Лорд Морнингтон приглашающе махнул рукой, когда увидел сына. Тоже уже одетый для праздника, он решал с поверенным накопившиеся за несколько лет вопросы управления поместьем.

— Милорд, — вежливо поклонился юный лорд Уэксли. — Могу с вами поговорить?

— Подожди немного, сейчас освобожусь, — ответил ему отец. И снова углубился в гроссбухи. Кабинет был ярко освещён, но отец всё равно щурился. Годы в Индии оставили след на его узком, скуластом лице. Въевшийся загар смыл английскую бледность, яркое солнце выдубило кожу, углубило морщинки около глаз и на лбу. Только фигура — такая же сухопарая, стройная, осталась без изменений.

— А я не помешаю? — поинтересовался Джин. Обсуждение хоть и было тихим, выглядело бурным — поверенный настойчиво водил пальцем по листу и что-то вполголоса доказывал, а маркиз Уэксли вполголоса не соглашался. Негромкий вопрос был проигнорирован.

Джин помялся на пороге, но всё-таки прошёл в комнату. Тени от свечей колыхнулись ему вслед. Он подошёл к окну, выглянул. Дело привычки — обозреть видимую часть улицы. Она была пустынной, гости ещё не прибыли, кареты не толпились у входа. Только над живой изгородью палисадника мерно, в такт шагам, качался котелок полисмена.

На южной стороне Гросновер-сквера зажигали газовые фонари*. Зыбкая в сумерках фигура фонарщика с длинным шестом появлялась то у одного, то у другого столба. Улица потихоньку становилась светлее, деревья по краю парка медленно выплывали из темноты.

— Сын. О чём ты хотел поговорить? — в отражении окна рядом появился отец.

Джина в очередной раз поразило, насколько они непохожи. Оба в синих фраках, с замысловато завязанными шейными платками. Но сам он за эти годы вытянулся, раздался в плечах, ещё больше расцвёл томной, мягкой привлекательностью. От почившей матери-француженки, в нём проявлялось всё больше и больше — смуглой и без загара, нежной кожи, пышной шапки кудрей, полных чувственных губ и почти азиатского разреза глаз. Кто знал, чья кровь была намешана в бездомной девчонке, ставшей потом, благодаря своему недюжинному таланту, одной из самых популярных актрис Парижа? Теперь эта кровь бурлила в наследнике древней английской фамилии. Завидный жених, неважно что бастард, раз признан и принят, чью стать, красоту, будущие титулы и доходы обсуждали (по словам сестры) во всех девиче-дамских компаниях. Тот, чье сердце истошно трепетало при воспоминаниях о твёрдых, со вкусом специй губах.

— Сэр. Вы скоро уезжаете. Возьмите меня опять с собой! — Джин резко отвернулся от окна, сказал как рубанул, громко, наотмашь, волнуясь.

Но лорд Морнингтон если и был удивлён нервной просьбой, виду не показал. Но ответил непреклонно.

— Это исключено, в Индии опять неспокойно, — он опять вернулся к столу, принялся что-то искать в бумажных горах писем. — Грядёт новая война. С маратхскими князьями.

Джин последовал за ним.

— Мне очень надо… — он замолчал, не в силах подобрать доводы, когда заметил тень удивления в поднятых бровями отца. Они у него были, причины вернуться. И самая главная — отдать обратно то, что ему не принадлежало. Но рассказать о них он был не в праве. А кое о чём и не имел желания. — Отец… Пожалуйста. Мне тут скучно, — выдавил Джин наконец.

— Джон Генри Уэксли. Что за разговоры, неподобающие мужчине! У тебя разве нет обязанностей в моё отсутствие? — строго произнёс лорд Морнингтон. — Ты хочешь оставить сестру в её первый сезон? А если свадьба? Всё возложим на плечи леди Морнингтон?

Джина покоробило от сурового «Джон». Всё понятно. На что он надеялся? Это была заранее провальная попытка, стоило сразу осознать и не соваться на рожон с разговорами.

— Прошу прощения, милорд. Я всё понял. Мне надо идти, — ровно ответил он. Выпрямился, спрятал руки за спину. В противовес тону пальцы дрожали. И глупое сердце не желало успокаиваться — дробно и гулко долбилось о клетку ребёр, стук отдавался под горлом. Он отвернулся к двери, но был остановлен нетерпеливым окриком отца.

