– Даада Самаааан! – протянул он. – Научи, научи меня Танцу Создания, я хочу летать, так же как ты! Научи, научи! – Ладака теперь восторженно подпрыгивал и хлопал в ладоши.

– Обязательно научу, мой мальчик, а пока присядь рядом со мной. – Ладака повиновался.

– Так и создавал Элохим миры на протяжении миллионов земных жизней, до тех пор, пока не явился Хаос.

Никто не знает, как и откуда он возник, но древние монашеские манускрипты говорят нам, что Хаос стал порождением первичной тьмы, которая царила до появления Элохима Создателя. Свет, пролитый Элохимом, не уничтожил тьму, а только отбросил ее из освещенной области.

– Этот Хаос и стал первым чемпионом?

– Да нет же, глупец, не перебивай старших!

– Извини.

– Да, из тьмы явился Хаос, – Саман поглаживал свою седую бороду, – и положил начало ужасающим бесчинствам. Целые планеты, звезды, даже галактики, созданные Элохимом, Хаос уничтожал, стремясь вернуть господство пустоты. Из облаков космической пыли и обломков планет возникали слуги Хаоса – безобразные демоны, смысл существования которых свелся к одному – уничтожению всего живого. Так погибло несколько миров с его обитателями и великое множество планет, так и не успевших выносить жизнь в своей утробе, но от этого не менее прекрасных, а установленный цикл жизни и смерти был поколеблен, и Элохим создал сааров – первородных сущностей, призванных отбросить все нарастающую армию демонов назад, за границы нашей Вселенной. И как раз тогда же Элохим завершил работу над своим новым детищем – планетой под названием Земля. Позднее этот новый мир эволюционировал до появления жизни. Его поверхность покрылась голубыми океанами и зелеными континентами, и демоны Хаоса устремили свой взор на наш сегодняшний дом, Ладака. И тогда по воле Элохима могущественные саары встали на защиту нашего мира, отбросив зло далеко за пределы нашего измерения. С тех пор эволюция Земли проходила под наблюдением и покровительством сааров, дабы здесь могла развиваться и процветать жизнь, которая торжествует вокруг нас и сейчас, в этот самый момент. И увидел Элохим, что своим присутствием саары весьма благосклонно влияют на ход вещей во Вселенной: своим прекрасным обликом и пением они придавали пышное многообразие жизни, что зарождалась и процветала в разных мирах, и решил создать нас, людей, по образу сааров.

Саман остановился напротив исполинской скульптуры, установленной в центре галереи храма, очевидно, служившей древним людям молитвенным залом. Пожелтевший от времени памятник хорошо сохранился, и через многовековую коррозию камня, покрытого мхом и потеками, отчетливо прослеживались очертания человеческой фигуры, сложившей перед собой ладони, на манер молящегося. По внешнему виду монумента можно было догадаться, что он был облачен в широкополые одежды и что у него были длинные волосы. Это и был памятник первому чемпиону Турнира шести континентов, о чем дед Саман и уведомил Ладаку, который тем временем откровенно заскучал от большого количества непонятных слов в рассказе почтенного старца. Заметив это, Саман сказал:

– А это, малыш, и есть ответ на твой вопрос, – Ладака встрепенулся. – Да-да, Ладака. Это Гаунджин, великий чемпион шести континентов планеты Земля. – Саман восхищенно взирал на монумент, а Ладака решил исследовать скульптуру на ощупь. Снова пробудив интерес мальчишки, Саман продолжал:

– Когда люди достигли нового уровня развития, Элохим наделил нас знаниями, которые мы теперь передаем из поколения в поколение и используем как боевой стиль нашего клана Танцующих Звезд, и, благодаря ему, а также древним манускриптам, конечно же, мы знаем историю сотворения мира. А Турнир шести континентов проводится и по сей день, восхваляя Элохима и его Танец Создания!

– А что же стало со страшными демонами? – спросил Ладака.

Саман задумался, поглаживая бороду.

– Даада Саман, что стало с…

– Я слышал твой вопрос, юноша. Никто не знает этого. Но древние пророчества говорят о… Впрочем, тебе еще рано знать о таких вещах! – Саман, опираясь на трость, неловко и медленно, не выказывая и намека на свои потрясающие физические способности, присел на корточки, оказавшись глазами на одном уровне с Ладакой. – Ну я тебя, наверное, утомил.

