По крайне мере, из ее тюрьмы открывался отличный вид.

Ей следовало бы принять ванну, смыть с себя кровь и пот, но Алесса подтянула одеяло до подбородка и предпочла свернуться на кресле калачиком. Было слишком жарко, но материал скользил по ее обнаженным рукам и шее, пробуждая ее нервные окончания после долгого дня забытья. Это не человеческие прикосновения, но хоть какие-то. Всяко лучше, чем неизменное трение ткани, ежедневно обволакивающей ее кожу с ног до головы.

Алесса все свое детство забывала домашние задания, сжигала буханки хлеба и не могла вовремя опустошить мусорную корзину, однако заставила наконец свою мать гордиться, когда стала Финестрой и прекратила звать ее «мама». Но, даже отмеченная богами, она умудрилась всех разочаровать. Разумеется, она никогда не опускала рук и всегда стремилась угодить. Алесса собиралась выполнить все дела по дому, запомнить список покупок или уследить за хлебом, а теперь намеревалась контролировать дарованную богами силу. Просто с некоторых пор последствиями ее неудач стали не поездки на рынок за недостающими продуктами, а смерти Фонте и запекшаяся на ее коже кровь.

Папа всегда говорил, что наутро любое препятствие перестает казаться непреодолимым, однако, чтобы избавиться от ее нынешней проблемы, потребуется невообразимо яркий рассвет.

Алесса, прикрыв глаза, начала теребить внутреннюю поверхность одеяла, выдергивать катышки и оглаживать кончиками пальцев простроченные швы.

«Ты не одинока. Ты живая. Избранная».

«Ты одинока. Ты умрешь. Возможно, Богиня ошиблась».

На нее накатила безысходность. Она не могла позволить себе застрять в бесконечном водовороте тревог, и единственный способ выбраться из него – найти ответы.

Алесса села прямо и позволила одеялу соскользнуть на пол.

Если никто в Цитадели не сообщит ей, что происходит, она найдет того, кто расскажет обо всем.

С тех пор как Алесса покинула отчий дом, у нее не выдалось ни единого шанса взбунтоваться, но она решила наверстать упущенное. Сунула под мышку легкий плащ, в одну руку схватила сапоги, в другую – грубые зарисовки тоннелей, размокшие от пота, и прокралась мимо кухонь, где Лоренцо пытался флиртовать с не сильно впечатленными кухарками.

Замерев у банкетного зала, она прислушалась то к нарастающим, то к затихающим разговорам. Да, узницей в полном смысле этого слова она не была и могла свободно перемещаться по всей Цитадели, однако стоит Ренате увидеть ее виноватое выражение лица, и плану придет конец. Стук серебра по керамической посуде подал знак двигаться, и она, затаив дыхание, преодолела очередное препятствие на цыпочках.

– И с чего… – донесся до Алессы голос Ренаты. – …нам завтра начинать?

Алесса прислонилась к стене, дождавшись, пока коленки не перестанут дрожать, и продолжила свой путь. Прошмыгнула под аркой на заднем дворе и сбежала вниз по винтовой лестнице, соединявшей Цитадель с крепостью, что находилась под ней. Узкая и слабо освещенная древняя каменная лестница, столетиями истаптываемая бесчисленным количеством пар ног, имела небольшие углубления по центру.

Цитадель сама по себе приводила в трепет, но не шла ни в какое сравнение с крепостью. Лабиринт из тоннелей и пещер был высечен под землей еще первыми поселенцами, которые расширили естественные вулканические тоннели, превратив остров в форт.

Финестра по своей природе не обладала духом исследователя. При других обстоятельствах Алесса спустилась бы в крепость, только чтобы вместе с Томо и Ренатой посетить храм. Однако главный ключ, прежде ей не пригождавшийся, легко скользнул в замочную скважину.

Хотя ее потряхивало скорее от нервов, нежели от холода, она все-таки накинула плащ и вышла за первые ворота, пересекая линию, отмечавшую границу Цитадели.

Снаружи в теплом, плотном воздухе витали сладкие ароматы благоухающих роз, что доносились из садов Цитадели, однако Алесса отвернулась от высоких стен и направилась в сторону скромных запахов дома. Солнце пряталось за тихими аллеями и магазинчиками, запирающимися на ночь.

