— Да я не об этом. Он так и сказал — «уведет»? Значит, сделает это сам?

Зеркон помотал головой, как будто не понимая, чего от него хотят.

— По-моему, он поручил Онегесию… Велел ему отправляться с войсками в Норик.

— Это еще зачем?

— Так у них же там намечается свадьба.

— Какая свадьба?

— С Ильдикой.

— А, понятно. Онегесий женится на Ильдике.

— О, нет, ну, что вы, — ответил карлик невозмутимо. — На Ильдике женится мой любимый племянник.

— Карпилион?.. — обомлел Аэций. — Да что ты болтаешь. У него невеста — сестра императора… А сам-то он где? Приехал?

— Приехал. И не один, как вы уже поняли, а с Ильдикой. Букеллариев они отослали в казарму и стоят себе у ваших дверей, дожидаются, впустят их или нет…

— Только этого не хватало! Их же увидят вдвоем! — воскликнул Аэций и ринулся вон из таблинума.

Визит

— Осторожнее, не поскользнитесь на фруктах, — предупредил Аэций Ильдику, пригласив её и Карпилиона в перестиль. Уборкой чуть позже займется прислуга, а сейчас навести бы порядок в отношениях с сыном.

Спору нет, Ильдика была хороша. Подобных красавиц в столетие рождается одна или две. В ней все было ладно — и облик, и по-девичьи гибкий стан. Немудрено влюбиться в такую, но голова на то и дана человеку, чтобы сдерживать чувства. Карпилион, похоже, совсем не умеет держать их в узде.

Для разговора с ним Аэций вернулся в таблинум, а Зеркона отправил развлечь красивую гостью.

— Она христианка? — спросил у сына.

— Собирается ею стать, — ответил Карпилион. — За этим она и приехала в Равенну. А свадьбу отпразднуем в Норике, на родине матери.

— Но ведь мы сговорились женить тебя на Гонории.

Карпилион не ответил, однако и взгляда было достаточно, чтобы понять его мысли.

— Послушай, — сказал Аэций. — Я понимаю твои чувства к Ильдике, но кто она, а кто Гонория, их даже сравнивать невозможно.

— Почему невозможно? — усмехнулся Карпилион. — Я был на ложе с обеими. В Гонории нет ничего божественного. Да, она сестра императора, но печалится только о том, как бы свергнуть его с престола. А со мной ласкается, чтобы заручиться твоей поддержкой и настроить армию против брата.

Аэция возмутили его слова.

— Что за нелепость. Кто внушил тебе этот вздор? Гонорию я знаю с детства, более доброй и милой девушки не найти.

— Этой девушке около сорока. Она не добрая и не милая, боится брата и втайне его ненавидит. Все что ей надо — избавиться от него чужими руками. По-твоему, я хочу участвовать в этой крысиной возне?

— Нет, погоди. Ты, наверное, просто не так её понял, — попытался возразить Аэций.

— О своих намерениях она говорила открыто. Перед самым моим отъездом в Медиолан, — ответил Карпилион. — Поначалу я думал, что, женившись на ней, оправдаюсь за все, что сделал из мести — за войну с Империей, за Каталаунские поля… Но побывав среди знати, послушав Гонорию и остальных, я убедился — Империя заслужила такого врага, как аттила. И не будь меня, появился бы кто-то другой. Разве ты сам не видишь, рыба гниет с головы. От благородных римлян почти ничего не осталось, Империя — труп. А ты продлеваешь агонию. Зачем? Дай ему разложиться. Мы оба служили не той идее. Признай это. В подземелье ты говорил, что тебе предсказали стать лекарем. Так стань им. А я останусь аттилой и женюсь на Ильдике. Император, наверное, будет счастлив. Больше ему не придется искать причину, чтобы отсрочить помолвку с его сестрой.

Спорить с ним было сложно. Император действительно вел себя именно так. Что ж, теперь их желания совпадут и помолвка не состоится. Карпилион будет сдерживать гуннов. А магистр армии — заботиться об Империи. «Продлевать агонию», как сказал его сын. Аэций боялся, что сразу после лечения сына превратится в развалину, но этого не случилось, он по-прежнему чувствовал себя бодро, не считая, конечно, неприятного дрожания рук. Управляться с оружием стало невмоготу. Ну, ничего. С таким союзником, как аттила, командовать армией можно и сидя в палатке.

