энтана видит её из окна и завидует её временной свободе. Но для Дины неожиданно наступила пора полной свободы. Здоровье Чандра резко ухудшилось. Сначала он слёг в постель, затем впал в кому, неглубокую, но продолжительную. Он мог даже пить воду и поглощать жидкую пищу, но из комы не выходил. Теперь всё время принадлежало Дине. Прежде всего она обновила гардероб, приобретая одежду, которую отец никогда не позволил бы ей носить. Эта одежда была слишком открытой: из прозрачных и полупрозрачных тканей, короткие бюстовые кофточки, юбки, прикрывающие лишь верх бёдер или длинные, состоящие только из бахромы, шальвары, едва прикрывающие лобок. У Дины было отличное телосложение и прекрасная гладкая кожа и она не собиралась прятать это под глухую одежду. Правда, открытые одежды в Локаде считались не очень приличными, их носили либо танцовщицы на сцене, либо женщины сомнительного поведения с дурной репутацией, но Дине было на это плевать. Миновало то время, когда она прислушивалась к чужому мнению, желая одобрения. Теперь она жаждала поступать только так, как хочется ей, бросая вызов обществу. Да, Чандр никогда бы ей этого не позволил. Марана тоже не одобряла женщин, что обнажали части тела больше, чем допускалось общественной моралью, но Дину это мало волновало. Проживая с матерью в одном доме, она могла за весь день ни разу не увидеться с ней. Марана проводила много времени вне дома, в увеселительных заведениях, зрелищных павильонах и гостиницах, где встречалась с любовником. Дину не возмущало то, что её мать изменяет её отцу. Она знала от рабов, что сам Чандр поощрял это, а если так, то она не имела права вмешиваться в дела родителей. Рабам в Локаде было многое известно. Не имея собственной жизни, они вели непрерывное наблюдение за своими хозяевами, подслушивая и выведывая и чаще всего вынося жизнь господ на публику, сплетничая друг с другом на рынках или в увеселительных заведениях для рабов. Порою, рабы знали о своих господах больше, чем те, друг о друге. Дина зачастила посещать увеселительные заведения. Иногда за ней увязывался Гимор по настоянию своего отца — он был обязан уделять внимание своей невесте, чего та не жаждала совершенно, но притворялась, что ценит его. Он по-прежнему писал так называемые стихи и пытался читать их всем, кому только мог, даже рабам. Он посещал литературный клуб, где его терпели ради членских взносов, но не уважали и смеялись за его спиной. Он навязывал и Дине прослушивание своих стихов и она слушала их с кислой миной на лице, затем из вежливости сдержано хвалила. Похваливать его научила её Марана — богатому жениху надо было отдавать дань уважения. Но по большей части Дина старалась посещать увеселительные заведения без общества Гимора. И чаще всего она посещала Злёный зал в павильоне своего дяди Атания. Корабли, которые Рахом сдавал в аренду, давали ему богатую прибыль, он мог содержать дом в четыре этажа, приусадебный участок, рабов, охранников и позволить себе любую роскошь и прихоть. Но Рахому хотелось большего — он жаждал владеть землёй. Заполучить всё новые и новые куски Изумрудных Берегов, в юные годы отвергших его за нищету и сославших в Урр-Шту. В подвале своего огромного дома он оборудовал надёжное хранилище из камня и листов прочного металла и там поместил кованые сундуки с золотыми слитками и монетами. И доверил охрану своей сокровищницы замкам и братьям Дагарам. Затем решил начать вливаться в жизнь Изумрудных Берегов, законы которой отличались от законов Урр-Шту. ” — Смогу ли я и в Изумрудных Берегах поступать так, как решил и получать то, что захотел? — размышлял он. — Там, в степях Урр-Шту, я был Чёрным Камолом, а кто я здесь?» Ещё когда он служил жрецом в Круге Забытых и перестал промышлять в степи как атаман Чёрный Камол, ему довелось услышать немало легенд о своей гибели. Самой популярной из них была, что, якобы Чёрного Камола проглотила сама степная земля, возненавидев за пролитую на неё кровь людей. Добавляли также, что в недрах земли злодей не погиб, а, бродя в них, губил урожаи сеса, портил корни растений. Существовала версия, что Чёрный Камол утонул в одной из рек и шли горячие споры до драк, в какой именно. Кто-то считал, что его проглотила огромная рыба Пегач, кто-то твердил, что это была не рыба, а змея, а кто-то и вовсе считал, что грехи разбойника в воде обернулись гирями на его ногах и повлекли его на дно во время купания. А иные придерживались мнения, что Чёрного Камола в схватке победил и убил храбрый офицер Джугасос. Другие отрицали это и считали, что легендарного атамана разбойников умертвил одним ударом в висок богатырь Пузадо. Много раз в степи якобы обнаруживали труп, в котором кто-нибудь узнавал Чёрного Камола. А по сему каждый верил, во что хотел. Точным считалось лишь одно: Чёрного Камола больше нет в живых. Рахома смешили до слёз эти сказки, хоть он и осознавал, насколько ему выгодно, чтобы сейчас его считали мёртвым. Он начнёт новую жизнь в Изумрудных Берегах, изучит её и покорит и эти благословенные земли. Когда он понял, что В Пальвах всё схвачено и он не может так просто стать землевладельцем, он понял, что кроме денег ему необходимы связи. Он шил себе роскошные