– Что ты забыла здесь? – спросил я на латыни.

– Выживаю, – пожала плечами Эстрид.

– Зачем твои трупы напали на меня? – спросил я.

– Ты хотел сказать мертвецы? – не совсем поняла меня Эстрид.

Видимо, она не очень хорошо владеет латынью, поэтому ей незнакомо слово «cadaver», но знакомо слово «mortuum». Впрочем, кадавр – это больше слово моей профессиональной тусовки и вообще считается устаревшим, поэтому я посчитал, что оно в ходу у людей предыдущих эпох.

– Да, я так и хотел сказать, – подтвердил я. – Но ты не ответила на вопрос.

– Это опасные места, – вздохнула Эстрид. – Откуда у тебя такое качественное умертвие?

– Здесь вопросы задаю я! – воскликнул я. – Будешь уклоняться от ответов – я прикажу своему качественному умертвию прибить тебя.

– Хорошо, – кивнула Эстрид. – Твоя власть.

– Ага, горе побеждённым, – хмыкнул я.

Всю свою жизнь хотел ввернуть красивую фразу «Vae victis» поудачнее да всё случая не подворачивалось. Фраза-то хорошая, с историей.

Первым произнёсшим эту эпическую фразу считают галла Бренна, который, при подсчёте выкупа за осаждённый Рим, поместил свой меч на весы и выдал быстро ставшую крылатой фразу. Второй раз, но уже без легенд и мифов, а на основе исторических фактов, фразу громко произнёс генерал Наполеон Бонапарт. Он победил армию Папской области, после чего, от имени Революционной Франции, заключил с Папской областью мирный договор. Папский аббат возмутился несправедливостью договора, на что Наполеон ответил: «Горе побеждённым!» И тут даже была ироничная аллюзия на событие давно минувшей эпохи. Наполеон – в каком-то смысле галл, так как выступал от лица Франции, а паписты – это в каком-то смысле римляне. На самом деле это всё херня собачья, так как римлян и галлов к тому моменту уже полторы тысячи лет как не существовало, но аллюзия всё равно получилась хорошей.

– Зачем твои трупы напали на меня? – повторил я вопрос.

– Здесь либо ты, либо тебя, – ответила Эстрид. – Победи мои мертвецы, вопросы бы сейчас задавала я.

А, понятно. Волчьи законы, как и везде.

– Зачем ты выдернула меня в этот мир? – спросил я.

– Эксперименты, – честно ответила некромантка.

Ну, это я знал ещё от Савола. Не очень подробно, но он рассказал мне, что она хочет провести некий ритуал, целью которого является обретение невиданного доселе могущества. Только вот уже напрасно убита куча людей, а она всё ещё там, где начинала. Хотя Савол как-то обмолвился, что, теоретически, у неё уже давно всё получилось, но нужно некое триггерное событие. Не знаю…

– И сколько ещё людей ты убила с момента моего похищения? – спросил я.

– Четверых, – ответила она.

Вот сука…

– Уже за одно это тебя стоило убить… – вздохнул я. – Но ты мне пока что можешь пригодиться.

– Если в конце последует смерть, то я не буду тебе помогать, – начала выдвигать условия Эстрид.

– Ты думаешь, что после всего, что я пережил в этом поганом мире, я не смогу запытать тебя до потери разума? – недоуменно уставился я на неё. – Ты серьёзно так думаешь? И ещё ты думаешь, что я, теперь уже точно бывший студент шестого курса медицинского университета, не знаю, как лучше всего это устроить? Может, ты ещё думаешь, что у меня нет с собой подходящих инструментов?

– Я так не думаю, – ответила Эстрид. – Но неужели тебе будет легче от того, что ты запытаешь меня, но не услышишь ни единого слова?

– Ты прикалываешься? – криво усмехнулся я. – Поверь мне, я услышу не только слова, но и дохрена чего ещё! А потом подниму из твоего поганого тела что-то вроде Волобуева, а может и чего получше! Впрочем, эксперимент – критерий истины! Гена, хватай эту подлую суку! Только не порежь ненароком, она нужна мне целой!

Волобуев молнией бросился к начавшей вставать с колен некромантке и схватил за правую руку, приставив меч к её шее.

– Дёрнется – проткни ей печень, – сказал я Гене на латыни.

У нас, по всей видимости, внеязыковая связь. Он прекрасно понимает меня, несмотря на язык, на котором я даю команды.