Аэций опасался другого.

— Если ты женишься на Ильдике и осядешь в Кийгороде, нам придется скрывать, что аттила мой сын, — заметил он вскользь.

— Ну, до этого как-то скрывали, — улыбнулся Карпилион, считая, видимо, что убедил отца в своей правоте. — Заново отрастет борода, и никто меня не узнает. Особенно в шлеме.

Сомневаться не приходилось, Карпилион задумал не только отрастить себе новую бороду, но и по-новому править у скифов и степняков.

— Ладно, — сдался Аэций. — Не хотел тебе говорить, но августа Лициния Евдоксия давно намекала, что желает расстроить вашу помолвку с Гонорией и обручить одну из своих дочерей с Гаудентом младшим. Сейчас они в Риме. Поеду туда. Скажу, что согласен обменять одно обручение на другое, и тогда августа сама поговорит с императором. А вы с Ильдикой оставайтесь в Равенне. Пока не уладится дело, тебе не следует встречаться с Гонорией. Я сам ей все объясню.

Некоторое время спустя. Императорские покои в Риме

Первым к своему повелителю проскользнул Ираклий. Следом вошел, прикрываясь накидкой, Петроний Максимус. Постаревший и погрузневший, он снова понадобился императору для тайного дела. Совсем как в те дни, когда готовилось покушение на Констанция Феликса.

— Принесли? — спросил император то ли у евнуха, то ли и у бывшего префекта претория.

Ираклий с таинственным видом протянул Петронию Максимусу ладонь, и тот вложил в неё некий заку́поренный сосуд. На шелковой нитке, обмотанной возле горлышка, висела маленькая табличка. На ней были выбиты какие-то надписи.

Завладев сосудом, Ираклий с торжественным видом передал его императору.

— Я не забуду о вашей услуге, — поблагодарил Валентиниан обоих и стремительными шагами направился в покои своей сестры.

Гонория

Валентиниан нагрянул к ней в спальню так неожиданно, что Гонория не успела спрятать мускулистого юношу-раба, развлекавшего её в отсутствии жениха. Они так жарко занимались любовью, что не заметили как император вошел. Застав Гонорию вместе с любовником, Валентиниан нисколько не удивился, ведь и сам постоянно изменял молодой жене. Не смутило его и позднее время. Для того, чтобы войти к Гонории ночью, ему не требовалось ничьего позволения. Перед имератором все двери были открыты.

Юноша-раб загородился рукой и выбежал из покоев. Гонория проводила его ленивым взглядом и, укрывшись накидкой, встала с постели, чтобы приветствовать императора стоя.

— Возлюбленная сестра, — произнес он преувеличенно радостным тоном. — Какая удача, что ты не спала. Я хотел известить тебя первым. Из поездки в Медиолан вернулся твой суженый.

— Как вернулся? Когда? — изумилась Гонория.

— Точное время мне неизвестно. Сюда направляется его отец, у него и узнаешь. Если он спросит тебя о помолвке, назови ему дату, какую захочешь. А про меня скажи, что отправился на охоту. Не хочу его видеть. О положении дел пусть доложит Петронию Максимусу.

— Погоди… это правда? — переспросила Гонория. — Я могу назначить помолвку, когда захочу?

Валентиниан кивнул одними глазами и протянул ей какой-то предмет.

— Что это? — пробормотала Гонория, увидев сосуд, обмотанный шелковинкой, на которой висела табличка.

— Подарок на обручение, — озаряясь улыбкой, проговорил император. — В этом сосуде чудодейственный эликсир, ниспосланный нам небесами.

— Эликсир?.. Для чего?

— Ах, видишь ли, это древний обычай. В свое время я пренебрег им и остался без сыновей. Надеюсь, ты не пойдешь по моим стопам и поступишь, как полагается. Добавишь несколько капель в вино жениху и дашь ему выпить перед тем, как наденет кольцо. Необходимое количество капель указано на табличке. Поклянись, что все будет сделано в точности. Как последний потомок династии, я не хочу, чтобы ты осталась без сыновей, а наша семья — без наследника трона.