Владимир Иванович рассмеялся, присел на корточки и ответил на рукопожатие.

Вечер прошел душевно. Ольга Львовна напекла пирогов с ягодами, приготовила рыбу, нарезала салатов. Из шкафчика достала банку солений, с торжественным видом протянула Омару.

– Передай, Омарчик, от нас своим родителям. Я огурчики на даче выращивала, хрустящие, вкуснющие, они за добавкой сами сюда приедут.

Омар рассмеялся.

– Спасибо, Ольга Львовна! За вашими огурчиками я и сам поскорее вернусь.

Пока взрослые в приподнятом настроении обсуждали поездку, Брахим незаметно вышел из-за стола. Владимир Иванович первым заметил отсутствие внука. Поискав, он нашел его в бывшей комнате Вали. Мальчик сидел на диване и плакал.

Владимир Иванович подошел к внуку, присел рядом.

– Ты чего это тут слезы льешь? – тихо спросил он, заглядывая Брахиму в глаза.

– У-уезжать не хочу, – ответил мальчик, всхлипывая. – Вы здесь с бабушкой останетесь, а я там буду! Я там ничего не знаю, там чужие.

Владимир Иванович обнял Брахима, улыбаясь.

– Внучок, ты же не навсегда уезжаешь. Мы увидимся совсем скоро, даже заметить не успеешь!

– Правда? – Брахим отодвинулся от деда и с надеждой на него посмотрел.

– Конечно, правда! А когда приедешь, я тебе дорогу железную подарю. С солдатиками!

Слезы застыли на длинных ресничках Брахима. Он сморгнул их и расцвел в улыбке.

– Тогда я поеду, – сказал он. – Но вы тут не сильно скучайте с бабушкой, хорошо?

– Хорошо, мы будем очень-очень стараться, – кивнул Владимир Иванович. – А ты там маму береги, договорились?

И Владимир Иванович пожал своей большой ладонью маленькую ладошку внука, скрепляя договор.

Уходя, Брахим больше и не думал плакать. Попрощавшись со всеми, Валентина и Омар поехали домой. Следующим утром они отправились в аэропорт, а оттуда полетели в Ливан знакомиться с родителями Омара.

За несколько дней, проведенных в Бейруте, Валентина уже освоилась. Ей было интересно находиться в окружении восточных женщин. Слушать их разговоры, смотреть на них, наблюдать, подмечать детали, отличия от того женского общества, к которому она привыкла.

Мама, сестры и жены братьев Омара ежедневно меняли наряды, от ярких платков с декоративной вышивкой и цветастых туник у Валентины рябило в глазах. Друг другу рассказывали о причудах своих детей. Мама Омара командовала на кухне и в тот период с ними находилась реже, чем все остальные. Детей тоже было много, Брахиму понравилось играть с двоюродными братьями и сестрами. Здесь дети пользовались полной свободой. Дом был большой, так что места для игр хватало.

Дахма не переставая угощала всех национальными блюдами, изо всех сил стараясь угодить блудному сыну. На столе в корзинке всегда лежали свежие фрукты – виноград, апельсины, яблоки, а также незнакомые Валентине папайя, хемблес и мушмула.

Дахма со временем стала мягче к Валентине. Она наблюдала за невесткой, видела, как та любит Омара, с какой лаской и заботой играет с Брахимом. Валентина была воспитанной и кроткой девушкой, и Дахме это нравилось. А вот Амир, наоборот, смотрел на Валентину с осуждением. Он думал, что справится с неприязнью, когда познакомится с женой сына, и поначалу старался быть предельно вежливым, но чувство отторжения к ней обострялось с каждым днем. Она не знала их традиций, не разделяла их религию, превратила сына в подобие женщины. Равноправие! Ну надо же. В Ливане тоже полно этого добра, но здесь это усугублялось еще и тем, что Валентина не ливанка.

За столом Дахма с немой просьбой глядела на мужа, чтобы тот не грубил Валентине и не ухудшил тем самым едва возродившиеся отношения с сыном. Но Амир предпочитал не обращать внимания на жену.

– Я рад, Омар, что ты решил остаться подольше с нами, – сказал как-то Амир во время обеда. – Мы не виделись семь лет и заслуживаем больше, чем какой-то месяц твоего присутствия. И присутствия нашего внука.

– Да, отец, ты прав.

Омар продолжил есть, избегая смотреть на Валентину.

