На Усока вновь накатила волна кипящего раздражения, и он схватил эту записку, словно был готов ее задушить здесь и сейчас. А может быть и ее автора вместе с ней.

В записке не было ничего, кроме подписи:

«С любовью,

Вэй»

========== Окончательное признание ==========

Передвигаясь в толпе, сквозь толпу или, даже лучше сказать, вскользь толпы, Усок усиленно пытался прочистить свою голову от всей той тонны мусора, выброшенной в нее за последнее время. Будь у него такая возможность, он бы сейчас с удовольствием расстегнул молнию на затылке, вынул бы оттуда свой мозг и замочил его в тазике с каким-нибудь особо ядреным моющим средством.

Он ощущал каждой клеточкой своего тела, что внутри него поселился крот. Крот, который проедает его внутренности, и с каждым новым письмом и сюрпризом, этот крот становится все прожорливее, все настырнее.

Дома теперь было небезопасно. Конечно, Усок прекрасно понимал, что, хочет он того или нет, ему придется туда вернуться, но сейчас ноги сами несли его в то единственное место, где он сможет успокоиться. По его приблизительным подсчетам до кофейни было идти еще минут пятнадцать.

За это время ему нужно было сделать с собой хоть что-нибудь. Разложить информацию по полочкам, привести свое душевное неравновесие в равновесие, в общем, «что-нибудь». Вышагивая по вымощенным улочкам большого и все еще нового для себя города, Усок четко понимает, что у Вэя есть теперь ключи от его квартиры. Ведь, если он их у него выкрал, то явно для того, чтобы сделать дубликат.

И все же он не может до конца разобраться или же полностью осознать, каким образом этот факт должен повлиять на его дальнейшее поведение. Да, у него теперь есть ключи…

А что дальше?

Останавливаясь на светофоре и стеклянным взглядом уставившись на дорожный триколор, Усок решает, что смена замков ему в этом деле не поможет. Как, собственно, и смена квартиры. Как и специалист по камерам в розетках, если таковые вообще имеются. Слегка нахмурившись от осмысления безрадостных фактов, он так и не решается озвучить для себя мысль, которая, словно противная мелкая крошка в кровати, беспокоит его душевное состояние на каком-то очень болезненном физическом уровне.

У него есть еще минут десять на то, чтобы сделать это.

Когда загорается зеленый свет, то Усок начинает переходить дорогу, будучи поразительно сосредоточенным. Он оглядывается по сторонам, его шаги быстрые и выверенные, он в меру напряжен и собран. Как будто это все еще имеет значение.

Оказавшись по ту сторону потока машин, разделяющего напополам потоки людей, Усок немного отклоняется вправо, чтобы не попадать в самую кофейную гущу этой плотной человеческой массы. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что у него нет никакого страха перед большой толпой, он проверял это много раз, но старался при этом на всякий случай себя не провоцировать. Ему вполне было достаточно его «замечательной» боязни метро, которая не давала ему спокойно передвигаться по местности вот уже лет восемь.

Зацепившись за последнюю мысль, клубок сознания Усока резко перекатился снова в сторону Вэя. Известно ли ему про его маленькую фобию, и, самое главное, про то, как она у него появилась?..

Внезапно, откуда-то справа послышался резкий и громкий звук, заставивший Усока вздрогнуть. Буквально метрах в двух от него у ребенка лопнул воздушный шарик. Усок подумал, что это случилось поразительно вовремя и не дало ему начать погружение в глубины своих подсознательных страхов, из которых есть риск не выбраться, и он продолжил свое паломничество так, словно ничего вокруг не происходило.

До кафе оставалось минут пять от силы.

Ему резко захотелось пить. В горле словно комок застрял, мерзко царапая его изнутри, но Усок быстро сообразил, что это была необычная жажда.

До него добрался крот.

.

Еще пять минут.

.

Он ускорился, хватаясь при этом за беспокоящее его горло столь сильно, будто он пытался себя задушить. Будто пытался выдавить из себя это мерзкое непрошенное животное как гной из раздражающего прыща. Или же наоборот, пытался не дать ему выбраться наружу, туда, где он явит свою истинную сущность на обозрение всем.