– Ладака, вот ты где! Саман…

Из-за каскада полуразрушенных стен появился Бади, обливаясь потом после тренировки.

– Бади, мальчик мой. Ты прекрасно подготовлен! Я уверен, ты сможешь стать новым чемпионом! – приветствовал Бади старик, все еще сидя на корточках.

– Спасибо, Саман, – в благодарном полупоклоне ответил Бади. – Ладака, идем домой. Твоему отцу нужна наша помощь с лодкой.

– Пока, даада Саман!

– Пока, малыш.

Саман потрепал уже убегающего Ладаку по волосам и, вцепившись в свою трость, уже собирался подняться, как вдруг на глаза ему попались обгоревшие лианы на слегка почерневшей стене напротив. Это привлекло его внимание. Старик поднялся, подошел ближе, прикоснулся ладонью к стене, закрыл глаза… Тревога, омрачавшая его сердце все утро, вдруг снова колыхнулась где-то в груди. Он открыл глаза. Простояв у стены несколько минут в тяжелых думах, он развернулся и направился к выходу из храма, ибо изрядно утомился. Как вдруг на расстоянии в несколько сотен метров увидел нечто еще более дикое. Пошатываясь из стороны в сторону, словно пьяный, по тропинке, ведущей в деревню из неосвоенной прибрежной местности, приближался совершенно изможденный белый человек. И он был нагой.

Вязкая, как древесный янтарь, пелена тьмы неохотно стала расступаться, затекая обратно в щели разрозненного сознания Рафаила.

Он открыл глаза, снова ощутив себя узником бренной плоти. А еще он ощутил, как пульсируют его виски и ноют кости, – кокон из человеческой плоти завершал созревание, оповещая об этом приглушенными сигналами боли. Однако Рафаил почувствовал то, что позже охарактеризует как нечто отдаленно похожее на комфорт и спокойствие. Его общее состояние было сравнимо с отвратным запахом бурлящей жижи, в котором, однако, можно было уловить нотки ароматного тимьяна. Температура тела была в норме, сердце билось ровно.

Изгнанник ощутил, что лежит. Кожей он ощутил тонкие покрывала из нежной шелковой ткани. Вокруг царила мягкая полутьма, словно оставленная здесь ухаживать за изможденным гостем. И она ухаживала. Первые мгновения Рафаил отдался этой заботливой сиделке, словно погрузившись в транс и ни о чем не думая. Но потом его слух уловил невнятные обрывки отдаленных звуков – как он позже понял, то царила обычная мирская суета за занавесом хижины, в которой он находился. Затем в это мягкое течение шума вклинился новый отчетливый звук, словно рассекая морскую гладь кормой корабля. Это были приближающиеся шаги.

Занавес отодвинулся в сторону, и на Рафаила хлынули лучи дневного света. Сударыня полутьма, поняв, что в ее услугах более не нуждаются, тут же испарилась. Рафаил по рефлексу вскинул руку в попытке защитить глаза от света, ибо тот врезался в них на всех своих трехстах тысячах километрах в секунду. Он не без труда приподнял голову, привстав, оперся на локоть, все еще держа другую руку на уровне глаз. В шатер вошел пожилой человек в сопровождении мужчины немногим моложе его. Тот тоже носил длинную бороду, однако ее еще не окрасила белоснежная седина, как у Самана, а была черной с частой проседью и посередине обхвачена бечевкой, придавая ей форму песочных часов.

Занавес с шорохом распрямился, вернув в помещение темноту. От резкой смены освещения в глазах Рафаила закружились белые точки. Но Саман снова вернул в хижину свет, плавным движением руки создав небольшую сферу, светящуюся мягким льдисто-синим светом. Сфера плавно поднялась к центру плоского потолка хижины, равномерно освещая пространство вокруг. На минуту воцарилось молчание.

Стоя у ложа Рафаила, Саман заерзал от нетерпения и волнения, шурша полами халата. Второй гость – старейшина деревни – смотрел на Рафаила с выражением флегматичной отстраненности, чуть свысока, как и положено должностным лицам. Он первым прервал молчание: