— И все-таки дадим Бонифатию шанс. Он станет магистром армии всего лишь на год — за это я ручаюсь. А потом отправится отвоевывать Африку у вандалов. И должность магистра армии здесь в Италии снова будет за вами. — Галла Плакидия вопросительно посмотрела на Аэция, нисколько не сомневаясь, что он согласится. Да и как тут было не согласиться, когда от командования его отстранили, и, что бы он сейчас ни сказал — решение приняли за него?

*

Дальнейшее было ему безразлично. Приветственные слова августы. Одобрительный шум сановников. Суета вокруг Бонифатия, едва державшегося на ногах от слабости. Когда на него возлагали знаки патриция, он покачнулся так, что телохранителям пришлось подхватить его под руки, иначе свалился бы на мраморный пол. Аэций взирал на это с горькой усмешкой. Сколько бы он ни старался, сколько бы ни потратил усилий, сражаясь ради мира в Империи, титул патриция полагается не ему, а человеку, развязавшему затяжную разорительную войну.

— Долгое время мы считали наместника Африки мятежником, а он в свою очередь несправедливо обвинял нас в вероломстве, — торжественно провозгласила августа. — Теперь это в прошлом. Справедливость должна быть восстановлена в полной мере. И первый шаг уже сделан. Назначение Флавия Бонифатия магистром армии подтвердит нашу добрую волю.

В зале раздались рукоплескания. Аэций продолжал смотреть перед собой остановившимся взглядом, словно его это не касалось. На него глазели со всех сторон, и не было никого, кто пожалел бы, что его отстранили от должности. Для всех этих людей он был человеком, совершавшим отнюдь не ошибки, как обласканный августейшим вниманием Бонифатий, а преступления, следовавшие одно за другим — начиная с тех пор, как поддержал узурпатора, и заканчивая обвинениями в убийстве Констанция Феликса.

— Правосудие требует от нас и другого решения, — разносилось по залу. — Новым консулом на предстоящий год мы назначаем…

Аэцию показалось, что августа произнесла его имя. Поверить в это было почти невозможно. Потрясенный он не знал как вести себя и как реагировать. На него неожиданно свалилась честь, за которую боролись представители самой высокой знати. О которой сам он даже не помышлял.

— Аэция — консулом? — пронесся над залой удивленный шепот.

— Примите мои поздравления, — послышался голос августы, подтвердившей свои слова. — Должность консула — это высшее признание ваших заслуг. Консулами становятся наравне с императорами лучшие люди Империи. Такие как Аниций Авхений Басс. Такие как Констанций Феликс…

— Которого он убил! — выкрикнул Бонифатий, и следом зашумели другие.

— Подобные обвинения требуют доказательств, — возразила Галла Плакидия, перекрывая поднявшийся шум. — Жена Констанция Феликса действительно обвинила в нападении некоего Аэция, но она назвала только имя. Нападавшие были в масках, и мы до сих пор не знаем, тот ли это Аэций. Выдвигать обвинения против заслуженного героя Империи из-за одного только совпадения имен мы не будем, иначе правосудие превратится в шутовство. Назначая Аэция на должность консула, мы хотим навсегда прекратить нелепые домыслы и слухи о его причастности к убийству Констанция Феликса.

В зале притихли. И даже Бонифатий лишь звучно скрипнул зубами, но ничего не сказал.

— Благодарю за честь, — еле слышно проговорил Аэций, глядя в победоносно сияющие глаза августы, одной рукой отобравшей у него должность магистра армии, а другой — назначившей консулом, поставив тем самым на ступеньку выше Бонифатия и большинства присутствующих в зале, по крайней мере, на предстоящий год.

— Для империи будет великая честь, если вы пожмете друг другу руки и примиритесь, — провозгласила Галла Плакидия, поочередно посмотрев на обоих магистров — на бывшего и на нынешнего.

Бонифатий лишь краем глаза взглянул на Аэция и не двинулся с места. Видимо, был уверен, что примирение не состоится, и тогда Аэций подошел к нему первым.

— Нам нечего делить, — сказал он, протягивая руку. — Прошлое пусть остается в прошлом. Теперь мы на одной стороне.