Его мысли начали плыть так, как если бы в молоко добавили воду, горло саднило, воздуха не хватало катастрофически. Он знал, что ему теперь уже не помогут никакие психологические уловки и картинные ассоциации. Нужно было бежать до кафе.

Бежать прямо сейчас. БЕЖАТЬ!

Мир вокруг стал одновременно размытым в то же время в десять раз более четким, когда он увидел вдалеке мелькнувшую вывеску его пункта назначения. Он просто рванул туда, не заботясь о том, что подумают люди, воплощая собой принцип «вижу цель – не вижу препятствий». Он умудрился по пути побить своими острыми локтями человек пять как минимум, но, если уж продолжать говорить красивыми фразами, цель в данный момент оправдывала любые средства.

Залетев в кафе, он выглядел так, будто пробежал марафон: тяжелое дыхание растягивало его грудь до пределов, а одежда устроила ему бунт на корабле и измялась до состояния многократно использованной половой тряпки. Чуть отдышавшись и слегка выпрямившись, он понял, что на него уставились две пары глаз, одна из которых принадлежала Джинхеку, передававшему своему клиенту кофе, а вторая, собственно, этому самому клиенту, который поспешил ретироваться, намеренно сторонясь внезапного явившегося перед ним Усэйна Болта.

И как только за ним закрылась дверь, ознаменовав выполненную работу приятным звоном, Джинхек резко сорвался со своего места, приподнял столешницу барной стойки, за которой он как обычно находился, и подбежал к Усоку, выглядя при этом не меньшим марафонцем.

- Боже, с Вами все в порядке? Вы выглядите так, будто бежали!? Что-то случилось?

Усок не спешил отвечать на многочисленные атаковавшие его вопросы. Он все еще тяжело дышал, рассматривая взволнованное лицо Джинхека, и улыбка сама собой наползла на его лицо, когда он почувствовал, как его жажда отступает, воздух, наоборот, спокойно поступает, а крот возвращается в спячку.

Он понимал, что ему нужно как-то объясниться перед парнем, возвышающимся над ним словно взволнованная мама над своим ребенком, но так и не нашел в себе силы что-либо придумать.

- Я… Это очень сложно объяснить… Может, Вы будете так любезны и сделаете вид, что ничего не было? А заодно сделаете чай?

Усок приложил максимум доступных ему усилий, чтобы состроить извиняющуюся улыбку, и он был готов поклясться, что выглядел сейчас очень милым и слабым. Джинхек же лишь озадаченно кивнул и, немного поразмышляв, тихо шепнул «хорошо», и вернулся к себе за стойку.

Усок облегченно вздохнул, словно с его плеч свалился по меньшей мере мешок соли, и прошел немного вглубь кафе, чтобы упасть на то же место, которое он занимал утром. Его сумка приземлилась рядом с ним по соседству, и он наконец-то позволил себе полностью расслабиться. Его плечи чуть опустились, дав ему прочувствовать весь фейерверк томных болевых ощущений, и он начал поочередно слегка разминать их правой рукой. Прикрытые глаза и расслабленные черты лица создавали впечатление нежности и гармонии, и это маленькое изменение в его состоянии не укрылось от пытливого взгляда баристы, который одобрительно улыбнулся, и затем наклонился, чтобы достать откуда-то снизу блюдце с печеньем.

- Угощайтесь, - пояснил он, облокотившись на стойку и складывая руки в замок, устраивая на них затем свой подбородок, - отложил для себя на конец смены, но Вам сейчас толика радости явно нужнее.

Усок даже не знал, что на это ответить, в его душе впервые за долгое время разлилось приятное, словно мед, чувство беспечной благодарности. Так и не сумев подобрать нужные слова, он лишь улыбнулся в ответ, беря в руки печенье и параллельно наблюдая за тем, как Джинхек достает с полок чайные пары. Причем, к большому удивлению клиента, чайных пар было две.

- Тоже решили со мной чаю выпить? – перевести разговор в другое русло казалось ему сейчас самым приемлемым и безопасным вариантом, учитывая его недавнее состояние.