— Это тоже предок?
— Очень дальний, — сказал дед, аккуратно расправляя страницу. — Мне это фото принес в госпиталь старый друг. Жил в двадцатом веке. Немец, Фридрих Браун, несостоявшийся космический путешественник.
Я ушам своим не поверил.
— Какой-какой? Космический?
— Это авантюра была, — сказал дед, слегка поморщившись. — Некий шотландский астроном высчитал, что на той стороне Луны возможна жизнь, увлек своей идеей несколько таких же безумцев, создал снаряд, на котором можно было улететь, но нельзя вернуться… Браун вовремя передумал, судя по его воспоминаниям, его заставило сделать это немецкое правительство. Впрочем, иначе мы бы с тобой тут не разговаривали.
— А остальные? Улетели?
— Улетели, — дед теперь говорил с явной неохотой. — Но они погибли, глупо и безумно. Вроде как один из этих чудаков сумел отправить с Луны свой дневник, но я думаю, это чья-то шутка или подделка.
— А если не подделка? Дедушка! А если не подделка, ты что, и об этом молчат?
— Марек, я сам такой был, как ты… Просто подожди, вырастешь — поймёшь. У нас на земле слишком много хлопот, чтобы смотреть в небо и думать, выжил там кто-то или нет. Эти люди были не первые и не последние. Кто на дно океана спускался, кто на воздушном шаре на полюс летал, и все гибли бесславно, только вызвали вокруг себя ажиотаж и принесли огромное горе родным. По мне, так это невероятно глупо и безрассудно, рисковать зря единственной жизнью, божьим даром, хотя я не очень хороший католик… вот, кстати, гимн поют.
За окном вдали очень смутно слышалось пение. Видно, несмотря на скверную погоду, народ все же вышел колядовать. Наверное, я бы и сам сбежал болтаться на улицу вместе с братьями Каминскими, если бы не…
— Дедушка, ты же теперь у нас поживешь, да? Врач разрешил?
Он улыбнулся.
— Я уже врача могу и не слушать… Праздники буду у вас. В моем возрасте хочется как можно больше времени проводить со своими близкими. Как вы тут вообще живёте? Чем осенью занимался?
Да уж, ловко он перевел тему с космического путешествия. Я подумал и рассказал про кольт. Была не была, деду можно, он на мозг капать не будет и упрекать потом тоже не будет.
Он меня выслушал, не возмущаясь, ни слова не сказал, что это дикое увлечение, только в конце одобрительно заметил:
— Молодец!
— Ты думаешь, я правильно сделал, что отказался от кольта?
— Ну, этого я не знаю. Правильно сделал, что не стал унижаться и выпрашивать дополнительный срок. А кольт — ну что ж, мечта. Можно сказать, бесполезная, но я, например, люблю старинные книги. Знаешь, что? Если я буду жив летом…
— Будешь!
— …Так вот, мы тогда поедем в Закопан. Попросишь своего двоюродного дядьку, отца Яцека, пусть он тебя свозит в старинную оружейную. Там люди увлечённые, собирают латы, щиты, старые ружья, иногда сценки разыгрывают. Так было лет десять назад, сейчас — не знаю. Рад?
— Конечно. Дедушка, а можно сделать, чтобы Гедвика тоже туда поехала?
У деда глаза сразу помрачнели.
— Что, несладко ей тут? Придираются?
Ох, в гимназии я никогда стукачом не был, а тут, получается… Но не врать же.
Я сглотнул и сказал:
— Да, обижают и придираются. Отец недоволен, что она много ест. Одежда у нее плохая. Если она и не виновата, могут отругать.
— Понятно. Значит, не смог он стать для нее отцом.
— Да, ещё. У нее родной папа умер. Ей пока нельзя говорить.
Дед посмотрел на меня с изумлением:
— Ты откуда знаешь?
— Мы в Творки ездили…
— Вот это вы путешественники! — он покачал головой.
— А ты будешь сердиться?
— Да нет, что уж там, дело прошлое… Просто всякое могло случиться.
— Ну не случилось же. Дедушка, а как ее подготовить?
— Вот что. Я же тут, — он положил свою руку на мою. Ладонь у него сухая и холодная, но мне сразу стало теплей. — Я сам погляжу, что и как. Раз Северу жаль денег на девочку, а Вера не может ее защитить, то ей будет лучше в другом месте.