Каждую террасу переполняли настолько отчетливые звуки и насыщенные ароматы, что ей не составило бы труда передвигаться по городу с закрытыми глазами. В этом квартале примостились лавки с перцем и тмином, умелец ловкими пальцами перебирал струны гитары, создавая музыкальную атмосферу, а стук каблуков задавал темп. В следующем – в горячем масле шипели дамплинги с чесноком и зеленым луком, а нежный голос, должно быть, принадлежащий матери, напевал колыбельную, которая звучала как весенний дождь, нежно чеканивший по крыше.

Почти у каждого дома росло лимонное дерево, часто одиноко торчащее на крошечном островке почвы, охваченном камнями, а его сухие, нависавшие над порогами ветви пачкали практически первозданные подоконники липкими каплями высохшего сока. Ходили слухи, что таким образом люди защищались от демонов Кролло, названных скарабео из-за сходства с рогатыми жуками, – вот только если бы это помогало, Саверио не требовалась бы Финестра.

Алесса заставляла себя идти дальше, притвориться, будто это дом незнакомцев, но ноги ее не слушались, вынуждая остановиться у окна с голубыми ставнями.

На маленькой кухоньке мама возилась с кастрюлей на плите. Женщина потянулась за солью и, обхватив солонку, на мгновение застыла, словно забыла, что собиралась сделать. Небольшой столик посередине был накрыт на двоих. Может, Адрик отказывался есть с ними. Может, без нее семейным ужинам чего-то недоставало.

Размечталась. Наверняка брат просто работал допоздна.

Душистый запах блюда намекал на долгое томление, и она почуяла нотки печеного ягненка и красного вина. На нее тут же накатили воспоминания. О шумных застольях и историях, которые пересказывались так часто, что теряли всякий смысл и становились поэзией, о том, как дети засыпали на коленях заботливых взрослых…

Алесса потерла глаза и двинулась дальше.

Вероятно, не быть ей больше обычной девчонкой, к ужину нарезающей розмарин, но они должны выжить.

Чем ниже она спускалась, тем у́же становились переулки, пока здания вовсе не срослись в цельную каменную глыбу, а присутствие острова угадывалось только благодаря полевым цветам, пробивающимся сквозь трещины в булыжниках, и виноградным лозам, расползавшимся по стенам.

Проходя мимо стражников, охраняющих городские ворота, Алесса накинула на голову капюшон, но на нее никто не обратил внимания. Им приказали следить за поступающими угрозами, а не за девчонками, которые сбегали в доки, где местные засиживались допоздна и нарывались на неприятности.

В Саверио преступников клеймили за их преступления, а тех, кто совершал нечто непростительное, изгоняли на континент, где они без защиты Священного Дуэта и его армии погибали во время следующего Диворандо. Остальным же приходилось носить метку позора, однако, когда жители Саверио бросятся баррикадироваться в крепости, меченые будут вынуждены защищать сами себя. И после объявления комендантского часа людям с меткой запрещалось находиться в стенах города без официального разрешения Цитадели.

Грязные дороги доков пустовали, и тишину нарушали лишь звуки ночи: стрекот незаметных крошечных созданий и шуршание маленьких крыльев, бьющихся о траву.

Вскоре Алесса очутилась на более широкой дороге, наводненной горожанами и торговыми палатками, а жужжание насекомых сменилось скрипом судов. Если город по ощущениям мог сравниться с обедом из четырех блюд, то доки напоминали скорее сытное рагу. Гул многообразных языков опьянял, а в толпе врезающихся друг в друга тел некая девушка в плаще казалась практически невидимой.

Саверио – самый крупный остров-убежище из четырех исконных – еще до Диворандо притягивал наибольшее количество людей из близлежащих регионов, но и спустя почти тысячелетие с первой осады Кролло, чуть ли не стершей континенты в пыль, жители Саверио хвастались тем, что их отчизна являла собой мир в миниатюре. Пускай это звучало как преувеличение, но тех, кто мог бы оспорить данное утверждение, больше не осталось.