Литмир - Электронная Библиотека

– Довольно, – сказал Ярхо и приказал собираться в обратную дорогу.

Его воины оставили после себя пожженную деревню – курился черный дым, и небо блестело, будто матовый хрусталь. Слой за слоем на землю ложился новый снег. Нежно, словно пуховое одеяло, укрывал коченеющие тела и заносил глубокие следы, оставленные дюжинами каменных стоп.

* * *

Марлы лили из кувшина воду, такую холодную, что сводило пальцы. Вода смывала кровь и с журчанием стекала в глубокое серебряное блюдо, хотя Рацлаве не было дела ни до блюда, ни до кувшина из тончайшего стекла, ни до крови, расплывающейся багряным туманом. Если порезы на руках и ныли, то Рацлава этого не чувствовала. О, ей не нужны сокровища Сармата-змея, и даже нежеланный муж не сможет удержать ее в самоцветной тюрьме. День за днем Рацлава выкраивала музыку. Песня за песней просачивалась в тела птиц, ютившихся у подножия Матерь-горы. Неужели за свои старания она не заслужила и глотка свежего воздуха? Наверное, со свадебной ночи прошло не меньше полутора лун, и несколько дней назад Рацлава наконец-то смогла завладеть крыльями совы. Ей не поддались ее глаза и клюв, не поддался разум, зато… Рацлава летела – долго, сквозь снегопад и вьюгу, над дремучими лесами и каменной ратью.

Кувшин дрогнул. Руки марл застыли, и вместо звонкого журчания раздался мерный стук капель, срывающихся в блюдо.

По чертогу раскатилось эхо чужих шагов.

Рацлава обернулась, и негустые косы ударили ее по спине, как две плети. Всколыхнулись длинные рукава, и вода с пальцев побежала на пол. Она замерла посреди чертога – прямая, напряженная; плечи ей укутывал соболий мех, но Рацлаве вмиг стало так холодно, будто она была нага.

– Здравствуй, – сказала она.

Ярхо ей не ответил.

Кончиками пальцев Рацлава коснулась свирели, висевшей на кожаном шнурке. В палате воцарилась тишина, прерываемая лишь глубинными звуками, которое улавливало чуткое ухо слепой: шарканье каменных слуг, свист руды и звон монет. До этого дня Рацлава слышала и Ярхо. Он бродил в коридорах, оплетающих палаты, где драконья жена ткала свои песни, но еще ни разу не заходил к ней.

«Он узнал меня, – подумала Рацлава, и к горлу подкатил ком. – Он понял, что сова, кружившая над подожженной деревней, – это я».

Зря Рацлава решила преследовать каменную рать. Будь оно проклято, ее дурное любопытство! Будь проклято ее бахвальство – право, ну что ей стоит взмыть вверх, что стоит погнать сову вслед за ратью…

Она скользнула вперед, и полы ее платья мазнули по полу.

– Зачем ты здесь? – Рацлава расправила плечи и попыталась улыбнуться. – Разве я сделала что-то плохое?

– Я видел сову. – Ярхо говорил неспешно, чеканя каждое слово. – И она была бельмяноглаза.

Боги! Рацлава почувствовала, как от лица отхлынула краска, – а люди рассказывали, что ее кожа и так бела. Если Ярхо-предатель и выглядел грозно, то Рацлаву это не трогало. Она не знала его изрубленного лица и кольчуги, испещренной следами от сотен мечей, и не боялась. Но голос – голос Ярхо заставлял кровь застыть в жилах.

Потребовалось время, чтобы прийти в себя.

– Хорошо, – протянула Рацлава, решив объяснить все то, что могло показаться Ярхо странным или опасным. – Хорошо… – Наконец она заговорила иначе, степенно и почти томно, будто лодочка поплыла по ленивым волнам.

Ее зовут Рацлава, она слепая дочь пастуха с Мглистого Полога. Она не нежить, не ворожея и не оборотень, поэтому – нет, не тревожься, Ярхо-предводитель, – ей не ускользнуть из Матерь-горы. Все, что она умеет, – это играть на зачарованной свирели. Сидя в драконьем логове, Рацлава ткет полотна историй. Плетет музыку из запахов и звуков, учится просачиваться в тела птиц, но от этого, право, Ярхо-предводитель, нет никакого толка. Ее душа стелется в чужих костях и мышцах, но в действительности ей не подвластны ни совы, ни ястребы, ни орлы.

– Я могу лишь наблюдать. – Легко повела подбородком. – Вернее, я слышу и чувствую, но не вижу.

