Еще не войдя в последнюю игральную комнату, он учуял присутствие Блэкстоуна – по запаху. Здесь явно отсутствовал свежий сигаретный дым, который обычно маскировал вонь от старых ковров, за десятки лет впитавших в себя множество различных жидкостей. В присутствии финансиста курить никому не разрешалось. Измышлений по этому поводу было более чем достаточно: одна половина подозревала, что Блэкстоун сверх меры озабочен состоянием своих легких и зубов, а другая настаивала, что ему доставляет удовольствие держать под контролем окружающих. Тристан знал этого человека достаточно давно и не сомневался в истинности обеих догадок.

Блэкстоун сидел, развалившись в кресле, лицом к дверям и спиной к стене. На его грубом лице, которое некогда сломанный нос делал еще более неприятным, не было никаких намеков на то, что он заметил приход Тристана. Впрочем, он никому особого внимания не уделял; даже карты небрежно свисали из его бледной ладони. Будто он сидел один, а остальных рискнувших сыграть с ним мужчин и вовсе не было рядом. Блэкстоун походил скорее на подпольного дельца, какого-нибудь заправилу из доков, чем на крупного бизнесмена.

Тристан прошагал мимо игроков, не замедлив шага, и незаметно кивнул, давая понять, что у него есть разговор. В ответ темные ресницы Блэкстоуна чуть опустились. Уже хорошо. Они все еще понимали друг друга без слов, хотя несколько лет намеренно старались не пересекаться.

Тристан отыскал никем не занятую комнату и устроился поудобнее в скрипучем кресле с подголовником. Блэкстоун мог прийти как через десять минут, так и через несколько часов. Сидеть и ждать, дыша зловонием, – занятие утомительное. Когда-то это не напрягало его – восемнадцатилетнего юнца, восторженного и жадного до сомнительных приключений. Тогда он и осознал, что не только женщин, но и некоторых мужчин привлекает его внешность; молодость и свежесть новичка очаровали весь полусвет. Так юношу и втянули в сумрачный, удушливый и никогда не спящий подпольный мир азартных игр и оргий, а он в свою очередь с легкостью втянул других его обитателей в свой мир, втираясь в доверие, когда те были пьяны от скотча и плотских радостей или тупо наглотались паров эфира. В эти часы они легко выбалтывали различный компромат, а Тристан мошенничал – сам был абсолютно трезв и лишь усиленно изображал опьянение. Скоро у него появилась пухлая тетрадь, хранившая перечни законно взятых долгов и оказанных услуг, а также тайны, которые он по случаю превращал в монеты путем шантажа. У него появился личный «банковский счет» – козырь на чрезвычайные случаи.

На этой почве они с Блэкстоуном и познакомились: одним прекрасным вечером оба надумали ощипать одного и того же пижона. Их сильные стороны настолько хорошо сочетались друг с другом, что они образовали эффективный союз и, пройдя недолгий период ребяческих боданий, объединили свои усилия для тайных грабежей. Хищник и змея: один обеспечивал рычаги давления, другой – доступ к кругу избранных. Несколько лет схема действовала отлично. В финансовом отношении она успешнее работала для Блэкстоуна – теперь тот являлся одним из самых состоятельных бизнесменов Лондона. Конечно, его раннюю деятельность по добыванию денег не пресекал властный отец. У Блэкстоуна, как предполагал Тристан, отца фактически не было.

На пол упала тень. Легок на помине: атлетическая фигура финансиста закрыла дверной проем. Холодный взгляд темно-серых глаз уперся в посетителя.

– Нужно обсудить одно дело, – проговорил Тристан.

Блэкстоун немного помедлил, затем кивнул, развернулся и вышел из комнаты. Оба знали, что стены здесь имеют стратегические отверстия в штукатурке, предназначенные для глаз и ушей третьих лиц. Знали с тех пор, когда находились по другую сторону стены.

