— Генна сказала, что видела, как она взбиралась на купол, — сказала Рули. — Она рассказала об этом Настоятельнице Стекло, но та не захотела слушать.

— Не захотела слушать? — переспросила Нона.

— Это все из-за сестер. — Рули кивнула. — Они все боятся, что Шерзал заберет Зоул обратно. Вот что я слышала. Хотя почему их это волнует, я не знаю. Может быть, первосвященник рассердится? Как бы то ни было, Зоул берет частные уроки у Сестры Сковородка, вы знаете об этом? И у Отравительницы! — Она скрестила руки на груди. — Вот почему они ничего не хотят делать с Йишт. Они думают, что если они вышвырнут Йишт, то Зоул тоже уйдет. Так что Йишт может залезть на Собор Предка, сколько она хочет.

— Генна вечно выдумывает всякие истории. — Клера покачала головой. — Надеюсь, я закончу занятия в Сером Классе до того, как она выйдет из Красного. Но в одном она права: Йишт что-то замышляет. Она всегда лезет не в свое дело.

— Я думаю, она что-то ищет, — сказала Гесса.

— Ты думаешь, Йишт расскажет об этом настоятельнице? — спросила Рули. — То, что мы здесь? — Тайком убегать ночью из дормитория было не так уж и неслыханно, но уж точно не позволялось.

— Ну, если она это сделает, то это будет твоя вина, — сказала Клера. — Ты могла бы показать нам в бане, там много пара.

— Я не могу это делать в бане. Не знаю почему. Может быть, потому, что воздух постоянно движется.

— Здесь воздух тоже движется — или ты не заметила ветра?

— Только не там, внизу! — Рули указал на воду. — Ну, не сильно. Я не знаю... может быть...

— Может быть, ты просто нигде не можешь этого сделать, — сказала Клера.

— Сейчас узнаем, — сказала Ара. — Так что спорить не о чем.

Она была права. Фокус приближался, луна была почти над головой, тени от провала ускользали, прижимаясь к ближней стене. Под их ногами в воде плясал красный прямоугольник, вторая луна.

Тепло разлилось по плечам Ноны и превратилось в жар. Она прищурилась. Клера и Ара лежали на спине, закрыв глаза и раскинув руки, обнимая яркий свет.

Нона наблюдала, как вода начала испаряться, оказавшись между двумя горящими лунами. Через несколько минут весь провал наполнилась туманом, новая поверхность вздымалась под ее ногами и быстро поднималась. Она была рада, что сейчас не в своей рясе: на плато было жарче, чем в бане, пот бисеринками выступал у нее на руках, стекая по ребрам под тонкой тканью ночной рубашки.

Когда пар достигал края, он расправлялся, как горячее мокрое одеяло, а затем его подхватывал ветер, во время фокуса кружащий и спутанный. Ара и Клера сели.

— Давай, — сказала Клера.

— Я... пытаюсь. — Рули подняла руки, туман струился вокруг них, неуклонно поднимаясь из пустоты провала и разрываясь вокруг послушниц, после чего его уносил ветер. Бледный лоб Рули нахмурился и стал еще бледнее, пот стекал по ее лицу.

— Я ничего не вижу, — сказала Клера.

Нона тоже не видела, но что-то чувствовала — покалывание в кончиках пальцев, которое распространилось на ладони, зуд в глубине сознания. Ее желудок выбрал момент, чтобы свернуться клубком смертной боли, согнув ее пополам и почти бросив в провал.

— Там! — Ара показала пальцем. Прямо под ними туман сгустился в форме... чего-то.

— Человек, — выдохнула Нона сквозь стиснутые зубы.

Фигура приблизилась, нечто более плотное белое среди поднимающегося пара. Безликая, возможно мужская, возможно женская, она напомнила Ноне статую Предка в Соборе.

— Я... говорила... вам! — Рули усмехнулась с очевидным напряжением.

— А теперь сделай лошадь! — сказала Клера. — Нет! Сестру Колесо... Нет! Чайник и Яблоко. Целуются!

Фигура распалась на части, и Рули облегченно выдохнула.

— Здорово, Рули. — Ара наклонилась мимо Ноны и положила руку на плечо Рули. — Ты — прикосновение марджала, по меньшей мере, а может быть и пол-кровка!