наряды в самых престижных ателье, посещал увеселительные заведения, в которых развлекались богатые люди Пальв. Поначалу его одолевали сомнения: а пожелают ли его принять в своё общество сливки города? Не слишком ли они разборчивы в знакомствах, не пожелают ли узнать, каким путём досталось ему богатство? Ему, конечно, придётся много лгать, но не вызовет ли он к себе неприязнь, как скрытный человек? Он приготовил легенду о том, что он нажил состояние, путешествуя по Локаде и занимаясь коммерцией, но ему могли не поверить и постараться уличить его во лжи — вот чего он опасался. Однако, сливки пальвского общества оказались не так привередливы, как он полагал. его наряды из лучших тканей, расшитые тонкими узорами и бисером из драгоценных камней и золотых бусин, крупные перстни на пальцах, браслеты и ожерелья вызывали уважение других богачей, заставляли общаться с ним любезно и дружелюбно. И прошлое его почти не интересовало никого. В высшем обществе Пальв это было неприлично, поскольку у многих богатых людей этого города оно было тёмное. Причём, среди местной элиты Рахому попадались даже знакомые лица. Это был бывший начальник золотого прииска в Соляной, продавший достаточно золота контрабандистам, чтобы теперь владеть двумя большими гостиницами в Пальвах и несколькими крупными лавками. Он не помнил Рахома, как тот служил охранником на вверенном ему тогда прииски, зато Рахом отлично запомнил его лицо. Узнал Рахом и другого человека: главаря контрабандистов, которому Рахом долгие годы продавал своё золото. Главарь же не знал его лица — общаясь с контрабандистами, Рахом прятал его под маску. Теперь же этот контрабандист, вывозивший золото из своей страны, был уважаемым человеком, хозяином множества увеселительных заведений, женившийся на дочери крупного землевладельца из Хилл-Шту.  — Похоже, я среди своих, — сделал вывод Рахом, — и сумею многого достичь в этой среде. Они такие же разбойники, как я, а среди разбойников я всегда был лучшим.» У него были колоссальные планы и для их воплощения ему были нужны не только друзья в высшем обществе, но и преданные и расторопные рабы. Из всех рабов в своём доме, которые годились хоть на что-нибудь, он выделил раба по имени Калиба и раба Цихара, рабыню Югу и ещё нескольких шаро. Его рабы должны были постоянно собирать для него ценные знания, особенно касающиеся приобретения земли. Но миновало несколько лет, а плантации под Пальвами так никто не собирался продавать. За это время Рахом успел обзавестись многочисленными нужными знакомыми от важных чиновников до криминальных авторитетов, а также побывать во всех больших городах Изумрудных Берегов. Он надеялся, что кто-нибудь продал бы ему земли под этими городами, но надежды его никак не оправдывались. В Пальвах же, кроме земельных плантаций на тёплом морском побережье существовало немало водных плантаций. Северный берег моря Лих-ва имел многие километры мелководья, где вода была по колено или по пояс и на этих километрах высаживались огромные пространства съедобных водяных растений или таких, из которых изготавливали мыло, ткани, лекарства, приправы. Но и такие пространства принадлежали, в основном, богатым хозяевам. Однажды Рахомом, совершавшим на корабле увеселительную прогулку с нужными людьми, числившимися его друзьями, было обнаружено мелководье длиной и шириной в несколько гектаров и принадлежало оно, как выяснилось, морским крестьянам, их поселению из нескольких тысяч человек. Оно называло Бле. Рахому очень понравились эти плантации, он залюбовался ими, проплывая мимо на корабле. Это была картина: водные растения синих, красных и зелёных цветов колыхались над поверхностью воды, отчего она казалась разноцветной и крестьяне, мужчины и женщины, по пояс или по колено в воде, работали в ней. Рахом разговорился о этих плантациях со своими друзьями, пирующими на палубе его корабля и узнал, что плантации дают хорошую прибыль, обеспечивая достатком несколько тысяч крестьян.  — Такие водные плантации принадлежат каким-то крестьянам? — вырвалось у Рахома. — Как же это никто из сильных до сих пор не выкупил их?  — Эти крестьяне слишком упёрты, — подал плечами один из друзей, угощаясь блюдами на роскошном столе. — Они никак не хотят расставаться с водными плантациями ни за какие деньги, ведь плантации кормят их уже несколько сотен лет. Но Рахом всё же решил попытать счастья и через несколько дней отправился в Бле. Море на самом деле хорошо содержало своих крестьян. В посёлке не оказалось ни одной убогой хижины, все дома были из кирпича, с приусадебными участками, на которых росли фруктовые деревья. Рассматривая этот посёлок и разъезжая по нему верхом на гионе, Рахом почувствовал досаду, у него появились неприятные предчувствия. Да, видимо, такой источник доходов, как морские плантации, вряд ли крестьяне пожелают променять на деньги, пусть даже очень большие. Но это не значило, что не следовало попытать счастья. Рахом разыскал дом старосты. Старостой оказался высокий полнотелый мужчина, одетый просто, но добротно. Богатая одежда и украшения Рахома, казалось, совершенно не впечатляли его. Он смотрел сыто и гордо и широкое лицо его не выражало никакого подобострастия, какое Рахом привык видеть у людей, что были ниже его по социальному положению. От этого у Рахома всё вскипело внутри: разве для того он провёл лучшие годы в Урр-Шту, добывая богатство, чтобы крестьянское быдло смотрело на него гордо?! Но он сдержал свой гнев и по-деловому заговорил со старостой, предложив выкупить водяные плантации его деревни за тройную цену. Староста раздражённо скривил рот.  — Вы, богачи, до каких пор будете ездить сюда и просить, чтобы мы продали наше мелководье? — сказал он. — Мы не продадим его, даже если нам предложат в сто раз дороже, чем оно стоит! Потому что мы не умеем жрать деньги, а мелководье кормит нас. Мы не продадим ни за что, зачем вы, богатеи, беспокоите нас? Глаза Рахома загорелись яростны огнём и сделались ещё огромнее. Ненависть и дикая злоба сжали ему дыхание. Его желание не исполнялось и ничтожный человек смел ему дерзить.  — Вы до сих пор просто не знали, что это — беспокойство! — сквозь сжатые зубы процедил он. На обратном пути он всю дорогу думал о том, что теперь во что бы то ни стало должен заполучить именно этим морские плантации. Это будет дело чести человека, который всегда брал, что хотел. ” — Если я завладею этим мелководьем, — рассуждал он, — то в дальнейшем смогу взять в Изумрудных Берегах всё, что захочу, как это было в Урр-Шту. Я не стану ждать милости от Изумрудных Берегов. Я отниму у них желанное мне и согну их этим. Но как горды эти ничтожные крестьяне! Как дерзки, смелы! Как этим они отличаются от крестьян Урр-Шту! Потому что сыты. Сытость простых людей — это дурно. Когда у меня будет власть в Локаде, я сделаю Локаду голодной. И тогда даже вольные ощутят себя рабами!» Он нанял чиновника из конторы по оформлению крупных торговых сделок и отправил его в Бле, чтобы тот снова попытался убедить блейцев продать мелководье Рахому. Чиновник, а его звали Игор, заходил в отдельные крестьянские дома, уговаривая каждую семью продать свою долю, но получал отказ. Между тем, Рахом обратился за помощью к своему другу, пальвскому авторитету Захару. Захар для отвода глаз владел посудной лавкой, но посуда в ней стоила так дорого, что её редко покупали. Зато в этой лавке можно было нанять отчаянных людей, готовых оказать любые услуги. С тех пор в Бле начались крупные неприятности у её жителей, как звено за звеном, следующие друг за другом. То и дело вспыхивали пожары — горели тростниковые крыши домов и дервянные подсобные постройки, причём, массово и одновременно. В хранилищах урожая находили гнойных гавов-червей, чего раньше не случалось, ведь крестьяне очень бережно относились к выращенным своими руками водным растениям. Крестьяне закупили несколько телег с мешками сеса, но сес оказался отравленным, половина деревни тяжело заболела, несколько человек умерло. Однажды в деревне объявились торговцы дешёвыми тряпками, они продавали неплохую одежду так недорого, что у них быстро всё раскупили. Но вскоре после этого в деревне наступила эпидемия кожного заболевания. На коже появлялись язвы, болевшие и нывшие от зуда, сама кожа становилась дряблой и тёмной. Затем были отравлены колодцы — и снова массовые заболевания, смерть нескольких человек. А после начался падёж домашних животных и никто не мог понять, как это остановить. И никто не мог ничего поделать, хотя многие понимали, догадывались о причине своих бед. Обращались в полицию, но полиция лишь разводила руками, позолоченными Рахомом. Населением Бле, в большинстве, являлись женщины и дети и они не выдержали бед, сыпавшихся на них без перерыва. После каждого бедствия Игор заявлялся к ним в деревню и каждый раз то одна семья, то другая, то несколько семей сразу соглашались продать свои участки морских плантаций, причём, совсем не так дорого, как Рахом предлагал в самом начале. Они продавали и свои наземные участки с домами. Чтобы стимулировать крестьян и далее продавать свои участки, Рахом позволял тем, кто уже это сделал, оставаться в своих домах, платя за их аренду символическую плату. Он нанимал их работать на тех частях мелководья, что принадлежали теперь ему и довольно неплохо платил им, давая понять, что они не будут голодать и нуждаться, как это было раньше, когда они были хозяевами своих морских полей. Это срабатывало: ему продавали охотнее и морские участки и дома, находя это выгодным, потому что можно было получать доход, только работая, но не отвечая за свою собственность и не беспокоясь о урожае. За год Рахом полностью скупил у морских крестьян их мелководье, их дома и земли вокруг домов. И вскоре после этого назначил им нового старосту, своего человека. И через него объявил крестьянам, что не может больше им так много платить за работу, это для него слишком разорительно. Если кто-то хочет работать на него, то пусть это делает только за право пользоваться жилищем и еду. Крестьян возмутило это решение нового владельца их бывшей собственности. Как?! Этот негодяй, создававший им целый год проблемы и беды, теперь хочет, чтобы они ещё и трудились на него, как рабы, за кров и еду? Да как он смеет? Разве они не вольные, разве они шаро? Нет, он не может так с ними поступить, он обязан уважать свободных людей! Однако, вскоре один из крестьянских домов был перестроен под продуктовый склад — окна замурованы, крышу покрыли металлическими листами и установили кованую дверь. Рядом со складами был помещён большой котёл, тростниковый навес, горы свака и длинный стол. Трёх крестьянок поставили работать на этой кухне — готовить для тех, кто работал на морских плантациях.  — Здесь три раза в день будут кормить тех, кто вышел на работу и их малолетних детей, — объявил староста. — Большего не ждите. Платы деньгами не будет. В домах крестьян теперь стояли охи и ахи, стоны, слёзы, ропот. Некоторые из них быстро смирились, согреваясь надеждой, что когда-нибудь всё будет лучше, чем сейчас, главное, выжить, чтобы узреть будущее счастье. Другие, наоборот, предлагали сопротивляться, отправиться всей деревней в город, окружить дом Рахома и поднять крик, требуя, чтобы он платил деньги за их работу, чтобы он не смел принимать их за рабов. Но большинство жителей деревни не решались на это. Народ Локады славился своим миролюбием, послушанием и склонностью к смирению. Бунтовать не хотелось, очень не хотелось. Наконец, крестьянами было принято решение: отправить к новому хозяину делегацию в лице самых уважаемых людей деревни, которые бы мудро и кротко объяснили Рахому, что он не имеет права обращаться с вольными как с рабами, вынуждая их работать за кров и еду, а не за честную плату. Для этой миссии были выбраны три старика, имевшие репутацию рассудительных и умных людей. Когда Рахом услыхал, что к нему явились жители деревни, он потехи ради вышел за ворота к старикам и даже выслушал их. Их слова о том, что жители их деревни свободные люди и, в отличие от шаро, должны получать деньги за свой труд, только позабавили его. Он засмеялся и начал хохотать громко, а трое мудрых пожилых крестьян только недоумённо переглядывались между собой.  — Свободный лата отличается от раба тем, — насмеявшись вдоволь, заговорил Рахом, — что он может уйти от своего хозяина, если его что-то не устраивает. Вам не нравится, что за ваш труд я плачу вам только едой, одеждой и кровом? Уходите, ищите лучшей доли, ваши права свободных людей при вас.  — Но ты же, когда покупал наши участки, обещал нам щедро платить за работу!  — И я платил. Но я никогда не обещал, что так будет всегда! — глаза Рахома зло сверкнули. Крестьяне были огорчены таким ответом. ” — Какова плата, такова и работа! — решили некоторые из них. — Мы не будем трудиться так, как раньше — на себя и пусть жадный богач не наживётся на наших спинах и руках!» Затеявшие это на самом деле начали отлынивать от работы. Рахом пришёл в бешенство, когда получил урожай с мелководья меньше, чем половину от того, что здесь собирали раньше.  — Выясни, кто отлынивает от работы и гони прочь с моей земли, — приказал он старосте. — Пусть убираются, куда хотят! Из деревни была изгнана почти половина крестьян, которые разбрелись по Хилл-Шту и Ал-Шту, арендовав там небольшие куски земли, чтобы прокормить свои семьи, на те деньги, что получили от Рахома за свои участки мелководья. Рахом занялся сносом опустевших крестьянских домов. На их месте он планировал построить бараки для плантационных рабов в три этажа и засадить огороды, на которых бы выращивали овощи, чтобы кормить рабов. Приобретая всё больше рабов, Рахом понял, что труд наёмных крестьян ему не выгоден, даже если те соглашались работать только за еду и кров. крестьяне жили в отдельных домах, на месте которых можно было бы выстроить бараки в несколько этажей и распахать целые поля для посадки овощей. Он объявил крестьянам, что больше не будет их кормить и если они хотят остаться в этой деревне, то они обязаны арендовать у него участки мелководья и земли, а арендную плату он назначил неприемлемо завышенную и этим выжил из своих владений всех крестьян. Теперь на морских плантациях Рахома трудились только рабы. ” — Возможно, под Пальвами есть ещё какие-нибудь земли, принадлежащие крестьянам, — размышлял Рахом. — Я мог бы приобрести и их, выживая быдло.» Он старательно искал такие земли, подключая все свои связи, но оказалось, что все земельные и морские плантации принадлежали людям сильным, влиятельным, со связями или мощными семейными кланами. С такими Рахом предпочитал дружить, даже не мечтая пытаться у них что-то отнять. Однажды в одном из увеселительных заведений он познакомился с одной уже немолодой женщиной из Нолы — случайно, просто стремясь знать как можно больше людей, что могут позволить себе развлекаться в заведениях для богатых. Эту женщину звали Лина, она впервые прибыла в Пальвы, чтобы увидеть море. Сорок с лишним лет она прожила в Нолы, никуда из него не выезжая. Покойный её отец владел в Нолы богатым пятиэтажным домом с приусадебным участком, сотнями рабов и несколькими гектарами горного леса. Это был жёсткий, суровый и прижимистый человек, для которого важнее были материальные ценности. Он не желал давать за дочерью приданого или брать в дом зятя из небогатой семьи и Лина просидела затворницей и старой девой до самой его смерти. Но теперь она унаследовала всё его состояние и была очень богата и свободна. Рахом очень внимательно слушал словоохотливую Лину, только изредка задавая наводящие вопросы. Так ему