– А я-то как рада, сын мой! – сказала Дахма. – Здесь же твой дом, столько воспоминаний. И погода замечательная. В России, я слышала, суровые зимы.

– Россия тебе не подходит, – отрезал Амир, обращаясь к сыну, но глядя на Валентину. – Ты не такой, как эти русские. И я не хочу, чтобы мой внук стал таким же, как они.

– Брахим наполовину русский, отец, – напомнил ему Омар.

Амир метнул на Омара гневный взгляд, угрожающе сжал кулаки, но затем выдохнул и медленно разжал их.

– Ну, у него есть и другая, лучшая половина, – сказал он. – Ливанская. И здесь, надо полагать, мальчик наконец-то прочувствует всю силу своих корней, – Амир улыбнулся внуку. Брахим робко улыбнулся ему в ответ, хотя ни слова не понял.

Омар промолчал. А Валентина тревожно поглядывала то на мужа, то на его родителей. Она досадовала на себя, что не удосужилась выучить арабский и теперь почти ничего не понимает. Но Валя точно уловила слово «Русия», а также заметила, с каким видом произносил отец Омара название ее родной страны.

После обеда Валентина помогла Дахме и Сабике на кухне, а затем поспешила скрыться в комнате с дневником.

«Прошел почти месяц, и теперь, похоже, я могу доверить свои мысли только тебе, дорогой дневник.

Когда мы только приехали, я была уверена, что больше всех меня невзлюбила мать Омара, но теперь я вижу, что Дахма стала мягче ко мне. Иногда она смотрит на меня с таким… сожалением, что ли. Меня это смущает, под ее взглядом я чувствую себя хуже, мне становится неловко. Как будто хочется заявить ей: «Меня не надо жалеть! Моя жизнь прекрасна! Я люблю и любима!». Но с каждой неделей, проведенной здесь, я начинаю сомневаться – а правда ли все так идеально, как мне казалось?..

За столом Дахма нарочно не смотрит в мою сторону. Я заметила, что она меняется, когда рядом Амир. Становится его частью, дополнением, перестает быть самостоятельной личностью.

Почти каждый раз, когда мы все собираемся вместе, Амир старается внушить Омару, что нам лучше остаться здесь, в Ливане. Не знаю, что именно он имеет в виду под «остаться». Еще месяц? Год? Навсегда? Думаю, если бы я знала язык, то смогла бы показать себя с лучшей стороны и убедить Амира и Дахму, что нам необходимо уехать, но мы не забудем про них и станем навещать так часто, как только сможем. Но реальность такова, что арабский дается мне с большим трудом, на английском родные Омара не разговаривают, хотя прекрасно понимают этот язык, а про русский уж вообще молчу. Кажется, Амир считает меня олицетворением всей России, так что он и Россию невзлюбил лишь потому, что я оттуда родом.

Омар изменился. Дома, в Санкт-Петербурге, он был совсем другим. Мы все делали вместе, относились друг к другу с теплотой, заботой. Все семь лет прошли, как медовый месяц. Но здесь, в Ливане, Омар пытается показать, что именно он лидер в нашей семье, хотя раньше мы никогда за лидерство не боролись».

Новые записи не появлялись в дневнике целых две недели. Происходило так много событий, что Валентине не хотелось даже трогать дневник, как будто если она не изложит все пережитое на бумаге, то сумеет сохранить то хрупкое счастье, что было у нее с мужем. Но переживания накапливались, и Валентина вновь обратилась к верному способу выплеснуть эмоции. Чернила в отдельных местах расплылись, идеальный почерк Валентины стал отрывистым.

«Дорогой дневник, не могу больше держать это в себе. Кажется, в моей голове так много мыслей, что я не поспеваю за ними, не могу проследить, когда и по чьей вине все изменилось.

Где-то две недели назад, когда мы уже ложились спать, Омар сказал, что его давний друг предложил ему место в частной клинике, зарплата высокая, в России столько не заработаешь. Сначала я восприняла новость в штыки. Я не хотела оставаться в Ливане и не думала, что поездка так затянется. Мы впервые серьезно поругались. И так же бурно помирились. Омар был нежным, страстным, любящим, как раньше.

Следующий день я встретила с улыбкой. Утром созвонилась с родителями и сказала им, что мы еще ненадолго задержимся. Мама с папой расстроились, но отнеслись с пониманием.