Он усмехнулся, заглянул на обратную сторону листа и, ничего там не обнаружив, принялся читать:

«Дорогой Ким Усок,

Привет!

Я очень долго думал, как же к тебе (Вам) обратиться, и не придумал ничего умнее, чем обратиться по полному имени. И да, я также очень долго думал о том, использовать ли мне формальный или неформальный стиль для своего первого письма, но решил, что чем больше я буду писать, тем менее будет подходить для такого откровения формальный стиль, и поэтому отныне в моих письмах и в моих мыслях я буду назвать тебя просто «Усок».

Возможно, мои слова звучат немного хаотично, но это все потому, что я очень волнуюсь. Я пытался написать тебе это письмо около трех месяцев и все никак не решался. А вот теперь решился и пообещал себе, что буду просто писать, не редактируя, все то, что придет в голову.

И, несмотря на кажущуюся полнейшую несвязность моих слов, я пишу с определенной целью. Я пишу, чтобы признаться тебе в любви…»

Чт-о?

Усок отложил письмо и приподнял очки, чтобы помассировать уставшие глаза. Его мысли терзала смесь из подозрений и недопонимания ситуации. Однако, вернув очки на место, он уже был в твердой уверенности, что это какой-то развод. Ну, не может же быть, что какой-то незнакомый человек вот так взял и решил признаться ему в любви через, мать его, письмо? Усок усмехнулся сам себе, слегка покачал головой, демонстрируя свою показательную снисходительность, взял письмо обратно в руки и продолжил читать.

«Я ЗНАЮ!

Это может прозвучать странно, но, прошу тебя, просто дочитай это письмо до конца!

Прости, конечно, ты не обязан ничего дочитывать, если чувствуешь себя оскорбленным, или что-то в этом роде. Просто я так долго скрывал свои чувства, и мне больно от осознания того, что, хоть я и решился на это письмо, они все же могут не дойти до тебя. А впрочем, тебе ведь и не нужны чувства, не так ли?»

Эта часть письма немного поразила Усока. Складывалось такое впечатление, что во время ее написания у автора случился какой-то приступ неконтролируемой агрессии, и он внезапно решил, что может позволить себе больше обычного, но затем успокоился и пришел в себя. Он часто видит такое на рисунках детей, которые, бывало, начинают красиво рисовать домик и выводить все линии, а потом ставят какое-нибудь ярко-фиолетовое пятно прямо посреди крыши.

Усок почти рассмеялся от своей собственной аналогии. Он сравнил письмо с признанием в любви с детским рисунком домика с кляксой. Что ж, это было очень в его стиле, и в одном автор этого «загадочного» послания определенно был прав: ему не нужны были никакие чувства.

«Наверное, на этом этапе ты уже задумываешься о том, знакомы мы с тобой или нет. Я отвечу тебе так: да, знакомы, но так получилось, что я знаю о тебе намного больше, чем ты знаешь обо мне.

На самом деле, я даже рад, что так оно и есть, рад быть тихим и скромным наблюдателем за твоей прекрасной жизнью. И даже если ты думаешь по-другому, и твоя жизнь кажется тебе скучной, то просто знай, что это не так. Ведь все, что касается тебя так или иначе – все становится прекрасным. По крайней мере в глазах одного влюбленного безумца. Однако, даже если судить непредвзято, в твоей жизни действительно очень много интересных и, я бы даже сказал, спорных моментов»

- Спорных моментов? В смысле, спорных? – Усок пробормотал эти слова еле слышно, а затем отложил письмо, решая вместо кофе налить себе стаканчик виски.

Ну, раз уж такое дело.

Процесс подготовки виски занял у него не более минуты, уже отработанный до автоматизма. Затем, в момент, когда он вновь опустился на барный стул, он понял, что работать сегодня уже все равно не будет, и поэтому было самое время расположиться поудобнее.

Он закрыл ноутбук, предварительно сохранившись, взял письмо и стакан с напитком, взглянул в сторону окна, прислушиваясь к звукам дождя снаружи, и направился в сторону диванчика.

Стакан расположился на журнальном столике, его тело слилось с приятной поверхностью, и письмо, оказавшись перед глазами, вновь обрело свой голос в его голове.

«Вот, например, твой самый главный недостаток - это то, что ты слишком много пьешь. Готов поспорить, что даже сейчас ты лежишь где-нибудь на диване, или сидишь за барной стойкой и пьешь свой любимый виски»

Усок нахмурился, но решил, что это, должно быть, просто совпадение, но, похоже, что автор письма и правда его хорошо знает.

«Ха-ха, я шучу, конечно же! У всех нас есть недостатки, но у тебя гораздо больше достоинств. Ты такой эфемерно красивый, отстраненный и закрытый ото всех, что создает столь особую атмосферу вокруг тебя, которую я, наверное, никогда не решусь нарушить. Я не знаю, честно говоря, почему я все еще пишу это. Почему я надеюсь на что-то, хотя, я уверен на сто процентов, что я не рискну подписать это подобие нормального признания в любви своим именем.

Но подписаться все же нужно, иначе будет невежливо. А я знаю, как ты ненавидишь хамов. Не сердись на меня за то, что я использую прозвище вместо имени. Желаю тебе приятного вечера с твоим виски :)

С любовью,

Вэй»

Гром за окном.

Шуршание письма.

Стакан, опустившийся на стол.

Ну и что это сейчас было?

Усок не до конца верит своему восприятию реальности и снова берет письмо в руки, чтобы перечитать его еще раз, а затем и еще раз. Короткое рукописно-печатное скомканное нечто, и это должно было его как-то впечатлить?

Что ж, не впечатлило.

Он со вздохом поднимается на ноги, чтобы проследовать до мусорной корзины и отправить эту писанину туда, где ей самое место, но, уже подойдя к корзине, он по какой-то причине не решается. Его прекрасное лицо приобретает столь сложное и запутавшееся выражение, что со стороны можно было подумать, будто Усок сейчас принимает решение, которое повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Вот так, стоя перед мусорной корзиной.

В его груди поселяется некое тянущее чувство… стыда? Нет, просто легкого сомнения… Так ведь?

Усок никогда не церемонился с людьми, которые признаются ему в любви. Считал, что это глупо и нетактично – давать им надежду, и поэтому всегда отшивал их в как можно более жесткой, но негрубой форме. Так почему же сейчас он сомневается в том, выбросить ли ему это чертово письмо?

Ладно.

Стоя, окутанный нежным светом от ламп, он приходит к какому-то внутреннему согласию с самим собой и решает, что от того, выбросит он это письмо или нет, ничего толком не изменится, ведь его автор все равно об этом не узнает. Он снова смотрит на него, вертит в руке, словно дает окончательную оценку, а затем возвращается к барной стойке, чтобы забрать оттуда конверт, в котором это письмо пришло.

Он пользуется моментом, чтобы присесть за стол и рассмотреть конверт повнимательнее. Сверху и снизу, слева и справа, это просто кусок белой картонной бумаги, подписанный черной ручкой. Тут же до него доходит, что, в отличие от самого письма, подпись на конверте, кажется, действительно сделана от руки. Наверное, это и есть почерк его «тайного воздыхателя» (он снова коротко усмехается от собственных мыслей).

Что ж, это действительно стоит того, чтобы оставить про запас, ведь мало ли, вдруг он окажется каким-нибудь сталкером. Маловероятно, конечно же, но так у Усока хотя бы будут улики против него. С другой стороны, размышляет Усок, будь он сталкером, он бы точно не стал ничего подписывать самостоятельно. Так что, если этот парень – сталкер, то почерк наверняка не его, а если просто влюбленный идиот, то, может, и его.

Он слегка трясет головой, словно пытаясь выбросить из нее ненужные мысли, и отодвигает указательным пальцем правой руки уголок конверта, чтобы поместить письмо обратно, туда, откуда оно родилось в его мир, но в последний момент он замечает, что в конверте лежит что-то еще.

Он мгновенно откладывает письмо, оставляя его прямо на своем ноутбуке, и с любопытством заглядывает в конверт, раздвигая его двумя пальцами для лучшего обзора. И в итоге выуживает оттуда кусочек бумаги.