стало известно, что у Лины не было родственников, которые могли бы стать ей сильной опорой и защитой, ни друзей, ни связей с влиятельными и значительными людьми. ” — Она одна в этом мире, — думал про неё Рахом, — слаба и беззащитна. Нехорошо, когда слабый владеет тем, чем владеет она — горными лесами. У неё это непременно отнимут, надо их опередить. Да, ради такого куска богатства я не побрезгую жениться на ней!» Лина не отличалась привлекательной внешностью. Она была мала ростом, толстопуза, жидковолоса, с огромными мешками под глазами. Но перед взором Рахом вырастали лишь склоны гор с деревьями и деньги, получаемые им за древесину. Он начал ухаживать за Линой, старался как можно чаще видеться с ней, сопровождая её в увеселительные заведения и катая на своём корабле по морю. Но долго ухаживать ему за ней не пришлось, она очень быстро влюбилась в него. В то время ему было уже за пятьдесят, но выглядел он моложе своих лет, импозантно и ещё привлекательно. Он был статный, ещё красив на лицо, с гордой осанкой и седые волосы придавали ему шарм. Не знавшая мужского внимания Лина быстро сдалась в плен его чарам и когда он предложил ей стать его женой, она без колебаний ответила согласием. Рахом устроил роскошнейший свадебный пир, пригласив на него несколько сот человек — друзей, знакомых и тех, с кем желал бы познакомиться. Такой богатый и щедрый при должен был говорить о настоящей любви жениха и невесты и о их намерении прожить вместе не одно тысячелетие. Рахом исправно исполнял роль счастливого и влюблённого жениха, постоянно улыбаясь и бросая нежные взгляды на невесту. Сразу после свадьбы он пожелал увидеть свои новые владения в горах Анктариона и дом в Нолы, куда и отправился на корабле с «молодой» женой. Лина оказалась мягкой, покладистой и очень покорной. Это очень понравилось Рахому. ” — У неё дивный характер, — рассуждал он, — мне с ней было бы удобно. Но она такая уродка, к тому же, немолода. Хуже таких качеств у женщины не может быть. А значит, не может и у нас с ней сложиться и общих путей. В Нолы Рахом по-хозяйски осмотрел свои новые владения и принял решение построить собственную лесопилку — это было выгоднее, чем только продавать лес. И он несколько месяцев строил её на своём участке в лесу. ” — Вот я покорили ещё один город Изумрудных Берегов, — торжествовал Рахом, — вот, владения под Нолы уже дают мне огромный доход. Да, выгодно жениться — это на самом деле выгодно! Богатеть, будучи богатым женихом. Я мог бы снова жениться на очень богатой женщине, если бы овдовел.» Он всё чаще и чаще думал о том, как он мог бы стать вдовцом и унаследовать богатства покойной жены. Наконец, он решил действовать, убедив Лину отправиться с ним на корабле в путешествие по морю Лих-ва. Лина, домоседка по натуре, согласилась на это неохотно. Она не любила воду и не умела плавать, свою единственную поездку в Пальвы она не любила вспоминать. Она увидела море, которое многие так хвалили и даже слагали про него стихи и песни — и разочаровалась. Приятно было думать лишь о том, что в городе у моря она, наконец-то, вышла замуж за мужчину, к которому испытывала чувство влюблённости, но более ничего хорошего в этом городе она не нашла. Гораздо уютнее она ощущала себя в родном Нолы, в родном доме, в тёплой комнате у жаркой печки. Но любимый муж так настаивал на путешествии по морю Лих-ва, что она не решилась отказаться. Перед путешествием Рахом осыпал супругу дорогими подарками: он заказал пошить для неё платье, так обильно расшитое драгоценными каменьями и бусинами из золота, что его было тяжело держать на теле, а также сапожки, украшенные золотыми пластинами и каменьями и ко всему — литые из золота браслеты и ожерелье из золотых чеканных монет. Всё это он дарил ей демонстративно и прилюдно, стараясь делать это в присутствии как можно большего числа свидетелей, чтобы создать иллюзию щедрости к жене, а значит, и любви. Но когда он взошёл с Линой на корабль, никаких свидетелей уже не оказалось. Кроме Рахома и Лины на корабле находились только преданные Рахому рабы, способные держать язык за зубами, они же управляли кораблём и выполняли все необходимые работы. Корабль его держал путь в ту часть моря Лих-ва, где другие корабли появлялись реже всего. И когда Рахом очутился в этих местах, он настоял, чтобы Лина одела на себя все его подарки — платье, сапожки, браслеты и ожерелье. Лина подчинилась. Рахом уговорил её выбраться в этом на палубу — он якобы желал увидеть её в этом при свете солнца. Она еле двигалась, преодолевая тяжесть подарков от супруга, несмотря на то, что тот поддерживал её. Рахом говорил и говорил ей красивые слова о любви к ней, как бы невзначай подводя к борту корабля. Затем, когда она оказалась у борта, он наклонился, схватил её за ноги и перебросил через борт в волны моря. Она коротко вскрикнула и тяжёлая одежда увесистые украшения повлекли её на дно. Через несколько минут на воду были спущены лодки и рабы длинными баграми вытащили со дна моря посиневший труп Лины в роскошных нарядах и украшениях. В Пальвах Рахом успешно играл роль безутешного вдовца, не пожалевшего денег начальник полиции и следователю, чтобы те не тревожили его в дни