— Нет, я могу идти. — Нона спустила ноги с кровати и встала прежде, чем сестра Роза успела настоять, чтобы ее подняли, как ребенка. Ее плечо болело сильнее, чем она думала, но она стиснула зубы и с большой осторожностью пошла к двери.

Снаружи у нее от холода перехватило дыхание: налетел лед-ветер, сдувая покров южного, и три дня в тепле санатория сделали ее уязвимой перед ним.

— Отвратительная погода. — Арабелла поплотнее закуталась в свою рясу, но не торопилась: Нона заметила сдержанность в ее походке и попыталась идти быстрее, плечо при каждом толчке наполнялось горячей влажной болью.

— А что такое «именование»? — Нона подумала, что это первые три слова, которые она сказала Арабелле. Казалось странным идти рядом с ней, как будто все было нормально, как будто Арабелла никогда не пыталась ударить ее ножом в постели, как будто они не были врагами с самого начала. Но если это фальшивое пророчество вонзит в них свои зубы, Арабелле Йотсис придется играть роль Избранной, а Ноне — ее неохотного Щита.

— Именование? Как ты думаешь, Сестру Чайник назвала «Чайник» ее мать? — Арабелла искоса посмотрела на нее и весело улыбнулась.

— Но... но у старших послушниц все еще есть свои имена! Сулери учится в Святом Классе, а она все еще Сулери... — Нона нахмурилась, гадая, не является ли «Сулери» предметом, вроде стекла или яблока, но только таким, которого крестьяне не знают.

— Да, но у всех у них есть свои святые имена. Они просто должны держать их в тайне, пока не примут обеты и не станут монахинями. Если зайдут так далеко. Каждая послушница должна выбрать свое имя перед Госпожой Путь, когда та призовет их. Она зовет большинство из них в течение первого года обучения.

Нона расслабилась. Она не хотела отказываться от своего имени.

— Тогда мы останемся Арабеллой и Ноной.

— Арой.

— Что?

— Арой. Все зовут меня Ара. Ты тоже должна.

Над ними возвышалась Башня Пути, темная на фоне утра, четыре открытых входа, обрамленных камнем.

— Я пойду в восточную дверь, — сказала Ара.

— Почему?

— Туда ведет меня Путь. — Ара помолчала, склонив голову набок и изучая девочку поменьше. — Попробуй. Закрой глаза и посмотри. — Она рассмеялась. — Так говорит Сестра Сковородка.

Нона закрыла глаза. Она видела только то, что видела всегда, оранжевое и серое, остаточные образы пульсировали и исчезали, их последние следы формировались в идеи и предположения — края снов.

— Ты видишь его? — Ара, почти у самого ее уха.

— Нет.

— Смотри внимательнее. — Рука коснулась плеча Ноны, и в этот момент то, что она видела, превратилось в острый блеск и жаркую тьму, одно прорезало другое, как трещина — хотя она не могла сказать, кто из них кого, – оба пролетели через ее голову и раскололись, с силой ударившись о затылок.

— ...она!

Нона открыла глаза, прищуренные на фоне яркого серого неба.

— Нона? — Темная фигура нависла над ней.

— Куда? — Нона почувствовала, как кто-то взял ее за руку и приподнял.

— Мне очень жаль! — сказала Ара извиняющимся голосом, словно несчастная принцесса. — Я совсем забыла о твоем плече!

Нона вскочила на ноги, рыча от боли, готовая к бою. Девочка подняла ее за больную руку, и рана пульсировала так, словно стрела вернулась в нее и раскалилась докрасна.

— Ты не... — Нона оборвала себя на полуслове. Она не видела ни насмешки в глазах Ары, ни намека на улыбку, только беспокойство... Ара не положила руку на раненое плечо. Она не могла видеть повязки под рясой Ноны: она просто предположила, что Ноне нехорошо, потому что та упала, и использовала другую руку, чтобы помочь ей подняться, раненую руку.

Нона отряхнулась.

— Я воспользуюсь той же дверью, что и ты.

Вместе они преодолели оставшееся расстояние и вошли через восточную дверь в комнату с портретами у основания Башни Пути. На картине, висевшей прямо напротив восточной двери, было изображено женское лицо, наполовину черное, наполовину белое; в черной половине был белый глаз, в белой — черный. Между двумя половинами тянулась серая полоска, но, подойдя поближе, Нона увидела, что граница между половинами не прямая, как ей показалось вначале, а бесконечно извилистая, черное переходило в белое, белое — в черное.