— У тебя не будет проблем с плетением теней, — сказала Гесса позади них. — Ты точно станешь Серой Сестрой, если захочешь.

— Я хочу увидеть больше. — Клера легла на спину, прикрыв глаза рукой. Фокус приближался к пику, скоро свет сдвинется дальше. На кромках льда оттепель будет в самом разгаре, племена, живущие у озер, будут заняты сбором лунных даров, прежде чем те снова замерзнут. — А что еще ты можешь сделать?

— Только это. — Рули тоже легла спину. — И даже это вызывает у меня головную боль.

— Ты должна сказать настоятельнице, — сказала Гесса.

Рули фыркнула:

— Настоятельница заботится только о Пути. Весь монастырь заботится только о Пути. — Она пожала плечами. — Отравительница скоро узнает, если я сумею работать с тенью, и поможет мне. — Улыбка. — Чайник и Бента тоже. Мы, Серые, держимся вместе!

Они прокрались обратно в дормиторий в последних лучах лунного тепла, уже дрожа, когда ветер восстановил свой голос и окутал их влажными сорочками.

Ноне потребовалась целая вечность, чтобы уснуть, свернувшись вокруг своей тошноты. Раймел каким-то образом отравил ее, и она должна дать ему отпор.

На следующий день Нона обнаружила, что зевает на Пути. Она часто так делала, даже не имея такого оправдания, как потерянный сон. Безмятежность оказалась неуловимой, а путь — всегда недосягаемым. Сестра Сковородка сто раз говорила ей, что она слишком старается: «Безмятежность — это не то, что можно ухватить, взять, добыть силой воли. Это подарок, к которому ты должна быть открыта».

Но даже так, хотя Нона старалась не желать ее, безмятежность все же не желала протянуть руку, взять ее в свои объятия и мягко опустить на Путь.

Сестра Сковородка кашлем отвлекла внимание девушек от их размышлений. Она стояла перед огромным окованным железом сундуком, черным на фоне залитого солнцем витража.

— Есть линия, которая разделяет, и линия, которая соединяет, это одна и та же линия, и эта линия — Путь.

Нона находила заявления Сестры Сковородка все более и более разочаровывающими, особенно теперь, когда она знала, что у нее есть подлинная способность прикоснуться к Пути. В Красном Классе Нона позволяла философствованию старой монахини омыть ее, просто ожидая шанса сбежать на меч-путь, но теперь она чувствовала себя обязанной слушать, надеясь вопреки всему, что Сковородка действительно может сказать что-то полезное.

— Есть нить, которая проходит через все вещи, которая связывает каждую историю с каждой другой, нить, которая проходит через вены, костный мозг и память каждого существа.

Нона вздохнула. Все это было очень хорошо, Сестра Сковородка произносила красивые речи, но было бы гораздо полезнее, если бы она просто сказала им то, что им нужно знать. Если ты что-то понимаешь, ты должна быть в состоянии это объяснить; если ты этого не понимаешь, нечего этому учить. В любом случае, то, что старуха изливала на них свои стихи, нисколько не помогало.

Нона обнаружила, что ее голова кивает, и резко выпрямилась, моргая и стараясь держать глаза широко открытыми. Какой бы яд ни попал в нее от Таксиса, он действовал беспорядочно, симптомы появлялись и исчезали без всякого смысла или причины.

В отчаянии от своих неудач с безмятежностью, Нона несколько раз украдкой покидала монастырские постройки, чтобы попытаться вернуться на Путь тем единственным способом, которым она когда-либо туда добиралась.

Она ускользала от своих друзей и выходила на сужающийся отрог плато. Там, горбясь от ветра, она глядела на сады Истины и Коридор, сужающийся к востоку между ледяными стенами. Если она смотрела вниз, то видела монастырские виноградники, прижавшиеся к стенам плато и защищенные от непогоды.

Боль и гнев уже приводили ее на Путь. Она легко вызывала в себе гнев: Раймел Таксис все еще дышал, и этого было достаточно. Она хотела убить его во время ковки, и несколько дней спустя ее пальцы все еще зудели по ночам от желания его крови. Но она обнаружила, что ее клинки не могут сделать больше, чем поцарапать его. Может быть, человек рядом с ним сотворил какое-то колдовство? Или дьяволы, разделяющие его кожу, защитили от нее своего хозяина?