Ему снова явился призрак, и на этот раз он обрел вполне себе физическую форму.

- Ну что, идем? – голос Джинхека вывел его из транса, в котором он оказался из-за этой ситуации. Усок вздрогнул и снова, не найдя силы на слова, просто кивнул ему в ответ.

Они вышли из магазина, но что-то очень ощутимо изменилось в их поведении, в окружающей обстановке, да и в них самих в целом. Усок опять ощутил полный спектр отрицательных эмоций, планомерно уничтожающий его все последнее время, а Джинхек, заметив перемены в настроении Усока, просто не мог понять, что происходит, и что ему стоит с этим делать.

Они на автомате, словно плохо запрограммированные роботы, дошли до ближайшей скамейки, сели на нее, и оба уставились в пустоту, потому что дальше программа уже не работала из-за разового критического сбоя. Усок даже не пытался сделать вид, что все нормально. Он был морально истощен до такой степени, что более не мог поддерживать вид обычного человека. Джинхек решился нарушить установившуюся между ними тишину, боясь, что, если он этого не сделает, то может произойти нечто страшное.

- Вы всегда можете поговорить со мной о своих проблемах. Обещаю, я Вас не осужу и никому ничего не скажу, честно.

Эта фраза, сказанная явно с намерением приободрить и поддержать, смогла выполнить свою задачу ровно с точностью наоборот. Усок поджал губы, растянувшиеся в пропитанной ядом улыбке, и перед ним встала картина его знакомства с тем человеком… Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что они с Джинхеком не имеют ничего общего, но эта параллель провелась сама собой, и Усок просто решил мысленно посмеяться над таким нелепым стечением обстоятельств.

Выглядело так, будто вся его жизнь оказалась зациклена в одну большую петлю, которую ему однажды набросят на шею, подведя предварительно к обрыву, а затем возьмут и со всей дури толкнут в спину.

.

.

.

. .

. .

. .

- Я бы хотел, но… - Усок слегка усмехнулся и взглянул на своего собеседника – Это не то, что можно рассказать так просто.

- Я понимаю… - послышалось в ответ, - Конечно, я не могу понять всех Ваших проблем, но мне знакомо это чувство…

- Спасибо, что просто сидите со мной. Это очень помогает, правда.

Джинхек снова искренне улыбнулся, глядя на своего собеседника, словно впрыскивая разноцветные эмоции в его черную непроглядную эмоциональную бездну. Он опустил взгляд вниз и приоткрыл коробку с пирожными, протягивая ее Усоку.

Тот по инерции взял одно из них и сразу отправил в рот, мгновенно закрывая глаза от того, насколько вкусным оно было. Его нежная, совершенно ненавязчивая сладость растеклась по его рту словно сахарная жидкость, и ощущение было столь ярким и сильным, что у него в груди приятно кольнуло от нахлынувших на него враз положительных эмоций.

Но в следующее мгновение он, так и не успев открыть глаза, почувствовал прикосновение к своим губам.

Его веки словно приклеило друг к другу, и он не мог открыть глаза от накрывшего его внезапно оцепенения. Затем он почувствовал, как его аккуратно берут за подбородок и надавливают на него, чтобы приоткрыть его рот и проникнуть в него языком.

Усок, словно получивший под дых, не мог собрать себя, его личность настолько разметало по всему телу, что ее осколки впились ему буквально в каждый сантиметр кожи изнутри. Джинхек же, не почувствовав сопротивления, стал целовать его настойчивее. Но Усок просто не мог сопротивляться.

Он вспомнил все события годичной давности, вспомнил свое детство, вспомнил пресловутое метро, - и все его фобии, все его комплексы в один момент будто врезали ему по затылку бейсбольной битой. Но, несмотря ни на что, удар оказался не такой сильный, как ему изначально могло показаться.

Его тело начало реагировать быстрее него самого, и Усок занес руку вверх, чтобы прикоснуться ею к затылку целовавшего его парня и надавить сильнее. Его тело жаждало этих эмоций, в то время как его разум отчаянно сопротивлялся. Но помимо тела и разума, помимо страхов и сомнений существовал еще и сам Усок. Побитый, потрепанный, почти изношенный, но все еще живой.

