Нона подождала минуту, потом другую и пошла дальше, мокрая от дождя, как будто только что выплыла из бани. Открыв дверь в Красный дормиторий, она увидела, что класс болтает в разных группах вокруг кроватей, несколько девочек начали раздеваться, но никто особенно не спешил. Голос Арабеллы разнесся по всей толпе, хотя она была скрыта тремя или четырьмя послушницами вокруг нее:

— ...могли бы сказать такое Сестре Колесо!

— И нас бы побрили, как тогда, когда она взяла твой пояс, Ара!

Нона заметила, что Джула была одной из тех, кто вращался в кругу Арабеллы. Было больно видеть ее там, но то, что она сказала, было правдой. А внимание знатной особы, почти принцессы, должно быть, очень льстит дочери писца. Опустив голову, Нона подошла к кровати.

— Слышала, что тебя разыскивает закон. — Клера, лежавшая поверх одеял, отложила свой классный свиток при приближении Ноны. — Ненавижу судей. — Она поставила на грифельную доску рядом с собой пенни и тот крутился, разбрызгивая свет лампы.

Нона слабо улыбнулась и повернулась к кровати. Клера хлопнула по своей.

— Ты выглядишь наполовину утонувшей. Вытрись. — Она бросила Ноне грубое серое полотенце. — Что ты сделала, Нона? Они пришли арестовать тебя за то, что ты надерзила настоятельнице? Или за то, что ты поклоняешься туннелям? — Она усмехнулась, откинула волосы и снова хлопнула по кровати. — Ну же, расскажи все Клере.

Нона стянула с себя мокрую рясу, вытерла лицо, пригладила волосы и, несмотря на свое настроение, села там, куда указала Клера.

Клера наклонилась поближе.

— Судья? Проклятый судья проехал всю дорогу вверх, чтобы забрать тебя? Какого черта ты сделала, Нона? — Она взяла Нону за руку. — И почему ты все еще здесь? Я не хочу, чтобы они забрали тебя!

Нона вздохнула. Рано или поздно весь монастырь узнает о Раймеле Таксисе. Она была удивлена, что эта история еще не распространилась среди послушниц. Рано или поздно. Она предпочла бы, чтобы это было поздно, хотя...

— Ты — моя подруга? — спросила она.

— Да. — Хватка на ее руке усилилась.

— Я соврала. — Нона подняла голову. Рули сидела на соседней кровати, ночной колпак был на месте, одна бледная прядь волос выбилась. — Меня не забрали из деревни налетчики...

Клера и Рули придвинулись ближе, ничего не говоря, и Нона начала свой рассказ заново.

— ОДНАЖДЫ В МОЮ деревню пришел жонглер. Он был моим первым другом... — Нона опять начала с начала: — За всю мою жизнь у меня был только один друг. В маленькой деревне трудно жить чужим. Спрятаться негде, тебя везде знают. Раньше я думала, что со мной что-то не так, и поэтому другие дети меня прогоняют. Что-то большее, чем темная кожа... Я никогда не понимала людей — действительно не понимала — и не умела быть с ними непринужденной и заставить их быть непринужденными со мной. Иногда мне кажется, что я играю какую-то роль, как те ряженые, которые разъезжают по дорогам, только я плохо знаю слова и не знаю, как мне себя вести.

У меня был один друг. Я не знаю, был ли он настоящим другом, но он сказал, что был, и никто не говорил мне этого раньше, так что это было что-то особенное.

— Жонглер? Сколько ему было лет? — спросила Клера, наклоняясь к Рули. Теперь Джула сидела рядом, наблюдая за происходящим с непроницаемым выражением лица.

— Двадцать два, — ответила Нона, вспомнив лицо Амондо, свет и тень в сиянии луны.

— Двадцать два! — Клера ахнула и переглянулась с Рули. — Взрослый мужчина.

— Как его звали? — Джула с соседней кровати.

— Амондо. Он пробыл у нас всего три дня. Он сказал, что должен продолжать путешествовать, чтобы найти новых людей, которые заплатят за то, чтобы посмотреть его представление. Но в то утро, когда моя мать обнаружила, что он ушел, она очень рассердилась. Я никогда не видела ее такой, по крайней мере, не такой плохой — она швыряла корзины и проклинала его. Потом она увидела, что я стою в углу, стараясь не попадаться ей на глаза, и сказала, что это моя вина, все это моя вина, что я прогнала Амондо и теперь она меня ненавидит.