Бонифатий ответил крепким рукопожатием и вроде бы дружески обнял Аэция за плечо.

— Ну, раз мы на одной стороне, может, скажешь, кто надоумил тебя написать письмо? — шепнул сквозь улыбку, чтобы не услышала августа.

Аэций лишь усмехнулся и не ответил.

Пока они обнимались, разыгрывая примирение перед своей госпожой, в залу вбежал какой-то уродец. Одеждой он походил на Зеркона и во всем ему подражал, особенно манерой выпучивать глаза.

— Надо же они не убили друг друга! — закричал он, скорчив смешную рожу.

— И никогда не убьют, — с торжеством произнесла августа.

По её знаку в зале расставили столики со всевозможными яствами на золотых подносах и для удобства придвинули к столикам мягкие ложа, застеленные пурпурным шелком. Воздух наполнился ароматом самых изысканных виноградных вин. Юные виночерпии разливали благодатную влагу в большие кубки из длинных узкогорлых кувшинов. Пили из них всю ночь. Аэций никогда не хмелел настолько, чтобы сболтнуть на пьяную голову лишнее, и сморило его от усталости, а не от вина.

*

Как и было условлено, в гавани возвращения командира дожидался корабль. Верный Литорий немало удивился, когда под утро явилась императорская стража и потребовала выдать личные вещи Аэция. Ни заверения, ни клятвы не смогли поколебать подозрительного запястника. Литорий ответил, что хочет увидеться с Аэцием лично и услышать приказ от него.

Снаружи у ворот Аримина развернулась праздничная гульба. Возле портика развели высокие дымные костры и потчевали всех желающих бесплатным хлебом и вином. Некоторые сановники, покидая крытую галерею портика, выкрикивали свое имя и осыпали толпу горстями золотых монет. И всякий раз, как только из арки появлялся очередной сановник, к нему кидались в надежде поймать монетку.

Аэция вынесли из портика на открытых деревянных носилках. Он сидел в них, повесив голову и слегка наклонившись вперед. Вид у него был настолько отрешенный, что глаза казались неживыми. Светлые волосы потускнели и налипли на лоб. Толпа метнулась к нему, ожидая подачки. Литорию пришлось продираться к носилкам чуть ли не с боем.

— Магистр, — позвал он, когда людская волна отхлынула в сторону к другому сановнику, но сидевший в носилках не отозвался, словно его опоили каким-то зельем вместо вина. Литорий ни разу не видел Аэция в таком состоянии и не знал, что подумать.

— Куда вы его несете? — спросил он у стражников, сопровождавших носилки. — У меня неотложное дело. Я хочу с ним поговорить.

Один из стражников крикнул носильщикам остановиться, и те подчинились. Судя по яркой одежде и по тому, как четко исполняли свои обязанности, предназначались они для эскорта самой высокой сановней знати. Литорий терялся в догадках, что происходит. В армии были иные правила. Носилки полагались по ранению или при смерти. Неужели Аэций ранен?

— Магистр… — снова позвал Литорий, приникая к краю носилок. За спиной толкались, теснили друг друга, галдели на все голоса, и он боялся, что не услышит ответ.

— Не называй меня этим званием, — глухо отозвался Аэций. — У меня его больше нет.

— Как это нет? Тебя отстранили? — Литорий не верил тому, что произносят его собственные уста.

— Отстранили, — коротко подтвердил Аэций.

— Вот же дерьмо… И кого назначили?

— Флавия Бонифатия.

— А тебя?

Аэций поднял глаза.

— Избрали консулом на год.

— Консулом? Так это же здорово, — обрадовался Литорий. — Теперь ты второй человек после императора.

— Скорее, его безмолвная тень, — скривился Аэций. — Консул такая же бесполезная должность, как и смотритель могил. Кроме почета никаких привилегий, никаких полномочий. Советник, чье мнение никого не волнует. Зато облачусь в накидку с пурпурной каймой. Вроде той, что была на Констанции Феликсе, когда его закололи пиками как свинью возле базилики Урсиана…

Литория аж передернуло от этих слов.

— Скажи куда ехать. Одного мы тебя не оставим.