— Вот, смотри! — тот стоял над столом и протягивал Джину письмо. — Возможно, моё возвращение отложится. А всё из-за наследников Типу Султана! Будь он проклят, этот Чонгук-хан!

Джина словно оглушило. То ли тем фактом, что аристократ до мозга костей, невозмутимый дипломат — первый маркиз Уэксли — бранился как грузчик на верфи, то ли от упоминания имени. Ведь пока не произнесли, его владелец — абстрактная фигура. Всё просто: не называешь, не вспоминаешь, ничего не было. А теперь имя, а следом старательно заталкиваемое в глубины памяти событие хлестнули наотмашь, словно ладонью по щекам — так они загорелись.

Он неверной походкой подошёл к столу, взял бумагу. Но затуманенные шоком глаза не разобрали ни буквы витиеватого почерка. Благодарение Господу, лорд Морнингтон продолжил ругаться:

— Чёртовы французишки, эти лягушатники. Раздували пламя восстания, помогали им, ставили нам палки в колеса. Обучали солдат-индусов, поставляли оружие. А теперь дали укрытие детям Типу Султана и его наследнику. А тот не промах. Обратился к французскому монарху и в суд. В суд! Чтобы ему вернули административный контроль над Майсуром. А теперь грозится добраться до Лондонского суда. И французы его поддерживают! Грозятся разрывом дипломатических отношений! О-о-о, — схватился за лоб лорд Морнингтон. — Король будет недоволен…

— Так он не в Индии… — пробормотал юный лорд Уэксли. Из огненного спича отца он понял одно — тот, кто отнял первый поцелуй, не за тысячи миль по морю и негостеприимным землям. Он — рукой подать, через Ла-Манш переплыть. И возможно, скоро будет в Лондоне. Осознание случившегося снова отхлестало по щекам. Стало позорно, стыдно, а ещё очень горячо в животе. Чужие ласки в жаркой постели спустя время казались экзотическим сном, навеянным книжкой и южной ночью. А сейчас, вместе с произнесённым вслух именем — налились подробностями, ощущениями, всплыли тихим пряным шёпотом в шею, в губы, под челюсть. Джина зашатало от навалившихся чувств.

— Всё к лучшему. Значит отдам кинжал, и покончим с этим. И брошь верну… — забормотал он себе под нос, не слушая дальнейших возмущения отца. Мысли, раздрай эмоций заставили в задумчивости бродить по комнате. Джин снова вернулся к окну. Там зажглись фонари по периметру сквера, улица была по-праздничному ярко освещена. На той стороне, в тени дерева стоял мужчина. Его силуэт был знаком. Юный лорд Уэксли в задумчивости прикусил костяшку пальца.

— Сегодня Третий, — тихо сказал он.

Чонгук-хан не обманул, все три года Джина (а скорее реликвию), негласно опекали. Иногда, но только иногда, ему попадались на глаза одетые в европейское индусы. Часто их костюмы были сшиты по последней моде, а иногда те выглядели сущими оборванцами. На прогулке в Гайд-парке, когда Джин сопровождал сестру и её подружек к модистке или когда посещал боксёрский клуб — из-за ближайшего угла выворачивал смуглый человек, ловил взгляд молодого лорда, кивал и пропадал в толпе. Или вот так, как сейчас, их можно было увидеть из окна. Уэксли был уверен, что попадались они на глаза, только когда сами этого хотели. В такие моменты сердце пропускало удар. Если они рядом, значит кто-то им продолжает приказывать?

За годы «присмотра» он научился своих сопровождающих различать. Их было трое, все молодые, плечистые, явно из кшатриев*. Никакой системы в их появлении не было, никакого порядка кто кого сменял тоже. Единственно, он никогда не видел их вместе. А сейчас происходило что-то странное. Из темноты сквера показался ещё один силуэт и встал рядом. И ещё один. Когда появился четвёртый, Джин вцепился в штору. Последний, в отличие от остальных, был одет… как индус. На нём были шаровары, кафтан, подпоясанный шелковым шарфом, изысканно закрученный тюрбан.

На миг привиделось что-то знакомое — в наклоне гордой головы, в развороте плеч, в движении рук.

— Кто это? — прошептал он. — Как такое возможно? Их же обычно трое…

— Что ты сказал? — подал голос отец.

Но юный лорд Уэксли вдруг заторопился — суетливо задёрнул штору и рванул к двери. Почти не отдавал отчёта, куда бежал. Узнать? Убедиться? Выяснить? А может что-то решить?