Добравшись в полном молчании до гостевой комнаты, Усольцев останавливается в дверном проёме, опираясь на косяк, и тяжело вздыхает.

– Если пройдёте дальше по коридору, то уткнётесь в дверь, ведущую в санузел. Ванная и туалет совмещены. Есть ещё один туалет в сторону кухни, но это всё покажу завтра. В шкафу есть чистое постельное бельё, полотенце и халат. Доброй ночи, Вероника.

– Доброй ночи, – отвечаю как-то растерянно, потому что так по-доброму со мной уже давненько не общались.

Когда Усольцев уходит, на глаза почему-то наворачиваются слёзы.

Я обманываю мужчину, который вроде как хочет помочь мне.

Правильно ли это?

Возможно, следовало сразу сказать ему причину моего нахождения в этом доме?

Нет…

Нельзя.

Пока я не уверена, что Соня моя.

Телефон вибрирует, я достаю его из кармана пиджака и смотрю на экран.

Шолохов.

Неужели?

Заволновался? Или просто хочет проверить, успела ли я оседлать Усольцева?

Противно от последней мысли.

Осмотревшись, я понимаю, что в комнате могут быть камеры, поэтому сбрасываю вызов и решаю ответить бывшему мужу в сообщении из ванной, ведь вряд ли кто-то догадается устанавливать камеры там. В конце концов, это аморально: наблюдать за обнажённым человеком или справляющим нужду.

Подхожу к шкафу, хватаю полотенце с халатом и иду в душ.

Несмело открыв дверь, оглядываю огромную комнату, отделанную светлой плиткой. У меня спальня такая в квартире. Мысленно хихикаю своим мыслям и смотрю на огромную ванну. И как такими пользоваться? В углу стоит простой душ, и я решаю, что именно им и воспользуюсь. Закрываю дверь, присаживаюсь на край ванны, прижав к себе полотенце. Халат я уже успела положить на огромную тумбу, сама не заметила как.

Достаю телефон и гляжу на кучу пропущенных.

Шолохов никогда не умел ждать.

Чересчур импульсивный человек.

Он успел прислать несколько сообщений, и я без особого интереса пробегаюсь по ним взглядом.

Шолохов: «Где ты?».

Шолохов: «Он взял тебя в плен?».

Шолохов: «Если не ответишь, Ника, я буду вынужден приехать к Усольцеву!!!».

Приехать?

Зачем ему нужно это?

С такой лёгкостью отказался от меня, когда я нуждалась в его поддержке. Предложил мне лечь под его конкурента, если девочка окажется не нашей дочерью. Что он делает теперь? Пытается показать, что одумался? Активно пишет, словно на самом деле переживает, но я не верю, что у этого человека остались хоть какие-то тёплые чувства ко мне.

Вижу, что собеседник печатает новое сообщение, и набираю ему ответ.

Я: «Со мной всё относительно нормально. Я остаюсь в доме Усольцева до завтра».

Даже не знаю, что ещё можно написать. Мне хотелось накричать на Шолохова, высказать ему всё, что кипело на душе, когда узнала, что он меня «кинул»… В который раз. Он мог рассказать мне всё об этих проклятых рекомендациях и правилах. Или о «правилах» он ничего не знал, и Усольцев придумал их «на ходу»? От последней мысли почему-то становится неприятно. Я становлюсь участницей двойной игры, правила которой мне совсем неизвестны. Мы с Усольцевым врём друг другу, ходим по острому лезвию.

Шолохов: «Что значит – ты останешься у него в доме?».

Почему бывшего так волнует этот вопрос?

Сердце щемит.

Кто-то дёргает ручку в ванную, и я вздрагиваю. Телефон скользит, но я успеваю поймать его. Включаю воду, чтобы создать видимость, что здесь «занято», если закрытая дверь и включенный свет не убедили кого-то.

Почему Шолохов вдруг решил включить режим заботливого мужчины?

Шолохов: «Ника, ты же не думала всерьёз ложиться в его постель?».

Усмешка срывается с губ с горьким всхлипом. А что я должна была подумать, когда мне прямым текстом заявили, что именно делать? Шолохов шутил? Нет. В тот момент он выглядел чересчур серьёзным. Он даже сказал, что сообщит, какие именно документы я должна добыть для него. А теперь передумал? Забавно.