Я прошёл внутрь ратуши. А внутри-то всё прилично. Пыли нет, красиво всё: белокаменные полы с ни на что ранее виденное не похожим орнаментом в виде фрактальных фигур. Стены в лепнине под природный камень, чернокаменные лавки у стен, большие окна с целыми стёклами, красиво и кучеряво. Но больше всего меня поразило главное украшение в холле: высеченная из белого мрамора статуя мускулистой женщины в прозрачной ткани на голое тело, ещё и с длинным мечом в руках. Я знаю, что такое было по плечу мастерам моего родного мира, но, тем не менее, примерно пятиметровая статуя физически крепкой женщины – это сильно. Груди примерно четвёртого размера, рельефные мышцы, которые полностью передают усилия, якобы прикладываемые мраморной статуей для удержания не самого лёгкого меча. Анатомическая точность статуи потрясала. Даже сокращение локтевого разгибателя запястья, возникающее при именно таком удержании предмета в руке, передано максимально точно. Гениальная работа.

А сама изображённая женщина являла собой влажную мечту Адольфа Алоизыча, так как точно была арийкой: глаза её буквально из белого хрусталя и голубого бриллианта, черты лица нордические, а волосы… ну, тут хрен его знает, возможно, что и белокурые. Сейчас-то они белые, ибо мрамор. Красиво и эпично. Полупрозрачная ткань будто бы ниспадает вниз, обнажая мощные груди и стыдливо прикрывая паховую область. Видимо, скульптор постеснялся изображать самые деликатные подробности. Эх…

– Нравится? – спросила Эстрид.

Я обернулся к ней. Её завёл внутрь Гена, всё так же продолжающий держать меч у её горла.

– Да, великолепная работа, – кивнул я.

– Это не работа, – ответила некромантка. – Слышала историю, что таких статуй полно по всему свету и, скорее всего, их изготовили петрификацией[21] исчезнувших великанов…

– Ой, ну не пиздите, пожалуйста! – отмахнулся я. – Это точно работа скульптора. Вон, у основания есть едва заметные следы работы долотом, тщательно зашлифованные, но заметные намётанному глазу. Ты просто необразованная, поэтому даже не можешь себе представить, на что способен заинтересованный мужик с молотком и долотом. Впрочем, скоро узнаешь…

Я продолжил осмотр помещения. Тут должно быть ещё много чего интересного, но взгляд невольно возвращался к статуе. Блин, очень жаль, что телефон разряжен. Такую штуку не грех запечатлеть для потомков и размножить на миллионы копий…

Помещение для временного содержания Эстрид нашёл быстро: подходящим показался сортир, к сожалению, нерабочий. Воды там нет очень давно, ничего не работает. А жаль. Я сейчас и в раковине с удовольствием помоюсь.

Если абстрагироваться от отсутствия каких-либо функционирующих удобств, то выходит, что место-то отличное! Я ещё не всё осмотрел, но мне тут нравится.

Мародёры досюда почему-то не добрались, что меня озадачивает. Надо прояснить этот момент у Эстрид в процессе допроса.

Закатив сани внутрь здания, я всё-таки натянул на себя душнилиевую кольчугу, чтобы вновь не попасть в неловкую ситуацию, а затем направился к Эстрид. Пора поговорить.

– Гена, выведи некромантку из сортира, – приказал я.

Кольчуга висела на мне, как седло на корове. Видимо, это счастье надо как-то подгонять под носителя. На самом деле, даже в таком виде кольчуга представляет собой существенное увеличение защищённости. Во-первых, её очень сложно прокусить, что предоставляет неплохую защиту от 90 % арсенала мертвецов. Конечно, тупые удары кольчуга не гасит практически никак, поэтому дубинки и разного рода шесты всё ещё очень опасны, но зато я точно не умру от загноения укусов и прочих неприятностей. Во-вторых, это только в кино можно полоснуть мечом по кольчуге и зарезать чувака без сюжетной брони насмерть. В реальной жизни возьмите сколько угодно острый меч и ударьте им по кольчуге – увидите удивительный результат. Результат будет таков, что меч будет уже не таким острым, как до удара, а кольчуга получит максимум несколько деформаций в месте удара. Но последнее возможно только при мощном ударе. Так что не зря человечество носило кольчугу вплоть до эпохи скорострельных винтовок. То, что я знаю про наше с вами человечество, говорит мне, что если бы эта хрень была совершенно зря, то о тысячелетиях использования можно было бы и не говорить.