Рацлава не стала говорить о том, что она не настоящая певунья камня, а бездарная, но упорная самозванка. Воровка, похитившая колдовскую свирель, в отместку ранившую ее пальцы и губы. Зрение, свобода, мощь – Рацлава достигла бы всего этого не талантом, а упорством, если бы у нее было больше времени.

Сколько осталось до летнего солнцеворота? Полгода? Меньше?

Она тряхнула головой, прогоняя нежеланные мысли, и раскинула руки, как тряпичная кукла. Вспенились кружева на ее длинных рукавах, а меха соскользнули с плеч.

– Послушай. – Рацлава и застыла так, словно ее растянули, привязав за запястья к двум столбам. – Я безоружна, и мое тело – в этой горе. Я никуда не денусь отсюда.

Но Ярхо не спешил ей верить.

– Твои песни, – обронил он. – Что умеют?

Музыка истинных певцов камня, а Рацлава делала все, чтобы встать с ними вровень, лечила и убивала, сеяла страх и взращивала любовь. Осушала океаны, поджигала леса и подчиняла своей воле все то, что имело душу. Неудивительно, что такие мастера рождались страшно редко. Рацлаве было далеко до их искусства, но она училась. Медленно, терпя горечь бесконечных неудач. Она могла очаровывать некоторых людей и подчинять себе мелких животных, но зачем Ярхо знать то, что сказки о певцах камня правдивы, а их музыка способна на многое?

– Мои песни красивы, – просто сказала Рацлава, опуская руки. – Я умею исцелять небольшие раны и летать в телах сов, но лучше всего тку истории, способные развлечь моего господина, Сармата-змея.

– Господина, – хрустнул Ярхо.

Если бы его голос мог выражать чувства, Рацлава услышала бы раздражение или насмешку. Но так – лишь скрежет каменного крошева.

– Ну, – добавил он, – развлекай.

И Ярхо ушел. Марлы ожили только после того, как затихло эхо его шагов. Одна из каменных дев захотела взять Рацлаву за руку, но драконья жена мягко высвободилась, и покорно ослабли тонкие, вытесанные из породы пальцы прислужницы.

Шумный вдох. Глубокий выдох.

Рацлава наклонилась, стараясь нащупать меха, упавшие ей под ноги. Затем неуклюже опустилась на них, подоткнув платье под колени. Перебросила косы на грудь и помедлила, прежде чем подняла свирель.

Воздух вокруг загустел. Рацлава слышала, как шаркали об пол каменные ступни марл, как дышали самоцветы в стенах Матерь-горы и как Ярхо-предатель уходил все дальше от этих комнат.

Для песни Рацлава взяла нити собственного прелого страха, похожего на посеребренные, втоптанные в землю листья. Нити замерли перед ее лицом, растянулись от угла до угла, – словно паутина, сотканная восьмиглазой пряхой.

Рацлава поднесла свирель к губам.

Скачет по курганам конь буланый. У его всадника – меч, жадный до крови, и изуродованное лицо. Конь выпускает из ноздрей пар и бьет копытами оземь, высекая искры. Там, где отблеск касается травы, восстают воины. Едет всадник по курганам, и за его спиной поднимается несметная орда.

Музыка летела в сердце Матерь-горы, к теплившимся там сокровищам. Опускалась глубже, в рудные норы, где переливались тысячелетние самоцветы. Песня просачивалась в лабиринты коридоров, оплетала бессчетные ходы и, звеня и множась, достигала уха Ярхо-предателя.

Эту музыку не слышал разве что Сармат-змей, покинувший свою обитель несколько недель назад.

* * *

Вскоре Рацлава свыклась настолько, что признала: житье в драконьей горе не слишком отличалось от житья в отцовском доме. Рацлава по-прежнему была предоставлена сама себе, бродила там, где ей позволялось, и лелеяла свою музыку, как одинокий ребенок – единственную игрушку. Ей даже начало казаться, что долгое путешествие с караваном, заснеженные перевалы и разбойничьи болота – не больше чем наваждение. Правда ли, что когда-то Рацлава знала предводителя Тойву, по которому сложили погребальный костер? Правда ли, что Сармату-змею подарили не только невесту, но и лукавого одноглазого раба? Догадаться бы, где он сейчас – Лутый, Лутый, липкий мед и запах срезанного хмеля… Правда ли, что когда-то Рацлаву опекала ведьма? Вороний крик, ночь и полынь, лязг оружия – может, и не было этого никогда. Ни Совьон не было, ни Лутого, ни старой тукерской рабыни, мурлычущей легенды на своем гортанном наречии.

3
{"b":"784736","o":1}