Мужчины двинулись к восточному выходу из здания, где стояли ожидавшие их экипажи. Блэкстоун жестом велел Тристану сесть в карету без номера. Секунду спустя экипаж пришел в движение. Кучер знал, что должен доставить пассажиров в Белгравию; по пути они успеют обсудить свое дело, и затем Тристан выйдет из экипажа, а Блэкстоун укроется в одном из многих своих владений, чье местоположение он не желал раскрывать. Всем известен был лишь его особняк в Челси, где выставлялась коллекция живописи и антиквариата; Блэкстоун знал цену каждого предмета, но не знал ценности ни одного из них. Тристан догадывался, что финансист был необразованным человеком – обычное дело для незаконнорожденных.

– Мне нужны деньги, – сказал Тристан. – Завтра.

Сидящий рядом Блэкстоун смотрел в темноту за окном кареты. Тень и свет попеременно играли на его грубоватом лице.

– Сколько? – наконец спросил он скрипучим голосом.

Тристан назвал сумму. Блэкстоун медленно повернул голову.

Его взгляд говорил сам за себя. Вернее сказать, так могли бы смотреть сами деньги, имей они глаза.

– Мне почти любопытно. Что может стоить так дорого?

– Женщины, – кратко ответил Тристан. Люси, мама, а если быть точным, то еще и незнакомая и нежеланная невеста.

– Следовало ожидать. – Блэкстоун вновь уставился в окно и после паузы добавил: – Деньги поступят на счет завтра к полудню. В восемь утра мой человек подъедет в отель «Кларидж» подписать бумаги.

В дальнейших обсуждениях не было необходимости. Тристан знал условия. Что бы ни случилось, Блэкстоун свои деньги вернет. В последний раз он занимал у финансиста большую сумму в двадцать два года, после того как получил приказ отправляться в армию. Это был второй случай, когда он всерьез предполагал порвать с семьей и эмигрировать в Америку, однако снова отказался от своих намерений. Тем не менее Тристан сохранил присутствие духа и инвестировал средства с прицелом на будущее, прежде чем отплыть на пароходе в Индию вместе со своим полком. В дополнение к грабительскому ссудному проценту старый друг попросил перепродать ему несколько долговых обязательств из тетради Тристана – Блэкстоун любил перекупать долги аристократов, чтобы затребовать их в самый неподходящий момент; само собой, неподходящий для должника. За спиной у него остались руины былых состояний.

Тристан через силу улыбнулся. Нужно быть сумасшедшим, чтобы иметь дело с Блэкстоуном.

Не успела Люси позавтракать, как в дверь позвонил какой-то нечесаный мальчишка. Посыльный принес записку из «Устрицы». Люси торопливо бросилась одеваться. Бывало, что какая-либо из обитательниц оксфордского борделя появлялась у нее на пороге под покровом ночи; однако если с утра отправили посыльного, случилось что-то из ряда вон выходящее. Она решила не идти пешком, а нанять до Коули-роуд экипаж.

В полутемном вестибюле ее встретил удушающе-сладкий аромат восточных трав. Было уже восемь часов, и «Устрица» готовилась ко сну. Впустившая Люси женщина выглядела усталой; подводка для глаз растеклась по щекам грязными кляксами.

– Доброе утро, Лилиан.

Лилиан сделала реверанс. Ее ноги дрожали.

– Миледи, как хорошо, что вы пришли!

Люси двинулась вслед за женщиной по коридору, а затем по скрипучей лестнице спустилась на кухню.

– Маленькая Эми, – обернувшись через плечо, сказала Лилиан, – родила, и теперь ей некуда податься.

В кухне было холодно; на длинном столе громоздились горы немытой посуды. Рыжая Мэг отрешенно водила грязной тряпкой по столешнице. Когда Люси вошла, она подняла голову:

– Миледи. – Как большинство обитательниц «Устрицы» – нет, как большинство женщин вообще, – Мэг не могла определиться, к какому сорту отнести леди, не брезгующую переступить порог борделя.

Худенькая девушка – та самая маленькая Эми – уставилась на Люси из противоположного угла комнаты. Растрепанная светлая коса перекинута через плечо, к груди прижат сверток, очевидно с ребенком…

– Когда она должна уйти? – Люси повернулась к Лилиан.

– Сейчас. Мадам приказала.

– И ушла бы уже давно, – вмешалась Рыжая Мэг, – да взмолилась, чтобы ей позволили задержаться до вашего прихода, и мы разрешили. Бог знает почему. Мадам нам головы оторвет.