— В Закопане!
— Возможно, — согласился он. — Не будем пока загадывать, Марек.
Тут постучала эта гадюка Валери и елейным голосом пропела:
— Молодого пана госпожа ищет!
Дед кивнул, чтобы я шел, я и отправился обедать или полдничать — не знаю, как это называлось. Катержинка уже прилипла к окну, хотя метель не утихла. Еду мне принесла кухарка Марта, бормоча:
— Карп, карп! Как хотите, но на Рождество положен суп из живого карпа! Только пан Север каждый год твердит, что в его доме вивисекции не будет, а разве селёдка это еда?
Может, она хотела найти в моем лице поддержку, а может, бормотала просто так. Скорее всего, второе. Суп из рыбы я не люблю. Карп костлявый. И вообще я согласен с отцом — принести в дом живых рыб, они ещё какое-то время в тазу плавать будут, Катержинка будет к ним лезть, а потом хлоп, и их почистят заживо, отрежут голову и сварят суп. Нет уж. Я у Каминских насмотрелся…
Всё-таки он ничего, отец, раз ему жаль карпов. А Гедвику не жаль.
А ведь она сейчас единственный человек, которому можно рассказать про космического предка. Она поймет и отнесётся серьезно. И вообще, у меня столько новостей — про деда, про Закопан, куда она поедет. Да, я буду без нее скучать… Но я непременно приеду летом. Не смотреть же тут, как ее едой попрекают и одевают в старые перешитые вещи.
Я вышел из столовой. В доме все ещё царил тарарам. Горничные шустро носились по лестнице вверх и вниз. Няня снимала Катержинку с очередного подоконника.
А внизу слышался голос матери, она сердито выговаривала кому-то… похоже, что Гедвике:
— Неужели ты даже причесаться не можешь? Что у тебя за колтун в волосах? Господи Иисусе, эта девчонка невыносима, она может испортить лучшие минуты…
Вот уж действительно, господи Иисусе. Мама ведь добрая, ну почему она так боится отца, он сегодня в хорошем настроении, на себя не похож, он к Гедвике придираться не будет!
Тут Катержинка заверещала, что видела в разрыве туч звезду, а няня попыталась ей возразить:
— Ещё рано!
— Нет! Я видела! Видела, видела, видела! Не рано! Сейчас придет Гвяздор!
Снизу поднималась мама, Катержинка с воплем кинулась к ней:
— Мама! Звезда! Первая звезда! Пора!
— Маленькая моя, только шестой час… — мамины слова были прерваны звонком в дверь. Катержинка заверещала:
— Гвяздор!
Мама тоже вскрикнула:
— Парикмахер! Наконец-то! Марек, иди переоденься. И малышку тоже можно нарядить, дети измучились, надо начинать, наверное…
Я ушел в свою комнату и там уже сообразил, что я идиот. Я ничего не приготовил для деда. Все эти вырезанные фигурки и поклейки из бумаги ему не были интересны никогда, он так и говорил, что не собирается вымучивать внимание. Но раз я отказался от кольта, я мог бы ему купить старую книгу или древнюю монетку. Или марку.
Ага, и мне пришлось бы опять унижаться перед Юлькой, а я же поклялся дела с ним не иметь. Ладно, я честно признаюсь, что подарка у меня нет, а за каникулы обойду в Варшаве все лавки, я уже и один могу ходить.
Или с Гедвикой, если она захочет, конечно. Потому что её пальто не годится для катка, а в прокат что-то лёгкое и удобное взять нельзя. Ничего, старая Варшава тоже хороша, если по ней гулять. Она бы могла смотреть на старинные дома и сочинять свои сказки…
Слышно было, что все собирались в столовой, и я пошел к деду, по пути размышляя, что же подарят мне самому. Все же плохо это, когда у тебя есть все, а то, что ты хочешь, для тебя недоступно. И это даже не кольт…
У деда был старик Анджей (дед называл его своим денщиком, хотя по правилам он считался лакеем, конечно). Анджей ему всегда помогает пересаживаться с коляски на кровать, в машину, переодеваться, бриться, и сейчас готовил его к праздничному вечеру. Удивительно услужливый и незаметный человек! Я даже не помню, какой у него голос. А ведь слово «денщик» имеет отношение к военным, похоже, дед в юности тоже был ястребом!
— Дедушка, ты готов? Можно, я тебя отвезу?