— Она великолепна, не правда ли? — Ара подошла и встала рядом с Ноной. — Это Сестра Облако. Она была два-кровка. Полн-кровка хунска и полн-кровка марджал.

— Это звучит... довольно полно! — Нона улыбнулась.

— Это просто означает, что она обладала полными талантами обоих племен. — Ара пожала плечами. — Сестра Сковородка говорит, что в каждом поколении рождается по одному такому ребенку.

— А у этого поколения есть ты? — Нона посмотрела на Ару еще пристальнее, чем прежде. Насколько глубоко идет эта уверенность? Не живет ли страх где-то там, под лицом, которое приучила ее носить жизнь аристократа?

— Нам надо подняться наверх.

Ара позволила Ноне задавать темп на ступеньках, следуя за ней. Медленно поднимаясь по восходящей спирали, Нона пыталась вспомнить обиды, которые таила на девочку, идущую позади нее. Преступления Ары, по-видимому, сводились к тому, чтобы быть красивой, родиться богатой и быть Избранной. Все остальное, осознала Нона, было чем-то, подаренным ей Клерой, или предположениями. Она решила, что остальные наполовину услышанные шутки были на ее счет, что смех, который затихал, когда она входила в комнату, был адресован ей.

— Готова? — спросила Ара, нервно улыбаясь.

Нона обнаружила, что остановилась прямо под классной комнатой. В этот момент она также обнаружила, что ее внезапно озарило — Арабеллу Йотсис очень легко полюбить.

— Готова, — сказала Нона, и они вместе поднялись наверх.

Сестра Сковородка ждала их, сидя без всяких формальностей на ученическом стуле, и жестом велела им пододвинуть свои стулья. Она выглядела невероятно старой, как те трупы, которые люди находят в ледяных туннелях, почерневшая кожа на костях свернулась в себя, как цветы под лед-ветром.

— Снаружи дует ветер! — Когда Сестра Сковородка улыбалась, даже в этой улыбке было что-то от черепа. — Сегодня вечером Коридор сузится.

— И Луна расчистит путь, — сказала Ара, давая подходящий ответ.

— И Луна расчистит путь. — Сестра Сковородка кивнула. — А вы знаете, что Луна падает?

Нона взглянула на Ару:

— Нет…

Снова ухмыляющийся череп.

— Не волнуйтесь. Она падала всю вашу жизнь, и мою тоже. — Сестра Сковородка подняла руку, кожистую, но темнее любой кожи, и сложила пальцы чашечкой, словно хотела поймать лунным свет, освещавший мир. — Она падает с тех пор, как ее туда поставили. Свет давит на нее, как и солнечный ветер. И когда она приблизится, она начнет царапать самые края нашего воздуха, касаясь самых высоких ветров Абета. Тогда... тогда все будет быстро. — Сестра Сковородка опустила руку на колено.

— Мы можем что-нибудь сделать? — спросила Ара, глядя на руку, лежащую на колене сестры Кастрюли.

— Нет. По крайней мере, ничего хорошего. — Старая монахиня пожала плечами. — Итак... я позвала вас сюда, чтобы услышать, как вас зовут.

— Я выбрала, — сказала Ара. Она посмотрела на Нону. — Разве мы не должны... сделать это наедине?

Сестра Сковородка повернула голову в одну сторону, потом в другую.

— Здесь никого нет, кроме нас.

— Но... — Ара нахмурилась. — Но мы не должны никому называть свои имена. Это секрет, пока мы не принесем обеты...

— У Избранной и Щита нет секретов друг от друга.

Нона не открывала рта. Ей было все равно, кто знает ее имя, хотя она и не сказала бы его. Настоятельница хотела знать, может ли она хранить тайну, и она могла.

— Я не Избранная, — сказала Ара. — Я бы знала, если бы это было так. Кроме того, я не могу сделать то, что может марджал.

— Это не имеет значения, так или иначе, — сказала Сестра Сковородка. – Пророчество навлекло на тебя опасность, и сейчас тебя спасает монастырь, а не стены, не сестры, красные, серые или какие-то другие. Та женщина в большом доме. У Стекло длинные руки, и очень ловкие. Было время, когда я могла проделать дыру в скале, на которой мы живем, настолько большую, что она могла бы проглотить всю эту башню целиком. Но даже тогда я не была и наполовину так смертоносна, как эта женщина. Даже наполовину. — Она наклонила голову, словно прислушиваясь к далекой музыке. — Пророчество подвергло вас опасности, потому что люди наполовину верят в него. Заставьте их поверить в него полностью, и оно начнет заботиться о вас. О вас обоих.