– Твой князь сделал своих людей наемниками?

– А что ему оставалось? – Латы пожал плечами. Он двинулся по улочкам в сторону рынка. – Князю тогда было пятнадцать, без роду и без золота, с бешеными нами под началом. Вскоре к нам присоединился опальный гуратский воевода, который… кое-чем прогневил князя Кивра, отца моего государя. Воевода привел своих людей и корабль. А у него не самые сдержанные люди, хочу тебе сказать.

Совьон удивляло, как Латы разделял своих соратников. Были его друзья – Соколья дюжина, подчинявшаяся только Хортиму Горбовичу, и были ратники опального воеводы – иногда казалось, что это два разных лагеря.

Латы потер раскрасневшиеся щеки и продолжил:

– Воинов нужно кормить, и воинам нужно воевать. Если бы Хортим Горбович разрешил нам грабить окрестные княжества, его знали бы как предводителя шайки воров. Вот мы и подались на Хаарлиф.

– Разумно, – проговорила Совьон. – Сколько тебе лет, Латы?

– Двадцать два. Зачем ты спрашиваешь?

Будто не слыша его, Совьон улыбнулась и прищурилась: снег, лежащий на улочках Ларги, сиял в свете солнца.

– Кто предложил вам направиться на Хаарлиф? Неужели твой князь – или княжич, кем бы он тогда ни звался? Он так хорошо знал, куда вести оголодавших воинов, – маленький птенец Горбовичей, выброшенный из уютного гнезда?

– Не смейся над моим князем. – Латы вмиг посерьезнел. – Я не понимаю, к чему ты клонишь.

О, еще бы он понимал. За последнее время Совьон услышала от Латы много историй о мудрости князя Хортима и о запальчивом упрямстве его воеводы. Но Совьон не спешила этому верить. Она не сомневалась – четыре года назад дружина была сворой юнцов, а опальный воевода, пусть даже гневливый и кровожадный, не позволил пропасть горстке вчерашних подростков – много ли они знали о жизни за пределами Пустоши?

Совьон уклонилась от ответа, заметив:

– Ты не слишком жалуешь княжеского наставника.

– Фасольда-то? – улыбнулся Латы. – За что мне его жаловать?

«Возможно, за приведенный корабль и за несколько десятков опытных братьев по оружию. За то, что сам Фасольд или кто-то из его людей, знавших север куда лучше вас, юных гуратцев, придумал вам занятие до того, как вы бы умерли с голоду».

– Поверь, ты тоже его невзлюбишь, когда увидишь. И он тебя невзлюбит, потому что ты женщина и носишь оружие.

– Ничего не поделаешь, – ответила Совьон. – Если он умелый воевода и дрянной человек, я признаю и то, и другое.

Рыночная площадь городка была вытянутой и – как ей и полагалось – оживленной, с криками зазывал и шумными спорами о цене. От прилавков ремесленников Латы прошел дальше, к пекарне – нужно было купить достаточно съестного, чтобы отряду хватило до ставки князя Хортима. Латы попросил Совьон помочь ему рассчитать, сколько потребуется продовольствия, которое люди Латы сгрузят на тележки и вывезут за пределы города.

Его отряд разбил лагерь за воротами Ларги. Восемьдесят с лишним человек – Латы говорил, что по пути на север их станет больше. Мол, многие пустятся в путь сами, когда до них долетит слух о Хортиме Горбовиче – и о том, кто руководит войском вместе с ним.

– Поэтому я пошел по крепостям, а не явился ко двору гаринского князя, – как-то объяснил Латы. – Простые люди охотнее верят в невероятное, а не раздумывают по полгода, собирая советы в чертогах. Гаринский князь – человек сварливый и неприязненный, с ним тяжело вести разговор. Но посадники его крепостей решили, что если на севере и вправду собирается грозная сила, то с ней лучше дружить. Воины уходят за мной, а сколько еще присоединится, когда слухи размножатся сильнее прежнего?

Совьон думала, что человек, которому есть что терять, никогда бы не пошел за одной только сказкой о возвращении белого дракона. Видать, люди, идущие за Латы без приказа своих государей, – тот еще кипящий котел. «Удержит ли сотни отчаянных твой князь или тот, кто выдает себя за Хьялму из Халлегата?» Совьон никто не спрашивал, и она ничего не говорила. Хотя ее многое тревожило.