— Он прикасался к тебе? — спросила Клера.

— Да. — Нона нахмурилась. Это показалось глупым вопросом.

Рули резко втянула в себя воздух.

— Я имею в виду... в плохом смысле? — спросила Клера.

— Он не бил меня... — Нона нахмурилась еще сильнее. — Он показал мне, как жонглировать. — Она поджала губы и пожала плечами. — А когда он ушел, я пошла за ним. Сказала себе, что заставлю его вернуться, чтобы мама не сердилась на меня так сильно. Она была сердита большую часть времени, как будто что-то было совсем не так. Я не помню, чтобы она смеялась. Когда-либо. Но я подумала, что, если Амондо вернется, все изменится и мы будем счастливы. Я сказала себе, что заставлю его вернуться — но, на самом деле, часть меня надеялась, что он попросит меня пойти с ним, а другая часть знала, что я скажу «да».

Отец рассказывал мне разные истории, и они отличались от тех, которые Серый Стивен рассказывал в деревне ночью вокруг костра. Они были другими, потому что я знала, что он был в тех местах, которые описывал, и эти истории заставили меня захотеть пойти туда же. Рассказы папочки заставили меня почувствовать, что мир простирается гораздо дальше, чем я могу видеть, и что Коридор — дорога, которая может привести меня куда угодно. Я могла бы добраться до моря Марн и плыть на рыбацкой лодке, выкапывать изумруды из земли в Текрасе, охотиться на белых зверей во льдах или исследовать туннели и искать Пропавших. Все, что захочу.

Старая Матушка Сибл видела, как Амондо уходил по тропе в Реллам. Она сказала ему, что лес — это место с привидениями, но он только рассмеялся и сказал, что везде есть свои привидения.

Нона, как и прежде, погрузилась в свою собственную историю, не слыша слов, которые произносила, а только видя события, разворачивающиеся перед ее мысленным взором.

Матушка Сибл крикнула мне вслед, чтобы я остановилась:

—Ты его не догонишь, пока он не доберется до леса.

Я продолжала бежать, обмотки на ногах промокли, покрылись грязью и хлопали, когда я перепрыгивала выбоины от колес.

—Ты его не догонишь... — голос старухи затерялся в отдалении.

Я и раньше бывала в Лесу Реллам. Я собирала хворост на опушке, искала ежей среди сухих листьев, вглядывалась в темные промежутки между стволами деревьев, высматривая волшебные огни, о которых говорили жители деревни. Ничего не увидела, ничего не нашла, кроме палок, а в хижине они сгорели так же, как и все остальные. Я и раньше бывала в Лесу Реллам — но не после захода солнца. И никогда не отваживалась войти внутрь.

И все же мы с Амондо стояли на одной дороге. Мы оба стояли под одними и теми же облаками, увешанными краями, освещенными солнцем, и темными сердцами, наполненными дождем, — дождь пойдет из темного сердца. Я догоню Амондо прежде, чем он начнется.

Амондо опередил меня более чем на час, и матушка Сибл оказалась права в своем предсказании. Я обнаружила, что задыхаюсь, ноги болят и потеют, а тропа превратилась в полосу вытоптанной зелени, вьющуюся между первыми деревьями, как будто она тоже слышала о репутации леса и пыталась задержаться.

Везде есть свои призраки, говорил Амондо, но в большинстве мест эти призраки, по крайней мере, прячутся по углам или прячутся под прямым углом к миру, ожидая своего часа. В Лесу Реллам можно было увидеть призраков, нарисованных на сумраке под пологом, их искаженные лица застыли на коре древних стволов. И еще было слышно, как они кричат в тишине, не совсем нарушая ее, но заставляя трепетать.

Мне было страшно. Больше всего я боялась больших, которые преследовали меня, или собаки Черного Уилла, которая в прошлом году забрала пальцы Дженны. Но, на самом деле, меня заставлял идти по тропе — вместе с заходящим солнцем и холодным ветром, говорящим в ветвях, — еще бо́льший страх, который жил со мной с тех пор, как я сумела облечь его в слова; страх, что я никогда не покину эту деревню, что я останусь и состарюсь, согнусь и буду брошена там в землю, что я потрачу все годы своей жизни, живя как чужая в этой деревне.