Шолохов: «Давай я приеду за тобой?».

Так и хочется спросить, в своём ли уме бывший.

Что изменилось за эти несколько часов? В документах отпала необходимость? Или совесть проснулась? А может, просто неприятно, что его бывшая жена окажется в постели ненавистного конкурента? Ударит по эго?

Я: «Всё в порядке. Меня не пытают и не взяли в плен. Это «условие», о котором ты забыл мне сообщить. Вся прислуга живёт в доме Усольцева и не покидает его без надобности».

Отвечаю и решаю, что пора принять душ, а уж потом отвечу Шолохову, если он ещё что-то успеет написать.

Телефон снова мелькает – входящий вызов.

Господи!

Какой же идиот!

Сбрасываю, убираю телефон на халат, раздеваюсь и вхожу в душевую кабину. Струи тёплой воды обволакивают тело приятным коконом, и я жмурюсь от наслаждения. Расслабляюсь – хоть что-то хорошее за сегодняшний день, если не считать мимолётную встречу с дочерью.

Закончив с водными процедурами, я утопаю в бархатистом белоснежном халате, явно большом мне по размеру, но слишком уютном. Смотрю на экран телефона. Сообщений уже несколько. Сегодня Шолохов шокирует меня своим поведением, и я не знаю, хорошо это или плохо.

Шолохов: «Что за условие такое? Мне ничего об этом не говорили!».

Шолохов: «Заканчивай с этим маскарадом и уезжай».

Шолохов: «Я не шучу!».

Шолохов: «Ты даже не представляешь, насколько опасный человек находится рядом с тобой».

«Уж явно не опаснее тебя», – думаю я и покачиваю головой.

На мгновение меня пугает мысль, что жена Усольцева могла не просто так сбежать от мужа. Вдруг он на самом деле тиран и деспот, которому нравится издеваться над людьми?

Дверную ручку кто-то снова настойчиво дёргает, а свет начинает мерцать, совсем как в фильмах ужаса.

Усольцев?

Решил изнасиловать меня, а потом убить?

Трясущейся рукой открываю замок, толкаю дверь и вижу перед собой…

Хруст костяшек от удара кулаком о стену, ломит болезненным спазмом, и я стискиваю зубы, шипя под нос ругательства. Впрочем, физическая боль совсем ничего не значит, когда на душе скребутся кошки. Сам загнал себя в ситуацию, из которой теперь не выбраться. И так всегда.

Ника практически ничего не объяснила мне, и я не понимаю, откуда взялись глупые «правила». Никто не уведомил меня о том, что она останется в доме Усольцева. Я планировал встретиться с ней и обсудить дальнейшие действия, а теперь мне обеспечена бессонная ночь. Я не смогу спать, не зная, что с ней происходит. Да, восемь месяцев я не интересовался жизнью бывшей жены, а теперь, когда снова столкнулся с ней, она прошлась ядом по венам, напомнила о себе, и я не знаю, как вытравить её.

Рухнув в кресло, откидываюсь на спинку и набираю номер человека, который подготавливал рекомендации для Ники. Он должен был знать правду об этих негласных правилах, и если промолчал… Я лишу его возможности говорить до конца дней.

– Семён, какого дьявола Нику оставили в доме Усольцева? Что за правила, о которых ты забыл предупредить меня? – спрашиваю, повысив голос, как только он отвечает.

– П-правила? Я ничего не слышал о таких правилах. Об-бычно Виктор Дм-митриевич всех отпускал. Я н-ничего не знаю.

Если бы этот перепуганный кролик стоял передо мной, то я схватил бы его за уши и оторвал их ему. Что происходит? И самое главное, почему я схожу с ума от мысли, что кто-то может навредить моей бывшей жене? Уж больнее, чем я, вряд ли кто-то сделает ей. И это далеко не повод для гордости.

– В-возмож-жно он заподоз-зрил что-то, – продолжает заикаться Семён.

Возможно.

Усольцев совсем не дурак. Он мог выяснить, что мы с Никой были женаты. Главное, чтобы не узнал, что эта девчонка до сих пор остаётся моей слабостью, и что, ложась в постель с другими, я представляю её одну. Вот только пока не нашёл даже жалкое подобие того, что у меня когда-то было.