Война – это не только бойцы, но и золото. На что живут эти люди? Отправиться на юг, чтобы рассказать о войске Горбовича; снарядить в путь восемьдесят с лишним человек – на все нужны деньги. В ту же ночь, проведенную в лагере у ворот Ларги, Совьон не выдержала и спросила об этом.

Латы удивился.

– Я не ходил договариваться к гаринскому князю, потому что всегда знал, что он не воспримет меня всерьез – только прокормит обещаниями, а то и всыплет плетей. Но есть и другие князья, и они не могут отказать Хортиму Горбовичу и Хь… – Он поймал взгляд Совьон. – Тому, кто назвался нам Вигге. Хорошо, не верь мне, если хочешь. Сама все увидишь.

– Увижу, – сдержанно кивнула Совьон. – Значит, войску Хортима Горбовича помогают северные князья?

Любопытно, надолго ли у них хватит терпения.

Латы говорил о Хортиме Горбовиче и его ратях с гордостью, но Совьон догадывалась, как там, на севере, должно было все бурлить. Хортим Горбович не желал, чтобы его считали предводителем ватаги грабителей, хотя едва ли его иначе воспринимали на землях, вынужденных кормить сотни воинов.

Что ж, война есть война. Благородные порывы ютятся рядом с голодом и насилием. Если, конечно, тот, кто стоял за спиной юного князя и назывался Хьялмой, был хоть сколько-нибудь благороден.

Чем дальше отряд шел на север, тем больше Совьон не нравился этот человек.

Время неслось неумолимо. Хортиму Горбовичу до сих пор не верилось, что с той поры, как они начали собирать войска, прошло всего несколько лун.

Ему думалось, что созывать рати зимой было не лучшей затеей. Холода в Княжьих горах долгие и суровые, попробуй прокормить сотни вояк. Зимой государи крепче держались за своих подданных и не решались отправляться в походы раньше весны. Хортим, выросший в теплой Пустоши, всегда боялся морозов, способных выкосить половину войска еще до боя, но Хьялма полагал, что нельзя тратить время попусту – нужно искать соратников.

– Наперво, – объяснял он неторопливо, бесцветно, – твоя сестра. Стоит поторопиться, если ты хочешь застать ее живой.

Как тут не согласиться?

– К тому же в стынь люди сильнее ощущают бремя своих тягот. А дань Сармату – тягота, от которой мы можем их избавить.

Правда, потом Хьялма добавил, что княжегорские зимы стали теплее тех, что он запомнил. Хотя их лагерь стоял на севере – на лесистой равнине, которую взрезала река Дороха, неподалеку отсюда впадающая в Сизое море.

– И наконец. – Хьялма выделил это голосом, чтобы Хортим понял: самое важное. – Теперь мне придется подолгу бывать в человеческой оболочке. Куда дольше, чем случалось за последние годы, а мне неведомо, сколько еще протянет это тело. Ты же видишь, оно больное.

Поэтому молва полетела, понеслась снежным комом: вернулся халлегатский князь.

Хьялма, чье имя обкатывал шепот древних легенд. Старший брат Сармата-змея и Ярхо-предателя, слывший мертвым вот уже тысячу лет. Он носил драконью кожу, когда хотел, и оставлял ее, когда того требовало дело. Пустую драконью тушу перетащили в середину собирающегося лагеря – немым доказательством, внушительным напоминанием: Хьялма из Халлегата жив, как бы сказочно это не звучало.

Неудивительно, что княжегорские государи, к чьему двору приезжали Хьялма с Хортимом, опешили и не решились отказать в помощи, даже сославшись на зиму. Теперь у Хьялмы были друзья – или, по крайней мере, те, кто вел себя по-дружески, – на северо-востоке.

– Придет время, и их удивление растает, – кисло говорил Хортим. – Их благоговение сменится раздражением и усталостью. Им надоест содержать войско.

– Разумеется, – отвечал Хьялма. Тогда он стоял в шатре, упершись руками в узкий стол. Он изучал карты княжегорских земель: они рассыпались желто-чернильными листами пергамента, выдубленного из бараньей кожи. Многое изменилось за время отсутствия Хьялмы, и рисунок Княжьих гор – не исключение.

– И что ты будешь делать? – Хортим опустился на бочонок, заменявший ему стул, и зябко передернул плечами. В их лагере было гораздо теплее, чем в льдистом море, но это не мешало Хортиму болеть – с резью в горле, слезящимися глазами и ломотой в костях, будто молодому князю было не девятнадцать, а все сто лет.