Он ответил на поцелуй, втекая своим сознанием в эйфорию момента ровно до тех пор, пока перед его глазами не появился силуэт десятиминутной давности. Его сердце пропустило удар, а мысли резко смешались в одно липкое месиво, начиная засасывать его всего изутри в себя же.

Руки Джинхека уже блуждали где-то в районе его талии, но сам Усок находился сейчас дальше от самого себя, чем когда-либо в своей жизни. Он откладывал это признание уже очень и очень долго. Но даже сейчас, даже когда он чувствовал себя не собой окончательно, он все еще не мог это сделать.

Их поцелуй умер естественным образом, и Усок медленно открыл глаза лишь для того, чтобы убедиться, что ему здесь совсем не место.

- Простите…

- Извините меня!

Они оба одновременно начали извиняться, и Усок отвел взгляд, потому что понял, что не выдержит больше ни малейшей частички образа Джинхека в своих зараженных глазах.

- Я не знаю, что на меня нашло, я…

- Все в порядке, - он прервал его извинения, резко поднимаясь со скамейки, - я думаю, мне лучше пойти.

Джинхек уже было приоткрыл рот и занес руку вверх, чтобы остановить его, но крайне вовремя себя одернул. Жаль только, подумал было Усок, что он не сделал этого парой мгновений ранее. В итоге, его спутник просто остался сидеть на скамье, практически в той же позе, что и ранее, с раскрытой коробкой пирожных, и Усок был готов молиться всем богам на свете, чтобы этот парень сумел дожить до завтрашнего утра.

…

А сам он просто ушел, не говоря более ни слова, ни бросив напоследок взгляд, ни пожалев о содеянном. Но ощущая, как на каждый его след сзади наступает огромная черная тень…

Шаг.

Другой.

Шаг.

Поворот.

От нее не скрыться. И не спрятаться.

Все, как в той глупой детской считалочке, которую он боялся до одури, когда был ребенком, хоть и упорно делал вид, что это не так.

Он совсем не помнил, как дошел до своей квартиры. Ноги, как говорится, сами его туда привели, отключив на мгновение связь с той частью его мозга, которая отвечает за страх. И за рациональное мышление заодно. Остановившись перед входом в здание, Усок, впервые за последнее время, постарался честно заглянуть в себя.

Боялся ли он того, что ждет его там, дома? Да. Сильнее ли этот страх того, что может всплыть правда о его прошлом? Не особо. Он мог бы пойти в полицию, мог бы сделать это прямо сейчас, ведь на этот раз у него даже были косвенные доказательства, но… С ними или без них, ему не поверили тогда, так почему же должны поверить сейчас? Нет, полиция ему определенно не поможет. Окончательно разобравшись с этим вопросом, он открыл главную парадную дверь и зашел внутрь.

Боялся ли он за свою жизнь? Да. У него не было какой-то осознанной цели, может, конечно, когда-то он и хотел стать психологом, помогать людям, спасать мир… Но он очень быстро понял, что мир, по правде говоря, не было смысла спасать ни от каких угроз, потому как он попросту не хотел быть спасенным. Конечно, у него была его работа, дети, и они действительно помогали ему держаться на плаву все это время, но не ради же работы он существовал в конце-то концов. Он существовал, чтобы однажды стать счастливым. Усок застыл на пару мгновений перед лестницей на второй этаж, позволяя своему дыханию немного прийти в норму.

А мог ли он стать счастливым? Все на свете говорило ему, что нет: разрушенное детство, родители-эгоисты, не тот университет, который хотелось, другая сфера деятельности, вечные издевки и насмешки, самая «лучшая» в мире первая любовь, клеймо лжеца и, как вишенка на торте, преследование сталкера. Поднимаясь по лестнице, Усок думал о том, что это попросту нечестно, и при всем при этом, это было так… поразительно закономерно.

Но основная правда заключалась в том, что на самом деле ему было плевать. Ему стало плевать еще год назад. Он придумал себе все это: эти страхи, эти переживания, эти приступы, эти чувства. И, когда он, наконец, окажется дома (чертовы бесконечные лестницы), то на этот раз, что бы там его ни поджидало, он уже ничему не удивится.