скорби по жене и вообще в остальное время тоже, не беспокоя его какими бы то ни было подозрениями. Как муж, до безумия любивший жену при жизни и потерявший её, он раскошелился и на самые роскошные похороны для умершей жены, а затем — и на шикарный мавзолей. Он понимал: наследство, что досталось ему от покойной жены, поможет окупить ему все затраты на её погребение и оно обогатило его гораздо больше, чем пришлось выложить на ритуалы упокоения трупа жены. Во время похорон он думал: ” Ты была очень богата, ты владела таким домом, такими лесами, деньгами, но это не спасло тебя — вот ты мертва и всё твоё стало моим. И это произошло потому что у тебя ничего не было, кроме богатства. Прав был тот жрец, что не позволил мне тогда, в дни моей юности остаться в Изумрудных Берегах, сказав, что тот, кто умён и деятелен, тот и будет богат, в какой бы нищете ни родился. Вот мой ум, деятельность и отвага и сделали меня богатым. А тебе посчастливилось родиться в богатстве, но ты была так глупа, что оказалось недостойна его. Ты заслужила лишь смерти — вот и сгнивай теперь в могиле, а я найду себе другую богатую невесту.» После похорон жены он, как требовал закон, выдержал год вдовства, но, не привыкнув терять время, он то и дело наведывался в Берос, в поисках новой богатой невесты. Один из его друзей, очень богатый человек, имевший дом в Беросе, но предпочитавший постоянно проживать в Пальвах, позволял ему останавливаться в этом доме. Рахом пользовался этим разрешением с удовольствием. Свахи находили для него богатых невест, но они не подходили ему: у большинства из них была влиятельная родны, сильный семейный клан. Это вводило его в досаду и, чтобы унять её, ему хотелось как-то развлечься. Он посещал бордель, самых дорогих и искусных проституток, но вскоре ему наскучили и они. Однажды на улице возле храма бога Чиона, сидя в своей клеомбе, проезжая в ней мимо, он увидал уличную танцовщицу в красном платье и нашёл её необыкновенно красивой. Она была высокой, черноволосой, с ярким лицом, правда, излишняя худоба несколько портила её. Рахом приказал остановить клеомбу и засмотрелся на её танец. ” — Мог бы я влюбиться? — пришли ему в голову мысли, каких не было прежде. — Если бы я был влюблён, было бы это лучше, чем богат?» Он приказал Цихару, чтобы он пригласил девушку выступить в его доме, посулив щедро за это заплатить. Раб повиновался. Когда танцовщица появилась в его доме, он поговорил с ней и узнал её имя — её звали Марана, это была она. Он предложил ей переспать с ним за щедрое вознаграждение и добавил, что если она откажется, то не будет её принуждать. И сам удивился своему расположению к уличной танцовщице. Он пребывал в плену странного чувства, что от девушки исходит что-то, что может быть важно для него. Соблазн получить деньги для девушки, видимо, оказался велик и она согласилась на всё. Рахом приказал рабам приготовить её к ночи с ним. Находиться в постели с красавицей и владеть её было приятно, но не более того. Рахом был разочарован. К утру его страсть к Маране выветрилась быстрее, чем запах благовоний, которыми умастили её тело. Он лежал на подушках, опустошённый и холодный, даже не бросая взгляда на голову танцовщицы, прильнувшую к его плечу. Затем он разбудил её, сунул в руки тию и велел рабам выпроводить её из дома, проигнорировав намёк девушки, что она хотела бы позавтракать и была бы не прочь остаться с ним ещё. Больше он не встречался с Мараной, он быстро забыл её, да и мужчина-сваха, которого он нанял, вскоре нашёл ему подходящую невесту.  — Старухе под семьдесят, — рассказывал сваха, — она безобразна, но у неё есть то, что ты ищешь, уважаемый наниматель: большой дом в Пуне и земли с загородным домом под Пуной, дом в городе и плантации в Акире, а главное — дом в четыре этажа в Беросе, с приусадебным участком на улице, близкой к царскому дворцу и под Беросом — загородный дом и плантации. Есть и ещё кое-что хорошее: старуха смертельно больна и жить ей осталось, видимо, недолго. Ты мог бы вскоре стать её наследником, женившись на ней, ведь других наследников у неё нет, она бездетна.  — Это точные сведения? — насторожился Рахом.  — Всё точно проверено.  — Неужели так тяжело болея, у неё не отпала охота замуж идти?  — Болезнь её совсем безумной сделала. Она вбила себе в голову, что поживёт ещё, если испытает радость от очередного замужества. Она три раза замуж выходила и все мужья у неё умерли один за другим, не везло ей с семейной жизнью. В общем, невеста такая, какую ты хотел, уважаемый Рахом. Ты же говорил, что пусть она будет стара и уродлива, лишь бы богата. Она стара, уродлива, очень богата и смертельно больна — наследства долго ждать не придётся.  — Как её зовут?  — Гера. Рахом пожелал познакомиться с этой женщиной. У него возникли сомнения: может, блажная старуха делает себе в мужья кого-нибудь помоложе? Но вскоре эти сомнения развеялись. Гера на самом деле выглядела очень худо, не производя впечатления здорового человека. Выяснилось, что она хотела просто потешить себя замужеством, а выйти замуж за равного по достатку. Она долго и подробно выспрашивала Рахома о его материальном положении. Затем заставил показать документы на владение его недвижимостью в Пальвах и Нолы. Он потребовал от неё того же. Когда они, наконец, уточнили наличие имущества друг у друга, они приняли решение пожениться. Богатым людям было положено устраивать свадьбу пышную и дорогостоящую, в соответствии с их материальным положением, иначе они рисковали осложнить взаимоотношения с обществом, в котором вращались. Рахом нанял организаторов свадебного пира и разослал пригласительные письма на свадьбу сотням своих друзей и знакомых в Пальвах. Однако, Гера настояла, чтобы в саду вокруг её дома было накрыто пиршественных столов больше, чем решил жених.  — У меня тоже есть друзья, — сообщила она. Рахом удивился: как, у старухи были друзья, да ещё в таком количестве?! А затем на свадебном пиру выяснилось, что это были не просто друзья, а люди очень богатые и многие из них — важные сановники, вхожие во дворец к самому повелителю. ” — Ну, ничего себе, старуха обзавелась друзьями! — подумал Рахом. — Её друзья ещё значительнее моих. Да, я недооценил её, она не так глупа и такая рохля, какой была Лина. Она сильнее. Но она скоро сдохнет и сила её не будет иметь никакого значения. Он попытался было обойти брачную ночь:  — Ведь ты не здорова, моя дорогая — ласково заметил он жене. — Тебе может стать дурно от брачных игр.  — Тебе-то что? — грубо ответила та. — Если мне станет дурно, я быстрее сдохну и ты скорее унаследуешь всё, чем я владею. Ты же об этом мечтаешь? Но пока я жива, ты обязан исполнять свой супружеский долг. Иначе я разведусь и ты не получишь наследство! Рахому пришлось лечь в постель к старухе и ублажать её. Он старался изо всех сил, надеясь, что его жене на самом деле станет плохо, возможно, до смерти. Но ничего этого не произошло, только сам он морально устал, а когда уснул, то увидал во сне кошмары.  — Я хочу увидеть твои владения в Пальвах и Нолы! — заявила Гера ему утром после завтрака. Рахом удивлённо взглянул на неё.  — Разве у тебя хватит сил на путешествие? — спросил он. — Ведь ты тяжело больна.  — Ничего, хорошие лекарства помогут мне продержаться. ” — Старуха жадна, алчет увидеть мои владения, даже не бережёт себя, — подумал Рахом, — это хорошо. Путешествие только отнимет у неё силы и заставит поскорее сдохнуть. Она сама приближает свой конец!» Рахом начал было приготовления к путешествию на своём корабле, но Гера заявила, что они поплывут на её.  — Потому что прежде я решила показать тебе, чем владею я, — заявила она. — То есть, мои плантации в Пуне и Акире. Рахому это понравилось. ” — Можно будет даже начать там хозяйничать по-своему, ” — прикинул он.  — Но раньше всего я покажу тебе мои загородные земли под Беросом, — пообещала Гера. Её владения под Беросом оказались на самом деле обширны и богаты. На полях сотни рабов выращивали разные сорта овоща кобу, заменявшего жителям Саломы мясо. Господский двухэтажный дом неподалёку от плантаций, был окружён фруктовыми деревьями, между которыми находились беседки для отдыха. В одной из таких беседок Рахом и Гера пообедали. Настроение Рахома значительно улучшилось. Ему очень понравились плантации кобу и от мыслей, что через год-другой он станет их единоличным владельцем, сладко засосало под ложечкой. Кобу, овощ, по вкусу и уровню сытности заменявший мясо, делился на три сорта: красный — самый нежный и сочный, жёлтый — сочный, но менее нежный и серый — самый жёсткий и сухой. Красный кобу забирал много соков у земли и требовал много удобрений не только помётом, но и обильным перегноем от растений — трав и шелухи фруктов и овощей, поэтому стоил дорого. Жёлтый кобу был дешевле, но и удобрений он требовал меньше. Самым дешёвым был серый кобу, который можно было питать только экскрементами. Серый кобу был питателен, но очень жёсток, его невозможно было хорошо смягчить ни долгим варением в воде, ни тушением, ни жаркой. Поэтому для того, чтобы сделать его съедобным, из него готовили фарш и, смешав с мякотью туреса и специями, жарили из него котлеты или использовали как начинку для блюд из теста — в таком виде он неплох на вкус и насыщал. Все три вида этого кобу выращивали на полях, принадлежавших Гере.  — Это ещё не всё, что даёт мне здесь домход, — заметила Гера мужу после обеда. — Здесь у меня находится небольшая ферма, где я развожу саракомов. Мои рабы выращивают их, забивают, снимают кожу с них, отделывают и продают в обувные мастерские в Беросе. Это очень выгодно.  — Да? — оживился Рахом, довольно улыбаясь. — У тебя никакой клочок земли даром не пропадёт!  — Верно, я очень практична.  — И где же находится эта ферма саракомов? Я бы хотел посмотреть на неё.  — Я бы проводила тебя, но я неважно себя чувствую, я желаю отдохнуть в доме. Если ты хочешь увидеть ферму саракомов, то ступай по дорожке в саду, что протоптана, но ничем не выложена. Она выведет тебя к павильону из серых кирпичей. Там находится внутри бассейн — ты всё увидишь сам. Старуха тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Рахом проводил её в дом, а после поспешил по ничем не выложенной дорожке вдоль сада, в конце которой на самом деле оказалось строение из серых кирпичей. Рахом вошёл в него. В этом помещении было темно, свет проникал лишь через небольшие окошки, падая бликами на тёмную воду бассейна, ограждённого деревянными перилами, в котором извивались чёрные и длинные тела саракомов. Ещё когда Рахом шагал по саду, он ощущал сильный хмель в голове. ” — Как странно, — размышлял он, — я выпил вина всего ничего, а так опьянел, как будто осушал чашу за чашей. Впервые пробую такое вино, от которого так быстро пьянеют!» Теперь же хмель в голове усилился так, что появилось чувство эйфории и бесшабашности. Он заметил стоящие вдоль стен на каменном полу большие корзины, наполненные рубленным туресом вместе с кожурой и ботвой. Очевидно, этим кормили саракомов. ” — А бездельника рабы! — решил Рахом. — Хозяйка не здорова, так они и распустились: корзины с кормом поставили, а высыпать корм гавам поленились. Надо будет их наказать.» Тут ему в голову пришла шальная мысль: покормить саракомов самому. Ему показалось, что если он сделает это, он почувствует себя настоящим хозяином всего. Корзины с туресом и посечённой ботвой были тяжелы, обычно их переносили с места на место двое мужчин, но Рахом поднял корзину один, гордясь своей силой. Да, он ещё не утратил её, он полон ею, как в молодости, его руки могучи! Он высыпал содержимое корзины в воду и чёрные твари метнулись к корму, в полумраке комнаты с бассейном послышалось их чавканье. Рахом опустошал корзины одну за другой, высыпая турес в тёмную воду.  — Жрите, жрите! — приговаривал он. — Растите, чтобы ваши шкуры приносили мне доход! Голова его шла кругом, как у пьяного в драбадан. Он опёрся на деревянные перила, но они вдруг выскользнули у него из-под локтей, качнулись вперёд и он плюхнулся вслед за ними в бассейн с саракомами. Сознание его вмиг протрезвело, понимая невероятную близость страшной смерти. Со сверхъестественной прытью он начал барахтаться, чтобы всплыть, затем ринулся к краям бассейна, с ужасаом ожидая, что острые зубы гавов сейчас вонзятся в его тело и начнут рвать на куски. Но, как ни странно, ничего этого не происходило, он сумел выбраться из бассейна, стуча зубами от перепуга. Мокрый и грязный от саракомьих экскрементов, плававших в воде, он направился к дому. Войдя в переднюю комнату, он поднял крик, созывая рабов и требуя, чтобы ему приготовили горячую ванну. Из-под ниши, за которой находилась лестница на второй этаж, словно тень, вынырнула Гера и уставилась на него, как на привидение. Рахом решил, что её удивил его вид.  — Я упал в бассейн с саракомами! — сообщил он, задыхаясь от раздражения. — Перила сломались, когда я опёрся о них!  — Да, видимо они расшатались и никто не проследил, чтобы их починили, — ответила Гера, стараясь прийти в себя. — С тех пор, как болезнь ослабила меня, в поместье стало меньше порядка.  — Я наведу здесь порядок! — рявкнул Рахом, сжимая кулаки.  — Но как ты выжил? — спросила Гера. — Эти твари даже не ранили тебя, кажется?  — Очевидно, только потому, что были сыты. У меня появилась прихоть сделать за рабов их работу, покормить гавов. Я сделал это, потом у меня закружилась голова, я опёрся на перила и упал в воду. Да, гавы вдоволь нажрались туреса, они были сыты и неповоротливы. Я успел выкарабкаться из бассейна. Да я бы и не свалился в него, если бы не опьянел. Одного не могу понять: как я мог так захмелеть от такого незначительного количества вина? Гера усмехнулась:  — Разве ты никогда не пробовал вина из страны Куци? Это особенное вино. На вкус оно кажется лёгким и слабым, но даже малая доза его даёт сильнейший хмель.  — Нет, я не слышал о таком вине, — ответил Рахом. Он долго не выбирался из купальни, то смывая с себя основную грязь под горячим душем, то отлёживаясь в ванной. И ванна не успокоила его после пережитого, наоборот, в нём закипала злоба, что из-за разгильдяйства рабов, не починивших шаткие перла, он едва не погиб нелепой смертью. Упасть по пьяни в бассейн с саракомами, быть съеденным ими, превратиться в их кал было бы просто комично после того, как его не сумели погубить долгие годы рискованных приключений в Урр-Шту. Выбравшись из купальной и облачившись в чистые одежды, он приказал позвать к нему раба, выполнявшего плотницкие работы в усадьбе. Он приготовил вугу. Это была палка с рукоятью и хлопушкой на конце, напоминавшая ту, что выбивали ковры. Такими вугами обычно наказывали домашних рабов их хозяева или надсмотрщики за рабами на плантациях. Когда перед ним предстал плотник — уже немолодой шаро, Рахом впился в него страшным взглядом своих глаз и принялся ругать за сломавшиеся перила. Тот пытался оправдывать, но Рахом заорал, что он лжёт. Рахомом овладело сильнейшее бешенство, он начал бить раба вугой и делал это до тех пор, пока черенок вуги не треснул, а раб не умер. Рахом продолжал пинать ногами уже мёртвое тело шаро, затем, утомившись и тяжело дыша опустился на пуфик.  — Кажется, негодяй сдох, — вслух проговорил он.  — И ты доволен? — услышал он за спиной голос Геры. — Закон Локады запрещает хозяевам убивать своих рабов. Нас могут лишить разрешения приобретать рабов на долгие годы.  — И заберут, тех, что уже есть, ибо таков закон? — насмешливо промолвил Рахом. — С таким-то связями, как у нас, для нас законов не существует. Ты шутишь?  — Шучу или нет, но этот шум нарушил мой покой.